— пренебрежительно ответил Мотыль.— Чего шляешься здесь? Ты же в литейном работаешь...
— В буфет иду,— еще шире заулыбался парень.
— Вот видишь,— наставительно сказал Ваське Мотыль,— куда люди торопятся...— И тут же с сомнением покосился на Шмотку.— Рановато бы...
— Ничего,— все так же улыбясь, Шмотка принялся шарить у себя по карманам.— У тебя нет закурить?
— Пора бы свои иметь,— хладнокровно бросил Мотыль и величественно пошатал дальше по цеху, поглядывая по сторонам: не видно ли где Фарфудинова?
В багрово-синей роздьтми за невысокой, с метр всего, цельнометаллической загородкой плясали огненные змеи. Над прокатным станом седыми мутными прядками плавал угар, его с шорохом отсасывали вентиляционные трубы. То ли от этого угара, то ли от остроты ощущения — впервые он увидел воочию танцующих огненных змеев,— у Васьки слегка закружилась голова.
— Слушай, Вась-Вась,— широкая ладонь Мотыля дружески коснулась его спины.— Ты случайно не баптист?
— Я? Баптист?— Васьжа опешил,— С чего ты нзял? Довольный произведенным эффектом, Мотыль засмеялся.
— Не куришь? Раз! — Он отжал из кулака плотный, тяжелый палец.— Не пьешь? Два! — Подозрительно-лукаво прищурил глаза.— А девок ты хоть любишь? Признавайся как на духу!
— Да пошел ты! — поняв, что Мотыль хочет его разыграть, улыбчиво оттолкнул его от себя Васька,— «Как на духу»,— передразнил он.— Тоже мне поп нашелся.
— Ладно'! — Мотыль с ленцой поплелся дальше по цеху, но, увидев 'идущего навстречу Фарфудинова, враз подтянулся, деловито заторопился к нему.— На ловца и зверь бежит. Мы к Ибрагиму, Ибрагим — к нам.
— И хорошо! А то за такую работу нам Толяна быстро накостыляет.
— Ну так вот,— подвел итог сказанному Мотыль.— Если девок любишь, приходи сегодня на танцы.— И с королевской щедростью пообещал:—Все девки твоими будут!.
Вечером, отдохнув после смены, Васька с братом Ленькой пошел на. клубную танцплощадку. Поначалу, как всегда летом, народу на ней было мало, и, немного повертевшись около нее, парни заторопились на площадь Сталеваров, где в это время было оживленнее.
На площади, вдоль высоких пирамидальных тополей, взявшись под руки, прохаживались, невесты. Женихи со скучающе-безразличным видом в. основном кучились С двух сторон, по обочинам пути их следования. Ленька долго и нудно водил Ваську по этой волнующе-заманчивой ярмарке невест. Он искал девчонку, с которой познакомился здесь вчера и второпях не успел догово-риться о встрече.
- Не одна была, - многозначительно говорил Ленька. Подружка но! п он поднимал большой пашен руки
Вот это «во!» вал-то наэлектризовывало Ваську, и он послушно следовал за Ленькой, как стальное, колечко за магнитом. Однако поиски оказались безрезультатными, и братья, чуть-чуть, огорченные, но не потерявшие мру в удачу, вернулись к танцплощадке:
Танцплощадка жужжала, будто потревоженный улей. Братья протиснулись почти к самой сцене, сколоченной из гладко обструганных сосновых досок. На подмостках громыхал ударник, повизгивала электрогитара,
Васька осмотрелся. Мимо него порхала разрумяненные денчонки. Некоторые кокетливо и заинтересованно поглядывали на него. Это льстило, самолюбию»
Невдалеке, картинно расправив широкие плечи, стоял Антрацит. Взгляд, исподлобья, хмельной, косая, челка будто приклеена к бледному лбу. «Будешь на танцах, держись ближе к Антрациту— никто не тронет!»—вспомнил Васька слова Мотыля. Конечно, можно держаться и Антрацита! Только какая, в этом, сейчас надобность? Подойдешь - начнутся бессмысленные по пьянке вопросы. Васька, осторожно отвернулся от Антрацита.
