повесть
День, когда кончается детство и наступает юность, не отметишь ни в одном календаре. Ты неожиданно задумаешься, пристально посмотришь вокруг и тут же поймаешь себя на том, что видишь мир чуть-чуть другими глазами. Нет, мир не стал для тебя менее прекрасным и увлекательным. Просто он стал четче и строже.
Васька сидел в тени акации на низком складном стульчике и томительно поджидал отца с работы. Жаркое южное лето уже отцветало голубыми трепетными зарницами. Далеко в степи кричали, уносясь вдаль, сердитые и добрые, счастливые и горемычные поезда. На одном из них еще в начале лета собирался укатить и Васька, да не вышло.
«Не судьба»,—так кратко и прокомментировала это событие мать. Видимо, она права. Васька с весны твердо надумал поступать в металлургический институт. Родители радовались его решению. Окончив школу, Васька отослал документы в вуз и кропотливо начал готовиться к вступительным экзаменам. Вот и подоспела пора выезжать В далекий, загадочно манящий большой город, но... Внезапно заболел отец. Сказалось давнее фронтовое ранение под сердце. Недуг крепко оседлал отца, в любую минуту могло случиться самое страшное, и, конечно, о Васькиной поездке и речи не было.
Даже сейчас, вспоминая о трудных, изматывающих душу днях и ночах, Васька вздохнул протяжно и взахлеб. Нет, тогда все обошлось, отец поправился, но Васька никуда не поехал: время было упущено, вступительные экзамены прошли.
Васька оперся спиной об узловатый, шершавый ствол акации, закинул ногу за ногу и посмотрел на небо. Оно, высокое и голубое, за лето выгорело. Желтые, подернутые доменной пылью облака коробились на нем ржавчиной. В другой раз эти ядовито-желтые пятна на фоне чистого неба вызвали бы у Васьки неприятное чувство досады и раздражения — пыль мельтешила в воздухе сухой искрящейся мошкарой,— но сейчас он смотрел на эти замурзанные облака почти с любовью.
Что пыль? Ерунда! Он хотел работать в доменном цехе, среди пыли, огня и гари. Работать у печи, пусть сначала помощником горнового, а потом можно и горновым. Но и здесь незадача. Наверное, Васька родился таким невезучим. На металлургический завод не то что в доменный, вообще приема пет. Временно, конечно, но нет. Так ему вчера сказал начальник отдела кадров. Сносят с лица земли устаревший бессемеровский цех, и рабочих рук и так достаточно.
Все верно, ничего не скажешь против, Однако Ваське тоже работать надо. Вот поэтому он и ждет отца, чтобы вместе с ним сходить к Карпову, заместителю директора завода по общим вопросам. Он — старый, хороший товарищ отца. Еще до войны начали работать бок о бок в цехе водоснабжения, потом воевали в одной танковой части, дошли до Праги, а там пути их разошлись — отец попал в госпиталь... Встретились после войны опять на металлургическом заводе.
Солнце раскаленным диском медленно скатывалось за горизонт по рыжим волнам черепичных крыш. На душе у Васьки тоскливо: вдруг и Карпов ничем не поможет?
Однако что-то долго нет отца. Вон уже и предвечерние тени залегли в саду, прохлада чувствуется. Что ни говори, а осень на носу. Васька повел взглядом по двору. Зелень уже привяла, побурела и, казалось, изнутри отсвечивала медью.
— Неулыба! — ухватясь за доски, на заборе повис крупный, мордастый парень.— На скачки пойдем?
Васька недовольно покосился на парня, на поскрипывающий под его упитанным телом старенький забор. Эк, взгромоздился ребенок, завалит еще к черту забор, городи тогда новый. Но ничего не сказал. Это Ленька Белоконь, его двоюродный брат, ровесник, неизменный спутник почти во всех его походах.
— Так пойдешь или нет? — уже громче переспросил Ленька, багровеющий от напряжения: на заборе висеть ему было нелегко.
— Если успею...
— А чем ты занят? — Ленька стрельнул по двору удивленными глазами.
— Да ничем,— нехотя отозвался Васька.— С отцом надо сходить в одно место. Вот сижу, жду его.
— Отца? — Ленька взглянул вдоль забора, в переулок.— Да вон он идет.— Ноги его заелозили по доскам, и он тяжело спрыгнул на землю.
Стукнула щеколда, в калитку вошел отец — приземистый, плотный, в серой фуражке и в синем спецовоч-ном пиджаке. С первого взгляда Васька определил: отец не в духе. Наверное, опять какие-то нелады с его очередным рацпредложением.
Как-то несколько лет назад отцу пришла в голову мысль, что домны могут давать, кроме чугуна, еще и дешевую электроэнергию. Он подсчитал, что одна домна даст электроэнергии столько, что ее хватит для освещения города со стотысячным населением, а короче — их родного города. И главное — почти бесплатно. Для выработки ее используется давление скапливающихся в домне газов — они приводят в действие турбоагрегат. Конечно, для начала нужны немалые затраты — строительство здания, монтаж и наладка оборудования,— но они быстро окупятся.
