Крутояр пылал и в малиновом цвете весеннего сочев-ника. Хорошо! Л что там дальше, у самого террикона? Будто стая белых аистов опустилась на тихую окраину города. Это зацвели яблоневые сады. Пушистые ветви осторожно перебирал теплый ветер, отчего казалось, словно деревья, стоя на одной ноге, слегка помахивают крыльями.
Солнечный день бодрил, вселял в сердце счастливую уверенность, и Васька летел навстречу своей судьбе легко и быстро.
Через какой-то час Васька горько пожалел о своем безоглядном, с душой нараспашку стремлении увидеть Зосю. Увидеть-то ее увидел, хотя не преодолел еще и полпути, но с кем...
Все произошло ошеломляюще неожиданно, и поэтому, как считал сам Васька, он повел себя будто последний дурак. Л случилось вот что.
Когда Васька на всех парах пересекал центр города, он увидел приближающийся к остановке трамвай. Васька остановился.
Сбивая по-оленьи круто запрокинутыми рогами зеленые вспышки с проводов, трамвай прогрохотал мимо Васьки и, добродушно пофыркивая, замер у ожидалки с бетонным козырьком.
Створки распахнулись, и по приступкам проворно сбежал на асфальт Аким. При виде Акима у Васьки екнуло сердце. Не только от страха, конечно, хотя встреча с Акимом ничего хорошего Ваське не сулила. Неприятен ему был этот человек.
Аким не заметил Васьки. Он галантно протянул кому-то руку, и, опираясь на нее, улыбчиво сошла на землю... Зося.
Если бы сам Васька не был свидетелем увиденного — ну ей-богу! — если бы ему рассказали об этом, он никому и никогда не поверил. Всего день назад у него с Акимом произошла кошмарная стычка, от которой Васька и по сию минуту не пришел в себя и не представляет, чем для него она еще закончится: Аким жесток, он не из тех, кто прощает оскорбления. С дру-
гой стороны — Зося, лучший друг, которая пойдет за Ваську в огонь и в воду. По крайней мере так ему казалось. И вот, пожалуйста... Любезничают как ни в чем не бывало. Будто Васьки Неулыбы и в природе не существует.
Все происходящее у него па глазах не укладывалось в голове. А может быть, Зося водила его за нос? Делала вид, что Васька ей дорог, а сама крутила любовь с Акимом? Это на нее не похоже. Ну тогда почему они вместе?
Обида захлестнула Ваську, даже в висках закололо. Состояние ошарашенности, подобное космической невесомости, длилось у Васьки несколько секунд. Зося сразу же заметила Ваську. Она приветливо окинула его взглядом из-под темных полукружий бровей и, с легкой улыбкой сказав что-то Акиму, направилась к нему. Синие глаза се светились спокойной радостью.
Но Ваське будто кто кукиш сунул под самый нос — взъерепенился. Вот нахалка! Смотрит на него так, точно ничего не случилось.
Если бы она засмущалась, сконфузилась, ее поведение Ваське было бы понятнее.
Но пег! Глаза Зоси лучились самой чистотой и преданностью. Будто и не было рядом с пей Акима, будто не ухаживал он за ней, помогая спуститься по крутым трамвайным ступенькам, будто не она только что улыбалась ему, опасному Васькиному недругу.
А Зося подошла к Ваське и запросто, как всегда, взяла его под руку. Васька взглянул на Акима. Тот, притворно-равнодушный, стоял в каких-то двух метрах от них и холодными, откровенно презрительными глазами смотрел на Ваську.
И то, что Зося взяла его под руку, показалось Ваське в такой ситуации верхом бестактности, фамильярностью, и он выдернул свою руку. Одним прыжком достиг трамвая, вскочил в него.
— Что с гобой? Куда ты?
— Тороплюсь я,— пробормотал Васька под шум сдвигающихся створок, п вряд ли Зося могла услышать его лепет.
Трамвай плавно, будто нехотя, тронулся с места и, постепенно убыстряя бег, понесся, постукивая колесами, по длинной, состыкованной шпалами колее. Васька приник к заднему стеклу. Он видел, как к Зосе подошел Аким и они не спеша пошли рядом.
Злость тугой петлей перехватила горло Ваське, казалось, от удушья помутился рассудок.
Васька выскочил из трамвая на следующей остановке и побрел, не понимая куда. Однако чуткие ноги сами находили дорогу и упрямо, как по магнитной стрелке, вели домой.
«Боже, какая несправедливость!» — терзался Васька и от отчаяния чуть по плакал. Он бьется с Акимом, можно сказать, жизни не жалея, защищая Зосю от его посягательств, а она...
Много грязных слов щекотали Ваське язык, и он торопливо и горестно сплевывал на пыльную обочину дороги.
Но, придя домой, Васька поостыл. С ним такое бывало не раз.