Музыканты приготовились. Ленька, высмотрев кого-то, юркнул в толпу, второпях, видимо, совсем забыв о брате. Поодаль Васька заметил двух подружек. Одна стоила спиной к нему и небрежно поправляла спадающие на смуглые, почти темно-коричневые от загара плечи смоляные вьющиеся! волосы.
«Цыганка, что ли?»—рассеянно подумал Васька.
Другая — светлая, вся какая-то золотистая, нежная — смотрела на него и улыбалась.
«Уж не мне ли?» — Васька даже растерялся и оглянулся вокруг. Похоже, что ему. Больше вроде некому.
Подружки стояли вместе с парнями, которые придирчиво и подчеркнуто-презрительно разглядывали проходивших мимо них ребят.
«Красуются перед девчонками, духорятся,— усмехнулся Васька,— цену себе набивают, герои».
Ну ему их бояться нечего: и сам не промах, и Антрацит рядом.
Васька прямо-таки впился взглядом в золотоволосую.
«Красивая! Здорово красивая!—наконец отметил он.— И кажется, именно мне улыбается... Надо бы пригласить на танец. Рискнуть, что ли?.. А чего? Риск — благородное дело».
Васька подошел к девчонке, легонько отстранив ее соседа—крепкого парня в красной рубахе с закатанными по локти рукавами.
— Разрешите?
По Ваське скользнули синие раздумчивые глаза. В какой-то миг Васька уловил в них не то смятение, не то укор. Это подхлестнуло его. Он протянул руку, взял ее за локоть.
— Нет! — золотоволосая решительным движением отвела локоть.
Васька готов был провалиться сквозь землю, сгореть со стыда. Кровь зашумела в висках, бросилась в лицо — даже душно стало. Он медленно развернулся и пошел обратно на свое место, поближе к подмосткам.
— Ха!.. Сморчков по осени считают,— съехидничали ему вслед.
Васька смолчал. Сердце сжала обида.
«И зачем она улыбалась мне? — грустно размышлял он.— Я бы и не подумал приглашать ее на танец. А так из-за нее весь вечер пропал».
Заметив, что золотоволосая красавица танцует с тем парнем в красной рубашке, которого Васька только что оттеснил в сторонку от нее, вконец раздосадованный и огорченный, Васька, даже не предупредив Леньку, ушел за ограду.
Играла музыка, за спиной у Васьки смущенно-ликующе шелестел чей-то торопливый шепот: кто-то кому-то доказывал, просил, заверял. В другой бы раз Васька непременно обернулся, полюбопытствовал что к чему, но сейчас ему было не до шепота, его внимание было приковано к золотоволосой девушке, которая все больше и больше нравилась ему, но от которой ни на шаг не отходил этот рослый парень в красной рубашке. Он снисходительно и неприязненно поглядывал на ребят, которые засматривались на золотоволосую. И, встречаясь с его колючим, разбойным взглядом, те пасовали перед ним, старались быстрее пройти мимо.
«Я бы не спасовал,— тоскливо думал Васька.— Но она, видать, неспроста танцует только с ним. Это ее парень».
Под конец танцев вдруг вспыхнула драка. С визгом шарахались от дерущихся девчонки. Кто бьется, Васька разобрать не мог. Он видел лшш, непрерывное мелькание рук, Но вот на какое-то мгновение схлынула человеческая полна, и тогда Васька заметил, что четверо избивают одного, по тот довольно успешно отбивается с молчаливой яростью. Вокруг него, не отставая, вертелся крепыш в красной рубашке с закатанными по локти рукавами.
Произошло что-то непонятное. Парень неожиданно, как подкошенный, рухнул на пол, и нападающие бросились бить его ногами: по голове, спине, груди...
