В багажнике вашей машины найдена тряпка с пятнами крови. Анализ установил, что это кровь Монгарнье. Если вы все же возражаете.... Поставьте себя на их место!
Марокканец поднял на своего защитника глаза, полные упрека. Молодой человек понял, что совершил промах.
— Прошу прощения,— буркнул он.— Но поймите же и мое положение. Я здесь для того, чтобы помочь вам, а вы отрицаете очевидное. Не будете же вы утверждать, что не знаете улицы дес Розес? Звонили же вы из кафе в пятидесяти метрах от дома, где произошли убийства?
— Я никогда этого и не отрицал,— безнадежно запротестовал Ибрагим.— Клянусь, я даже не знаю, кто эти люди... Расскажите хотя бы, как они выглядят... А госпожа Гобер, уборщица и племянник, господин Монгарнье — они тоже меня обвиняют?
Эрве пожал плечами.
— Пока я видел только рапорты полиции, первые выводы, понимаете? Я должен установить контакт со следственным судьей, господином Робино, который разрешит мне доступ к остальным актам, содержащим показания свидетелей. Как сотрудник конторы адвоката Симони, я легче получу доступ к этим документам, чем обычный практикант. Затем я снова приеду сюда. Скажем, в будущий вторник. Сейчас это просто знакомство, хотя и не слишком многообещающее.
Адвокат встал и надел плащ. Ибрагим тоже поднялся. Теперь в его глазах появилось отчаяние, как будто с уходом адвоката исчезал шанс, бывший совсем рядом, но который он так и не сумел ухватить. Риго это почувствовал и спросил:
— Может, оставить вам сигареты?
— Благодарю... Я не курю.
— Ну хорошо... До свидания, Слиман,— сказал молодой человек. Он нажал кнопку звонка, предупреждая охранника, что свидание закончено.
— До свидания, господин адвокат,— ответил марокканец.
Он несмело протянул руку и тут же ее отдернул. Даже адвокат не подаст руки «козлу» — двукратному убийце. Вошел охранник и взял арестованного под руку.
— Господин... хм... адвокат,— Слиман остановился.
Риго ждал, пока ему откроют дверь, ведущую в мир свободных людей.
— Да?
— Я... я полностью вам доверяю!
Араб повернулся и исчез в коридорах тюрьмы.
Глава третья
Когда спустя четыре дня Эрве Риго снова встретился со своим клиентом, он был приятно удивлен. Слимана больше не били. Имя бывшего председателя адвокатской коллегии Симони, упомянутое защитником, обеспечило подследственному определенную опеку со стороны охранников. Нижняя губа Ибрагима приняла нормальный вид, под левым глазом осталось только голубоватое пятно, а ссадина на брови была еле видна. Лицо Слимана стало довольно симпатичным, тем более, что и он позаботился о своей внешности. Был он в том же, что и в первый раз, костюме и, несомненно, в той же рубашке, но абсолютно чистой.
Риго присматривался к нему так, как будто увидал впервые. Заметив на губах Слимана улыбку, внезапно понял, что с пятницы марокканец только и жил надеждой на его посещение. Адвокат считал, что ничего не может сделать для этого человека, вина которого была несомненна, у заключенного же оставалась какая-то абсурдная надежда.
— Я принес вам несколько туалетных принадлежностей, которые всегда нужны в тюрьме,— сказал Риго, когда они уселись друг против друга.— В этом пакете мыло, паста, зубная щетка и электробритва, ведь лезвия для бритья передавать нельзя.
Слиман обеими руками схватил бумажный пакет с фирменным знаком популярного торгового дома, как если бы в нем были драгоценности. Тогда Риго задал вопрос, который на прошлой неделе посчитал совершенно излишним:
— Может быть, вы расскажете о себе? По бумагам вы родились в 1942 году в Сук эль Арба.
— В Сук эль Арба в Гхарбе,— уточнил Слиман. В Марокко есть много Сук эль Арба. Сук — это место, где в среду проходит базар. Место моего рождения это Сук эль Арба в Гхарбе.
— А что такое Гхарб? Гора?
— Совсем наоборот. Это равнина. Самая плодородная и богатая в Марокко. Там растут хлеб и апельсины. Это всего лишь край... Ах, господин адвокат, вы себе этого не можете и вообразить. Если б вы и поехали в Марокко, то и тогда этого бы не увидели. Посетили бы главные города — Рабат, Фец, Маракеш, Атлас, Касбах, но не Гхарб. Ведь приезжающие во Францию туристы не приезжают в Бок или Брие...
Эрве Риго сидел молча. Никогда еще Слиман не выступал перед ним с таким длинным и горячим монологом. Оказывается, молодой человек обладает и воображением, и живой образной речью.