Сначала погорячится, наломает дров, а потом досадливо чешет затылок: а стоило ли из-за какой-то ничтожной чепухи ссориться? Отец не однажды, поучая, твердил: ссориться по пустякам — глупо! Держи себя в руках, будь мужчиной! Прежде чем что-то сделать или сказать, пошевели мозгами. Семь раз отмерь, один раз отрежь!
Нет, Васька никак не мог усвоить эту простую отцовскую науку-премудрость.
«Да что, собственно, произошло? — уже почти спокойно размышлял Васька.— В рабочем поселке они живут рядом. Зося как-то говорила, что их родители даже дружны... Ехали в одном трамвае? Ну и что с того?..»
Небо с дымными облаками чугунным серо-голубым колесом медленно и тягостно вращалось над головой, ослепительно-белое, режущее глаза, какое-то автогенное солнце неприятно запуталось в ветвях далекой тополиной левады. Сгущались сумерки. От влажной земли потянуло теплынью.
«Любимая! Как не хватает мне тебя! — расстроенный Васька неприкаянно слонялся по двору.— Трудно мы шли навстречу друг другу. Все какие-то камни под ногами, острые, раздирающие подошву в кровь. И чаще все я виноват. Конечно, я и сам знаю, что не сахар. Но истинно говорят люди, что надежным другом является тот, который знает о тебе самое плохое и все-таки умеет ценить тебя».
Но вот и закат догорел. На небе остался холодный серый пепел. Раскаянию Васьки не было предела. Приближалась ночь, а с ней печаль.
«Милая! — кручинился Васька.— Встречаемся мы с тобой не часто. Совсем редко. Душно без тебя! А встречи — что ж, они хороши, по как кусочки льда в жару. Быстро растает в руке лед. Лишь от встречи остаются воспоминания, как долго и нежно холодящая кожу влага».
С первой звездой Васька отправился спать, чем озадачил мать: не заболел ли сын — и весьма порадовал отца. Тот понял Ваську по-своему,
— Молодец, Василий! Мыслишь правильно. Завтра тебе туго придется. Третью домну ил плановый ремонт остановили. Нар-роду нагнали! — позевывая, говорил он.— Будь поосторожней. Много людей, много неразберихи. В том году какой-то раззява молоток упустил сверху и чуть парня не убил. Хороню, что тот был в каске... Так что ворон не лови, ушами не хлопай!
— Да уж как-нибудь! — устало согласился Васька и, чтоб не донимали его больше расспросами, повернулся лицом к стене. Ему так хотелось расслабиться и уснуть благодатным сном человека, не обремененного лишними заботами.
Но нет, не спалось. Оттуда, где растет впиши под окном, доносится по-весеннему слабый, тревожный лист-воплеск. Васька встал и, пройдя на кухню, кружкой зачерпнул из ведра воду, нагревшуюся от долгого стояния в тепле хаты. Нехотя выпил. Надо бы свежей из колонки принести. Отец со своими рацпредложениями на заводе сутками пропадает, и ему все недосуг. Вот и получается — все мать да мать. Она целый день на ногах. То прибрать, то постирать. Вроде и семья небольшая, а хлопот полон рот.
«Мама! — вздохнул и посочувствовал матери Васька.— Годы крепко-накрепко завязали жилки па твоих руках в темные узелки. Морщины, что с каждым днем отчетливее старят тебя, не разгладить никаким утюгом. А раньше казалось, что ты, мама, не подвластна времени, к тебе не придет старость».
— Чего ты мечешься? — приглушая свое недовольство, тихо, чтоб не обеспокоить отца, сидевшего над бумагами в соседней комнате, проворчала мать, входя следом за Васькой на кухню.— Приключилось что?
— Нормальный ход,— деланно-равнодушно ответил
Васька и, надев калоши на босу ногу, прошмыгнул во двор. Ночь плотно обложила город черной мглой. Лишь на востоке, над строящимся прокатно-обжимным цехом, лемеха прожекторов, перепахивая ее, старательно ворочали пласты густой и жирной, как степной чернозем, тьмы. Рык сотен машин был внушителен и волнующ.
Немного дальше, по левую руку, в сыром дыму тлели огни, как угли гигантского костра. Это горят доменные печи. Третья домна выделяется особо. Она в гирляндах электрических лампочек. Только на домне не праздник, а ремонт. Для заводских котельщиков и монтажников каждая остановка печи — поистине сражение. Васька знает, как тщательно, кропотливо готовятся к ремонту печи. Тут дорога каждая минута и даже секунда.
В последний раз двумя руками взъерошив измученные за день вихры, вобрав в грудь побольше свежего воздуха, Васька шагнул в темный проем хаты. Звучно щелкнул дверной крючок. Отец прав; надо спать, день завтра будет тяжелым.
Несмотря на душевный разлад, угнетавший Ваську весь вечер, он уснул на удивление быстро. Видимо, сказалось нервное перенапряжение всего дня. Но так или иначе, только мать, вернувшаяся с кухни, застала его уже крепко спящим.