Прошла к выходу из парка золотоволосая. Васька взглянул в ее глаза. Они были растерянные, холодные...
Домой Васька поплелся один, без брата Леньки, донельзя удрученный случившимся.
«Почему она не захотела со мной станцевать? Неужели я хуже того, в красной рубашке? — мучился он.— И как-то странно посмотрела... Да, правду говорят люди: чем женщина красивее, тем она загадочнее».
В летней кухне горел огонь. На табуретке, навалившись грудью на стол, сидел отец и перебирал бумаги с какой-то цифирью. Угадав сына по дыханию, по шороху шагов, не оглянулся. Лишь повел розоватой лысиной в сторону плиты:
— Там мать тебе ужин оставила.
Васька подошел к плите, приподнял крышку кастрюли. Вермишель с мясом. Хорошо, но сейчас душа ничего не принимает. Вздохнул:
— Что-то не хочется.
— Тебе виднее,—отец был весь в бумагах.
Васька посмотрел на согнувшуюся у стола фигуру, еще раз, теперь шумно, вздохнул. Тоже мне, Кулибин двадцатого века. Все изобретает, придумывает, только пользы чуть. Лучше бы телевизоры ремонтировал, как Ленькин отец. По крайней мере в этом хоть смысл есть.
Но сказать ничего не сказал. Отец может обидеться. Молча выбрел в темноту двора, сел на врытую в землю скамью под огромной, когда-то им посаженной вишней, вдохнул печальный запах отцветающих бархатцев.
«Ну почему мне не везет?» — в который раз за вечер больно, под самое сердце кольнул его неразрешимый вопрос. Вот встретить бы такую девчонку, как золотоволосая, влюбиться, смотреть в глубокие, чистые, как степные криницы, глаза, гладить светлые, похожие на утренние лучи солнца волосы. «Ну пусть не влюбиться,— слегка отступал от своей мечты Васька,— пусть просто подружиться. Разве он и этого недостоин?»
Низко, почти касаясь макушки вишни, чиркнула по небу, будто спичка по черной терке, падающая звезда. Васька проводил ее долгим взглядом. Видит ли золотоволосая эту падающую звезду? Он мог бы много интересного рассказать ей о звездах — и падающих, и непадающих.
Васька поднимает глаза к звездам. Мириады их манят и удивляют. Знает ли золотоволосая, что с вечера первыми зажигаются яркие звезды — Вега, Денеб и Альтаир? Они образуют огромный треугольник, в котором находятся главные летние созвездия — Лира, Лебедь и Орел.
Голубоватая Вега вместе с четырьмя неяркими звездами казалась древним лирой, тем музыкальным инструментом, на котором играл мифический певец Орфей. Созвездие Лебедь напоминает крест, но для древних греков-язычников он ничего не значил. В звездах они видели очертания летящей к земле птицы. А в третьем созвездии — Орел — увековечена та хищная птица, которая десять тысяч лет клевала печень прикованного к скалам Прометея, похитившего у богов огонь для людей и жестоко за это наказанного.
К западу от Лиры простирается огромное созвездие Геркулес. На живописной звездной карте польского астронома Яна Гевелия тут изображался тот самый могущественный древнегреческий герой, который совершил
десять подвигов — убил немейского льва, задушил лер-нейскую гидру...
Васька сидел под вишней с очарованно-запрокинутой головой и чувствовал, как гордость переполняет сердце, гордость за себя, за то, что он так много знает. Ах, жаль, что нет рядом той, прекрасной и далекой, как звезда в ночном небе, золотоволосой. Интересно, как ее зовут? Да это, в общем-то, и неважно. Хорошо бы вместе смотреть на звезды.
В летней кухне погас свет. Отец, пристукнув дверью, ступил в темноту и остановился, ничего не видя перед собой. Но вот он заметил Ваську на скамейке, подошел, присел рядом.