— Сук эль Арба,— продолжал марокканец,— это большая деревня, дремлющая на дороге из Рабата в Танжер. Только на перекрестке царит оживление. Автомобили останавливаются у бензоколонки или возле одного из ресторанов, кафе. Остальное — африканская степь. По крайней мере — шесть дней в неделю. В среду же все меняется. Еще до рассвета из селений в радиусе до двухсот километров люди отправляются в путь. Вдоль полей и плантаций едут на ослах феллахи; женщины и дети бегут сзади в пыли цвета охры. Время от времени толпу обгоняет всадник — богатый фермер. На бурнусе у него лежит шукаре — мешок из красной кожи, в котором он держит деньги на покупку. Потом толпа выходит на асфальтированную дорогу, проложенную среди эвкалиптовых деревьев. По этому шоссе уже едут набитые людьми машины — легковые, в которых теснится по шесть-семь человек, и грузовики. В предвесеннее время в воздухе разлит запах цветущих апельсиновых деревьев, а над цветущими полями носятся тучи жужжащих насекомых. В Сук эль Арба клубится толпа. Сотни, тысячи людей азартно торгуются о цене овец, ослов, зерна. Женщины протискиваются между лотками сидящих на своих корзинах торговцев или стоят в очереди к портным, склонившимся над швейными машинами. Все это окутано огромным облаком пыли. Продавцы воды с бурдюками и медными кувшинами зарабатывают приличные деньги. Проходит несколько часов и наступает очередь сказочников, акробатов — всех, кто добывает себе деньги ловкостью. Деньги в Сук эль Арба быстро меняют своего хозяина...
— Вы описываете все это с такой любовью,— остановил араба Риго.— Почему же, черт возьми, вы уехали из Сук эль Арба?
— Мои родители очень бедны,— объяснил Слиман,— детей у них было четверо. Отец не имел даже собственного клочка земли и работал на поле плантатора, француза. Я тоже с десяти до шестнадцати лет был наемным сельскохозяйственным рабочим. Конечно, я посещал школу, где учили Коран, там же я научился немного говорить по-французски. Плантатор организовал что-то вроде школы для детей своих работников. Преподавала в ней его дочь. Я быстро понял, что меня ждет жизнь такая же, как у отца. Он сам посоветовал мне уехать и попытать счастья в Касабланке. Это означало независимость, вы понимаете... Он хотел, чтобы его сын добился чего-то в жизни. Когда я приехал в Касу, то сначала работал докером в порту. Потом попал на фабрику, где сумел кое-чему научиться, так как работал на машине. Но я понял, что это ничего не даст, если я не буду уметь читать и писать. Как раз были организованы вечерние курсы. Я записался. Ходил на них пять лет. Когда пришел к выводу, что уже на что-то способен, уехал во Францию. Это был 1964 год. Сначала я нашел работу на заводе Рено. Это было большое везение. Я не посылал родственникам весь свой заработок, как это делает большинство работающих во Франции выходцев из Северной Африки. Просто время от времени делал им подарки. Остатка денег хватало на жизнь. Жил я в бараке и на всем старался экономить...
Риго посмотрел в свою папку.
— Согласно полицейскому протоколу вы жили в районе Левалуа.
— Действительно», я жил там пару недель. Приблизительно год назад я сменил работу. Я работаю...— он горько усмехнулся,— ...работал на транспортном предприятии Брессанд. Это огромная фирма. Работал я в ночной смене: чистка и мытье грузовиков и автобусов, а также их обслуживание. Пользовался там уважением. Платили мне несколько больше, чем у Рено. А потом, накопив немного денег, подумал, что могу снять себе комнату. Знаете ли вы, что значит возвращаться на рассвете в грязную постель, которую за минуту до этого покинул ваш коллега, работающий в дневной смене?
Риго молчал. Он безуспешно старался представить себе существование своего клиента на основании репортажей, которые он читал в прессе и видел по телевидению. Наконец он поднял голову.
— И... вы думаете, что это было лучше, чем в Сук эль Арба? И снова на лице Ибрагима появилась грустная улыбка.
— Нет... Но у меня были планы на будущее, господин адвокат. Были планы...
Риго взглянул на часы. Пора было прекратить посторонние разговоры. Он снова открыл папку.
— Здесь показания свидетелей,— сказал он.— Из них можно достаточно хорошо узнать о ваших жертвах и их окружении.
Марокканец сделал протестующий жест.Черный автомобиль с сидящими в нем Жинетт Гобер и инспектором Кампионом подъехал в тот момент, когда два санитара выно-
сили из дома тело Констанции Прадель. В санитарной машине уже находилось тело старого Монгарнье. Уборщица была потрясена этим зрелищем. Она неподвижно стояла на пороге дома, пока санитары не закрыли дверцы и белая машина под аккомпанемент сирены не уехала с улицы дес Розес. Минутой позже Кампион представил Жинетт своему шефу.
Перно с минуту молча разглядывал ее, хотя Жинетт была одета достаточно скромно — распахнутый дешевый плащ открывал короткую, темную юбку и серый пуловер, просто на нее было приятно смотреть. Девушка являлась воплощением «милой субретки» в полном расцвете красоты.