Отец не успокоился до тех пор, пока его предложение не разобрали на совместном заседании парткома и дирекции завода и не признали ценным. Однако поскольку заводу вполне хватало той электроэнергии, которой его снабжали, то было отмечено нецелесообразным строительство на заводе своих собственных домен-электростанций. На сегодняшний день. А в дальнейшем, возможно, еще придется вернуться к конкретной разработке этого предложения.
Отец медленно, но поостыл. А вот теперь не дает ему жить новое рацпредложение: использование на заводе шламов — отходов металлургического производства.
Грузной походкой наработавшегося за день человека по дорожке, выстланной красным кирпичом, отец прошел к дому, снял фуражку, обнажив широкую овальную лысину. И, уже взявшись за дверную скобу, внимательно и с участием посмотрел на Ваську.
— Заждался небось?
— Что-то есть.— Васька нарочито небрежно встал, потянулся, разминаясь.
— Сейчас умоюсь, пообедаем и потопаем...
Пока отец, фыркая и постукивая медным поршеньком, мылся под рукомойником, мать накрывала стол под акацией. Васька вынес из хаты три стула и, помогая матери, стал нарезать толстыми ломтями хлеб.
День густел. Горизонт подернулся сизою, мутнеющей дымкой. По изжелта-синей небесной кальке чертил белые параболы реактивный самолет. Слышно было, как за шлаковыми отвалами в сортировочном цехе гремели загружаемые в вагоны швеллеры.
— Ты там хорошо поговори,— помешивая половником парующий борщ в кастрюле, поучала мать отца,— как надо поговори. Работать-то мальчишке надо. Не собак же гонять по улицам.
— Поговорю, - буркнул отец.
Васька знает: отец ужас как не линии ходить будь к кому с просьбами. Тем более с такими, как сейчас, когда надо выделить сына изо всех, хлопотать за него И Васька хорошо понимает отца, сам такой же: как кого просить — острый нож в сердце.
Отец тщательно выбрился опасной бритвой, надел новую рубашку и новые лакированные туфли. Долго причесывал перед зеркалом остатки волос на голове, потом, подавив вздох, рвущийся из груди, кивнул Ваське: ну что ж, двинули...
Во дворе уже смеркалось. В вечерней степи грустно кричали поезда. После разговора отца с Карповым дело резко сдвинулось, и через два дня Васька Неулыба уже получил направление в котельно-ремонтный цех.
Ночь перед выходом на работу Васька почти не спал. Он опасался, что мать, как всегда, жалея его, разбудит поздно, и тогда он не успеет в цех. А на отца надежда маленькая, тот вообще уходил из дома ни свет ни заря.
Васька ворочался с бока на бок, пока сон все-таки не сморил его. Но лишь только рассвет сбросил с легких небес бледный крючок месяца и выпустил из-за степного кургана красное, еще полусонное солнце, Васька был на ногах. Подбежал к рукомойнику. Так и есть — воды одна капля. Вчера забыл принести из колонки и залить в бачок, а мать, видно, за своими хлопотами не успела. Ладно, не беда — наскоро умылся мутной дождевой во-
дой из железной бочки, стоявшей под желобком крыши, и помчался на завод. Спустя какой-то час Васька был определен в бригаду котельщиков. Поскольку технику безопасности Ваське прочитали еще в отделе кадров, мастер по ремонту оборудования Ибрагим Фарфудинов счел нужным дать ему лишь обязательное в таких случаях наставление, как вести себя в трудовом коллективе, и на этом оформление Васьки Неулыбы на работу было закончено.
Фарфудинов, кряжистый, толстогубый татарин, со смуглыми, слегка опавшими щеками, тяжело спустился по выщербленным ступенькам конторы и в сопровождении послушно шедшего за ним Васьки медленно, вразвалочку зашагал по цеху.
Как в большой железной голубятне с высоким потолком, по краям которой застенчиво приютились закопченные, кое-где разбитые стекла окон, в котельно-ремонт-ном цехе отчаянно метались крупные синие вспышки электросварки. От их едкого, искрящегося пуха першило в горле и появлялся неприятный чесночный привкус во рту.
— А-а? — протянул Фарфудинов, полуобернувшись к Ваське, и кивком головы показал па аллегаторные ножницы, под которыми жалобно попискивали стальные заготовки. Не зная, что ответить, Васька посмотрел туда, где мощными челюстями откусывали металл, и заулыбался.
— Что, не приходилось в школе видывать такое?.. То-то,— коротко изрек Фарфудинов и зашагал дальше.
В самом углу цеха, возле громадного сливного ковша, деловито суетились трое ребят. К ним-то и подошел Фарфудинов. Васька с любопытством смотрел на ковш: наверное, в нем жидкий чугун возят.
Вблизи ковша, у верстака, зажав стальной прут в тисках, стоял огненно-рыжий парнишка лет шестнадцати и нарезал леркой резьбу. Рожица у парнишки смешная: вся в светлых частых рыжинках. Кажется, будто ее кто обрызгал подсолнечным маслом.