Падают звезды, падают... Мчатся наискосок к земле метеоры Персеид. В такую ночь не хочется идти в духоту комнат. Знаешь — скоро не уснешь.
— У тебя неприятности? — тихо спросил отец.
— С чего ты взял? — удивился Васька скорее не вопросу, а проницательности отца.
— Если девка, то не бери в голову. Их еще столько будет на веку,— отец махнул рукой.—Надоедят порядком.
Девка... Тоже сказанул батя. Такая девка, о которой Васька сейчас думает, может встретиться один раз в жизни, и потерять се, что себя потерять.
Падают звезды, падают... Есть такое поверье: звезды— души живых. Если звезда падает, значит, кто-то отдал богу душу. Душа... А какая она? И что это?..
— Ты вот что, сынок,— так и не дождавшись ответа от Васьки, кашлянул в кулак отец,— не только по девкам страдай и звездами любуйся. Пора бы тебе делом заняться.
— Каким, например? — не понял Васька.
— Ты в институт не передумал поступать?
— А что? Только ведь готовился.
— Год пролетит, многое подзабудется.
— Еще раз подготовлюсь, успею.— Губы Васьки поморщились в усмешке: однако странный батя, ведь знает, что он достаточно хорошо подготовился и в этом году мог бы поступить.
— Я вовсе не об этом пекусь,— будто услышал отец Васькины мысли.— Я о другом... Хочется мне, чтобы ты серьезнее к работе относился.
— Да я вроде не лодырничаю, не отлыниваю.
— Выслушай меня, не перебивай.—Васька в тем ноте не мог увидеть, но по голосу отца почувствовал, что тот нахмурился.— По моему разумению, серьезно относиться к работе — значит не просто стучать молотком по верстаку или крутить гайки, а с размышлением. А нельзя ли это сделать лучше, проще, экономичнее? Мне хочется, чтобы у тебя уже сейчас проявилась техническая смекалка. Ведь инженером собираешься стать.
— Ах вот ты о чем,— наконец догадался Васька и улыбнулся.— Бать, я ведь в тебя пошел. Ты сам об этом говорил. Значит, рано или поздно, а смекалка проявится.— Васька тихонько хохотнул.— Ты вон всю жизнь смекалишь.
— Ты не зубоскаль. Я своими рационализаторскими предложениями для государства десятки тысяч рублей сэкономил. Да что тысячи! Последнее предложение, над которым я столько лет бьюсь, может сэкономить миллионы.
— Да ну! — недоверчиво покосился Васька на отца.
— «Да ну»! — довольный тем, что сына все-таки заинтриговало его сообщение, передразнил он. Доверительно подвинулся к Ваське и таинственным шепотом заговорил: — Ты помнишь, как несколько месяцев назад, я вам тогда еще рассказывал с матерью, у нас на шламонакопителе сложилась критическая ситуация. Все начальство было поднято на ноги. Шламы, переполнившие резервуар, вот-вот могли прорваться и затопить Зарудню и Раздоловку. Они уже просочились в речку Булавинку. Речка покрылась пятнами, как заразой. Пришлось принимать экстренные меры по возведению дополнительной плотины.
— Кажется, припоминаю такое,— напряг свою память Васька.— Да, все обошлось тогда.
— Обошлось! — радостно подтвердил отец. Он сложил ладони лодочками и двумя большими пальцами рук задумчиво потер лоб.— Но вот парадокс. Эти же самые шламы, долгое время считавшиеся ненужными отходами металлургического производства и, как видишь, доставляющие столько хлопот заводчанам, оказались великолепным сырьем. И батя твой был не из последних, кто к этому открытию приложил руку.
Отец работал мастером по очистке шламонакопите-лей, на заводе считался специалистом в этой области, и Васька, сидя в темноте сада, впервые с нескрываемым удовольствием вслушивался в его тихую, неторопливую, перемешанную цифрами речь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24