из сборника "цюрихские новеллы"
перевод И.Алексеевой и М.Кореневой

Господин Хедигер, портновских дел мастер из Цюриха, достиг уже того почтенного возраста, когда честный труженик может позволить себе отдохнуть часок-другой после обеда. Вот почему в этот погожий мартовский денек он не пошел в обитель своего ремесла, а направился в обитель духа, небольшую комнатку, которую уже давно оборудовал для себя. С удовольствием уединился он в своем холодном пристанище — ведь ни старая трудовая закваска, ни нынешние доходы не позволяли ему тратиться зимой на отопление комнаты, предназначенной всего лишь для чтения. И это в те времена, когда можно было встретить портного, который выезжает на охоту и день-деньской торчит в седле,— вот как тесно сплетаются противоречия культуры.
А на мастера Хедигера в его опрятной каморке стоило полюбоваться. Он походил скорее на американского фермера, нежели на портного: крупное значительное лицо в обрамлении пышных бакенбардов, озаренное мыслью, с высоким лбом, плавно переходящим в лысину, которая подчеркивала очертания мощного черепа, склонилось над газетой «Швейцарский республиканец», читая передовую статью с видом строгого критика. По меньшей мере двадцать пять томов подобных «Республиканцев» в добротных переплетах стояли за стеклом в маленьком шкафу орехового дерева, и не было в них ничего такого, что бы за эти двадцать пять лет не пережил сам Хедигер, в чем бы он лично не принимал самого деятельного участия. Еще в том шкафу стоял Роттек, «История Швейцарии» Иогана Мюллера, хранилось с десяток политических брошюр и все в таком же роде. Географический атлас и папочка, набитая карикатурами и памфлетами — свидетельства мятежных дней и кипучих страстей — лежали на самой нижней полке. Стену каморки украшали портреты Колумба, Цвингли, Гуттена, Вашингтона и Робеспьера — ведь хозяин был человеком серьезных взглядов и задним числом вполне одобрял времена террора. Кроме этих всемирно известных героев стену украшали и некоторые пере-
довые деятели Швейцарии, иные с собственноручными подписями — это были пространные изречения возвышенно-назидательного свойства, настоящие маленькие статьи. У книжного шкафа стояло начищенное ружье с коротким штыком, которое содержалось в полном порядке, и лежал патронташ, где всегда наготове хранилось тридцать боевых патронов. Охотничье ружье Хедигера было особого рода, ведь охотился-то он вовсе не на зайцев да куропаток, а на аристократов и иезуитов, на врагов народа и нарушителей конституционных прав. До сего дня его хранила счастливая звезда, и он не пролил ни капли крови, ибо случай пока не представился. И все же ему доводилось браться за оружие, даже не один раз, и он с оружием к руках спешил на площадь, в ту пору ведь часто затевались мятежи,— и потому ружье всегда должно было незыблемо стоять между кроватью и шкафом, «ибо,— любил повторять он,— никакое правительство и никакие батальоны не в силах будут защитить законность и свободу, коли гражданин отечества не может выйти па улицу и своими глазами посмотреть, что делается за порогом его дома!».
И вот в тот самый момент, когда бравый мастер погрузился в чтение статьи, то одобрительно кивая, то недовольно покачивая головой, в комнату вошел его младший сын Карл, молодой чиновник городской канцелярии.
— В чем дело? — ворчливо спросил отец — он не любил, когда без спросу входили в его комнату.
Мало надеясь на успех своей просьбы, Карл спросил, не даст ли ему отец на один вечер ружье и патронташ, так как он, дескать, сегодня должен быть на учебном плацу.
— И не проси, не будет тебе ружья! —отрезал Хедигер.
— Да отчего же, батюшка, ведь ему ничего не сделается! — робко и вместе с тем настойчиво продолжал сын; ружье ему нужно было раздобыть во что бы то ни стало, если он не хотел угодить под арест. Старик же громко повторил:
— Сказал — не дам, значит, не дам! Честное слово, приходится только удивляться настойчивости моих великовозрастных сыночков — ведь во всем остальном вы оказались до того ненастойчивы, что ни один из вас не стал заниматься тем ремеслом, которому я вас обучил
по вашему же выбору. Тебе хорошо известно, что трос твоих старших братьев, как только дело доходило до воинских учений, пытались заполучить ружье — но ни один не получил! А теперь еще и ты туда же! Ты хороню зарабатываешь, тебе не о ком пока беспокоиться вот и справь себе ружье, как подобает настоящему мужчине! А это ружье не сдвинется с места, покуда оно мне самому не понадобится!
— Да ведь оно мне и нужно-то будет всего несколько раз! Не покупать же мне пехотное ружье, коли я потом во фланкеры пойду,— я тогда заведу себе настоящий штуцер!