Завидев подходящего Фарфудинова с неизвестной личностью в новой спецовке, парнишка остановил работу и с любопытством воззрился на Ваську.
— Где Новохатский? — спросил мастер.
— Толяна? А вон идет,— торопливо-радостно сообщил рослый детина, приподнимаясь с гаечным ключом из-за деревянного стеллажа.
Васька заметил идущего по пролету худого, слегка сутулившегося из-за своего высокого роста человека в зеленом вылинявшем пиджаке.
— К тебе в бригаду,— Фарфудинов указал на Ваську.
— Ладно,— и Новохатский, даже не взглянув на выжидающе стоявшего новичка, повернулся к рослому детине и рассерженно процедил сквозь зубы: — Антрацит!
— Чего? — быстро отозвался тот.
— Где планки?
— Какие планки? — парень посмотрел на бригадира.
— Те, что вчера подготовляли,— Новохатский хмуро уставился на Антрацита.— Ну, что рот раскрыл? Для скрепера...
— Ах, для скрепера,— оживился парень, и черные глаза его обжигающе блеснули.—Так бы сразу и сказал.
— А я как сказал? — насупил белесые брови бригадир.
— Все понятно,— весь подобрался Антрацит.— Целы они, куда им деться. Сейчас принесем. За сверлильным станком лежат.
Антрацит достал из потрепанных карманов жирна блестящей от мазута спецовки новые рукавицы и небрежно кивнул двум прислушивающимся к разговору парням:
— Мотыль! Мамлюк! Пойдемте! — И увидев, что ог-ненно-рыжий парнишка положил лерку на верстак и паклей вытирает руки, собираясь идти с ними, строго произнес: —Ты, Мышка, не нужен! Занимайся своим делом!
Тот огорченно шмыгнул носом: ему, видимо, хотелось пройтись по цеху, развлечься с ребятами.
— Прихвати с собой и этого паренька,— Новохат» ский легонько толкнул Ваську в плечо.— Помоги им там.
Вдоль всего правого крыла цеха за рифленым! фибровыми перегородками будто кто старательно раздирал на куски полотно — слышался непрерывный рвущийся треск,— и вслед за ним метались по стенам всполохи электросварки. Там же, за простенком, копошились сборщики. Надсадно поскрипывали болты, стягиваемые накороть гайками.
Васька лихо поправил кепку и двинулся за ребятами, ожидая их расспросов. Однако ребята весело продолжали прерванный приходом мастера разговор и, к разочарованию Васьки, не обращали на него ни малей-
шего внимания. Ну что ж, Ваську такое отношение к нему ребят не очень-то обескуражило. Ему было и без них интересно, все вокруг поражало его новизной и громадностью. Чавкали, разминая металл, гидравлические прессы, громово бухали, сотрясая пол, паровые молоты, визжали электропилы.
Васька молча шел рядом с ребятами и с тайным удовлетворением осматривался по сторонам. Неожиданно он споткнулся о болванку, валявшуюся в проходе, и чуть не упал.
Антрацит сразу прореагировал на непорядок. Замедлив шаг, он поравнялся с Васькой.
— Тебе Ибрагим читал технику безопасности?
— Читал,— Васька взглянул в его насмешливо прищуренные глаза.
— А он тебя не предупреждал, чтобы ты, проходя по цеху, не вертел бестолково головой? — И сурово сказал:— Смотри под ноги! Не на бульваре.
Самолюбие острым коготком царапнуло Ваську по груди. Он хотел достойно ответить Антрациту, что, мол, и сам прекрасно знает, где находится, но сдержался, вовремя вспомнив напутственные слова Фарфудинова о том, что ребята в бригаде, куда его направляют, хорошие, но с завихрениями, и, если поначалу что-то и будет не так, не стоит лезть на рожон. Васька проглотил обиду.
Могучие станки в каплях воды, накрапах эмульсин и машинного масла — кажется, будто они вспотели,— повизгивая, как живые, вгрызались длинными железными сверлами в железные слитки, выплевывая мелкую горячую лузгу.
— Тут они, голубчики,— довольно говорил Антрацит, доставая из щели между кирпичной стеной и ящиком для металлической стружки тяжелые, покрытые солидолом пластины.— Кому они нужны?
— Напрасно Толяна разволновался,— поддакнул ему крепыш в брезентовой робе.
«Видать, сварщик»,— смекнул Васька.
— Бери! — Антрацит протянул Ваське планки.— Раз, два... Так. Пять штук.
Васька с готовностью нагнулся, неловкими руками принимая прохладные липкие пластины.
— А рукавицы где?
— Мне не выдали еще.
- Тогда осторожно, не порежься о заусенцы,— уже с искренним участием сказал Антрацит.—Придем—Толяна выпишет.
В обеденный перерыв, когда вся бригада дружно восседала подле цеха на штабеле заржавленных рельсов под августовским солнышком, Новохатский, скупо улыбаясь, обратился к Ваське:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24