— Госпожа Жинетт Войяр, по мужу Гобер,— продекламировал Перно.— Вам тридцать лет, бездетны. Работаете уборщицей у господина Монгарнье.
Инспектор инстинктивно взял максимально официальный тон, стараясь держаться на определенной дистанции от такого соблазнительного свидетеля. Впрочем, это оказалось излишним: Жинетт Гобер была и без того достаточно напугана.
— Да, господин комиссар,— ответила она довольно неуверенным тоном.— Мой муж работает у Рено, а живем мы недалеко отсюда, на улице Саррацин. Поскольку я целый день свободна, то нанялась к господину Монгарнье уборщицей. Я работала, здесь же обедала и таким образом округляла заработок мужа.
Жинетт шмыгнула носом. Похоже, дом на улице дес Розес она считала потерянным раем.
— Вы начинали работу в восемь тридцать?
— Да. А заканчивала в половине шестого. Мой муж возвращается домой в шесть. Но фактически утром я не являлась раньше без четверти девять. Было у нас такое соглашение с госпожой Констанцией. Она не вставала очень рано, так же, как и пожилой господин.
— Следовательно, вы приходили в восемь сорок пять? Прошу рассказать, как вы узнали о трагедии.
В руках у Жинетт появился платочек.
— Ах, господин комиссар... Это было ужасно. Если я даже проживу сто лет, то и тогда этого не забуду. Теперь мне годами будут сниться страшные сны. Вечером, перед тем как уйти спать, госпожа Констанция клала ключ от калитки в почтовый ящик. Таким образом ей не нужно было выходить и открывать мне. Достаточно было только просунуть руку сквозь прутья и завести за столбик, который вы там видите, чтобы взять ключ. Разумеется, об этом знала только я.
— Значит, придя на работу, вам нужно было звонить?
— Нет. Если ключ торчал в замке калитки, то это означало, что госпожа Констанция уже вышла. Достаточно было его повернуть и войти в дом. Обычно же я открывала так, как рассказывала. Зимой так было почти всегда.
— А дом не был заперт?
— Парадная дверь была закрыта. Только я входила через боковой вход, для служащих. Ключ от двери висел в маленькой кладовке, где стояли ведра для мусора. Вечером я сама туда его вешала, так как госпожа Констанция, как и пожилой господин, пользовались входом с фасада. В это утро я вошла, как обычно. В доме было тихо. Я подумала, что хозяева еще не встали. Как всегда, сняла в передней плащ, сменила сапоги на туфли, в которых хожу по дому, надела фартук и вошла в кухню. Ни живой души... Решив, что они еще в своих комнатах, я пошла наверх поздороваться перед тем, как займусь приготовлением завтрака.
— Вы всегда готовили им завтрак?
— Нет, иногда это делала госпожа Констанция. Но, как вы знаете, ей было уже семьдесят. Бывало, она очень уставала и дольше оставалась в постели. Тогда этим занималась я. Прежде всего я зашла в комнату госпожи Констанции. Дверь была полуоткрыта. Несмотря на это, я сначала постучала, а потом вошла. Шторы были закрыты. Она лежала на кровати, но я почувствовала, что здесь что-то не в порядке. Я повернула выключатель... и увидела! В первую минуту я, кажется, замерла от ужаса. А потом закричала и бросилась в комнату пожилого господина, чтобы предупредить его о случившемся. Мне нужно было для этого пробежать через салон, в котором он проводил почти целый день. И тут сердце у меня подпрыгнуло к горлу. Я успела только добежать до ванной и там вырвала. Прошло несколько минут, пока я пришла в себя и поняла, что старики убиты. Первая моя мысль была убежать кратчайшей дорогой, через лестничную клетку, холл и парадную дверь. Потом, когда я уже мчалась по улице, я сообразила, что нужно сообщить полиции. Тогда я забежала в кафе «Брюнетка»... Это мы так называем его, потому что госпожа Миньон брюнетка, а улица, где оно расположено, называется коммандан-Брюн...
— Госпожа Миньон — это хозяйка кафе? И почему вы побежали звонить туда? Ведь на вилле есть телефон.
— Да, господин комиссар, но телефон стоит в комнате... где лежал труп господина Монгарнье. Это было выше моих сил. Так вот, когда я прибежала в кафе, госпожа Миньон, которая сидела у кассы, сразу по-моему виду заметила неладное. «Что с вами случилось?» — спросила она. А я сразу крикнула: «Мои хозяева убиты!» Можете себе вообразить, какое это произвело впечатление? К счастью, в это время в кафе было только двое клиентов. Госпожа Миньон налила мне рюмку коньяку, а сама позвонила комиссару и передала мне трубку...
— Верно,— подтвердил инспектор Фромаже.— Это со мной говорила госпожа Гобер. Я сразу же сообщил о происшествии комиссару, который как раз подошел. Мы отправились на виллу и после предварительного осмотра господин комиссар вызвал уголовную бригаду уже отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17