— Во фланкеры! Хорошенькое дельце! С чего это тебе понадобилось во фланкеры идти, ежели ты и ружья-то в руках не держал? В мои времена надо было извести немало пороху, прежде чем заикнуться о таком. А нынче все кому не лень во фланкеры лезут. Глядишь, уже и зеленый мундир напялили, а сами-то и вороны не подстрелят! Зато уж непременно сигары курят да глядят господами! А мне до этого и дела нет!
— Эх,— проговорил сын, чуть не плача,— ну пожа луйста, дайте, хоть на один-единственный разок; я завтра другое найду! А то сегодня уж никак не успеть!
— Я никогда не даю свое оружие тому, кто не умеет с ним обращаться,— возразил на это мастер Хе-дигер.— Вот если ты сможешь сейчас по всем правилам снять замок и разобрать его — то ладно уж, бери ружье, а нет — так стоять ему на месте!
Он отыскал в ящике отвертку, протянул ее сыну, потом выдал ему ружье. Тот, в полном отчаянии, решил таки попытать счастья и принялся отвинчивать замок. Отец с усмешкой наблюдал за его работой. Вскоре он не выдержал:
— Да не тычь ты отверткой куда ни попадя — так ведь и сломать можно! Отвинчивай потихоньку, каждый винтик, да не до конца, а сначала до половины, а потом уж и совсем — так легче пойдет! Ну, наконец-то!
И вот замок уже у Карла в руках, но он и пред ставления не имел, с какого боку к нему подступиться, и потому с тяжелым вздохом положил его на стол, воображая себя уже в карцере. А старый Хедигер тем временем, возгоревшись желанием преподать сыну урок, взял замок и принялся его разбирать, сопро вождая пространными пояснениями каждое свое дей ствие.
— Ну гляди,— сказал он,— сначала снимаем боевую пружину, посредством этого крючка — вот так; потом займемся стержневым винтом; его откручивают только до половины, он ударяет по стержневой пружине — и штифт выскакивает из гнезда; теперь можно винт открутить совсем. Затем стержневая пружина, винт ОТ нее и стержень. Ну а теперь черед винта от зуб-
чатки — и вот сама зубчатка; далее еще один винтик, он держит взвод; снимаем курок — и достаем взвод! Нот он! Дай-ка мне овечьего жиру, вон там, в шкафу. Я сейчас заодно немножко смажу винты!
Поименованные детали отец разложил на газетном листе, Карл усердно следил за его манипуляциями, С готовностью в нужный момент подсунул пузырек и «читал уже, что гроза миновала и все идет как по маслу. Но когда отец обтер и смазал все детали замка, то не стал их собирать, а ссыпал в крышку от коробочки и заявил:
— Ну вот, а вечером мы эту штуку снова соберем, теперь же дай мне газету дочитать!
Обманутый Карл, кипя яростью, вышел вон и бросился к матери излить свое горе. Он искренне чтил государственные власти, в ведении которых находился сейчас как рекрут. С тех пор как он окончил школу, его никогда не наказывали, да и там в последние годы он ничего предосудительного не совершал,— и вот теперь дело дойдет до высоких властей, и все из-за Того, что он понадеялся на отцовское ружье.
Мать ответила:
— А между прочим, отец прав! Каждый из вас срабатывает больше, чем он, и это только благодаря воспитанию, которое он вам дал, а вы мало того, что тратите все до последнего геллера на себя, еще и старика замучили своими приставаниями: то вам черный фрак подавай, то подзорную трубу, то готовальню, то бритву, да шляпу, да ружье, да саблю; он-то с вещами бережно обращается, а вы все подряд тащите, и все возвращаете испорченным. Можно подумать, что у вас круглый год голова только тем и занята, что бы такое еще у него выманить; а он ничего у вас ни разу не попросил, хотя вы ему обязаны и жизнью, и вообще всем. Ну так и быть, на сей раз я тебе помогу!
Она поднялась к мастеру Хедигеру и сказала: Дорогой муженек! Я совсем запамятовала: плотник Фриман велел передать, что Союз семи друзей
собирается сегодня, какие-то важные дела надо обсу дить, верно что-то политическое!
— Вот как? — тотчас же откликнулся он, приходя в приятное возбуждение, встал и принялся расхажи-вать по комнате.— Но странно мне, что Фриман сам не зашел, чтобы заранее предупредить меня и обо всем договориться.
Через несколько минут он поспешно оделся взял шляпу и удалился со словами:
— Жена, я ухожу, я должен выяснить, что там приключилось! К тому же я нынче всю весну и шагу за порог не ступил, а сегодня и погодка чудесная! Так что счастливо оставаться!
— Ну вот! Теперь раньше десяти он не явится! засмеялась госпожа Хедигер и велела Карлу взять ружье, наказала обращаться с ним бережно и вернуть вовремя.
— Да-а-а, взять,— жалобно протянул сын,-замок-то он разобрал, мне его теперь нипочем не со брать!
— Так я соберу! — воскликнула мать и пошла вме-сте с сыном в комнатку отца. Она вытряхнула из крыш ки детали, разложила винты и пружины и принялась очень ловко собирать их.
— Ну и чертовщина, и где вы только этому научи лись, маменька? — ошарашенно воскликнул Карл.
— А научилась я этому,— отвечала она,— в роди тельском доме. Отец и семеро моих братьев приучили меня чистить все их ружья да винтовки, когда со стрель. бища вернутся. Сколько раз я слезами обливалась зи этой работой, но в конце концов научилась разбираться во всей этой дребедени, как заправский оружейник. В деревне все меня только так и называли — оружей-ница, а руки и кончик носа у меня всегда были в саже, Братцы мои дострелялись до того, что ни синь пороха не осталось, счастье еще, что ко мне, бедной девушке, портной посватался да замуж взял.
С этими словами бывшая оружейница и впрямь зи кончила собирать замок и закрепила его на ложе. Карп повесил через плечо блестящий патронташ, взял ружье, во весь опор помчался на плац, и с горем пополам все-таки поспел вовремя. В седьмом часу он принес ружье назад и теперь уже сам дерзнул разобрать замок, а детали положил обратно в крышку от коробки и как следует перемешал их.
Потом он наскоро поужинал и уже в сумерках направился к пристани, взял лодку и поплыл по озеру Вдоль берега, пока не добрался до плотничьих мастерских, где обыкновенно работали плотники и каменотесы. Вечер был чудный: ласковый южный ветерок покрыл озеро легкой рябью, полная луна неярко освещала водные дали, а вблизи рассыпала на волнах тысячи сверкающих искр, в небе сияли звезды, склады кались в ясные созвездия; снежные горы, как бледные тени, заглядывали в озеро; но зато весь нелепый сумбур промышленной деятельности, вся бестолковая пошлость строений скрадывалась темнотой, а ровный лунный гнет сливал и укрупнял объемы — одним словом, природа достойно подготовила место действия.
Карл Хедигер быстро плыл вдоль берега и, добравшись, до плотничьих мастерских, остановил лодку, тихонько пропел несколько раз начало какой-то песенки, и потом неторопливо выгреб на середину озера. Молоденькая стройная барышня, сидевшая на бревнах, Поднялась, отвязала лодку, вскочила в нее, оттолкнулась от берега, потом развернула лодку и неторопливо двинулась вслед за певцом. Поравнявшись, молодые люди поздоровались, и вот лодки их бок о бок заскользили но серебряной глади все дальше на середину озера. Молодые, полные сил гребцы принялись кружить по озеру—девушка вела, а юноша слегка подправлял, и видно было, что парочка уже давно наловчилась
грести и вдвоем. Когда они оказались наконец там, где царили тишина и безлюдье, барышня положила весла и остановилась. Вернее сказать, положила она только одно весло, другое же, как бы играя, держала в воде, и не без причины: как только Карл, тоже остановив-шись, вознамерился совсем близко подплыть к ней,
прямо-таки взять ее лодку на абордаж, она сумела очень ловко оттолкнуть свое суденышко веслом. И этот маневр был, как видно, не нов, потому что довольно скоро молодой человек утихомирился и уже спокойно сидел своей лодке.
Тут принялись они болтать, и Карл сказал:
Милая моя Термина! Как мне хочется вспомнить
сейчас одну пословицу: то, чего мы жаждем в юности,
отмеривается нам в старости полной чашей,— только
Перетолкую я ее по-своему: в юности у меня была
полная чаша удовольствий, теперь, уже будучи в воз-расте,я жажду того же, но напрасно! Когда мне было
десять лет, а тебе семь, как часто мы тогда целовались! Теперь же, когда мне двадцать, я даже мизинчика твоего поцеловать не удостоился!
— Заруби себе на носу: не желаю я слушать эти бессовестные выдумки! — ответила девушка полушутя, полусерьезно.— Все это сказки и небылицы, что-то не припомню я таких нежностей!
— Увы, к несчастью! — воскликнул Карл.— Тем памятнее они для меня! А ведь именно ты была тогда заводилой, ты была соблазнительницей!
— Как тебе не совестно, Карл! — прервала его Термина, но он неумолимо продолжал:
— Нет, ты только вспомни, как часто, когда мы уставали помогать бедным детям собирать стружки в их жалкие корзинки, вертясь под ногами у столяров,— как часто строил я тогда, бывало, маленький домик за кучей бревен — там была настоящая крыша, дверь и скамеечка внутри. И когда мы закрывались в этом маленьком домике и садились на скамеечку, и я, утомленный, мог наконец-то передохнуть,— кто бросался мне на шею и осыпал меня бесчисленными поцелуями?
Едва он вымолвил это, как чуть не угодил в воду, ибо когда он за разговорами снова сделал попытку подплыть ближе, девушка вдруг так резко оттолкнула лодку, что чуть было не перевернула ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10