А в половине седьмого утра, подтянутый и бодрый, в наспех наброшенной фуфайке, Васька торопился на завод. Хотя на душе еще скребли кошки, он уже твердо верил в то, что Зося ни в чем не виновата. Просто он сам выдумал невесть что. Сегодня же надо идти к Зосе и просить прощения.
По чавкающей хляби предместья Васька умело и быстро пробрался к центральной площади у проходной. Сразу за нею уже работали землеройки. Натужный звон их моторов заставлял мелко дрожать поутру сиреневый воздух. А дальше громадились доменные печи. На третьей замерли скиповые подъемники, застыли стрелки самописцев в приборах. Печь опутана паутиной тросов и проводов.
Бригаду Толяны Новохатского послали в помощь двум бригадам монтажников, работающим на колошнике. Конечно, те были специалистами своего дела, но без котельщиков им обойтись трудновато. Они выполняли там тонкую работу, а кто-то должен быть и на подхвате: пробить, прочистить, просверлить...
Первым на шестидесятиметровую высоту колошника доменной печи по узкой вертикальной лестнице с полукружьями из листовой стали для подстраховки поднялся Толяна. За ним покарабкались в небо Мотыль, Мамлюк и Васька.
Находящемуся в хвосте Ваське пришлось худо. Ошметки грязи, невольно сдираемые парнями со своих ботинок о прутья лестницы, стучали по фибровой каске, и Васька не мог, как другие, запросто запрокинуть голову и посмотреть вверх, не боясь, что комок грязи может угодить ему и лицо. Вдобавок ко всему кто-то из бригады, подзабывшись, сплюнул вниз.
Васька пожалел, что нет с ними сейчас неугомонного Антрацита. Тот заболел и уже с неделю не появлялся в цехе. Этот шумнул бы на весь завод.
Не было на жутковато вибрирующей лестнице и потешного Мышки. Его Толяна оставил у подножия домны для выполнения мелких поручений.
А работа предстояла серьезная — замена засыпного аппарата. Этот механизм для домны более чем важен. Хорош засыпной аппарат значит, отлично работает печь, высока производительность. Если плох—то газовый поток, вместо того чтобы окислять шихту, вылетает наружу. Вся сложность для ремонтников состояла в том, что засыпной аппарат, весящий около четырехсот тонн, нужно демонтировать и по частям опустить на землю. Новый, в свою очередь, надо поднять, смонтировать и отрегулировать.
Васька, уже поднявшись на колошник, вдруг растерянно хлопнул себя по карманам спецовки.
— Тьфу, черт! Перчатки внизу забыл!
— Перчатки,— с ехидцей протянул Мотыль и подмигнул Мамлюку.— Интеллигент! Перчатки нужны на Главной, чтоб девочек за локоток поддерживать. А котельщики в рукавицах работают. Усек разницу?
— Ладно,— прервал его назидания Толяна.— Возьми пока мои, Вась-Вась. У меня две пары. А впредь на работе о работе думай.— И уже строго — на высоте не до шуток — отдал распоряжение хрипловатым голосом:— Мамлюк, бери автоген, срезай болты! Где конкретно, покажет начальник ремонта. Вот он,— указал
глазами на мосластою, широкоскулого детину с заветренным грубоватым лицом работяги. Он подходил то к одному бригадиру монтажников, то к другому, о чем-то расспрашивал их и озабоченно хмурился.— Не бойся его, он дядька хороший, не укусит.
— Да мне-то что,— засветился улыбкой Мамлюк, почувствовав хорошее настроение своего сурового бригадира.— Пусть кусает. Только вряд ли захочет. Меня даже собаки не кусают. Видать, мясо вонючее.
— Ну, тогда порядок... А мы,— серые требовательные глаза Толяны остановились на Ваське и Мотыле,— на крепление балансира.
Стучат пудовые молотки, скрипят, повизгивают гайки под натиском ключей, тросы лебедок, будто басовые струны, глухо звенят, натянутые до предела. Ваське не впервой видеть такую картину. Но сердце каждый раз горделиво волнуется, мощными толчками гонит кровь по его мускулисто-крепкому телу. Во какую бучу заварили! Во какие дела творим!
Монтажники без всякой опаски, будто играючи, легко перебегали по металлическим перекрытиям, доскам временного пастила. Вот черти! Хотя что — они ведь высотники.
Иное дело — Мамлюк. Он, подражая в лихости высотникам, словно акробат, ухватился за балку. Сел на нее верхом, правда, цепь пояса взята на замок. Правильно, Володька! Береженого бог бережет. Шипит ревак в руках у Мамлюка. Болты один за другим шлепаются на площадку.
Вот он рукавицей смахнул пот с лица, снял синие ващитпые очки, глянул вниз, в отпугивающую пустоту, И закричал во весь голос:
Я знаю: домна будет,
В огнях ей вечно цвесть!..
Начальник ремонта, стоявший у края площадки, с недоумением воззрился вверх. Толяна, тоже услышавший радостный вопль Мамлюка, на миг оторвался от балансира и, грозно выпучив глаза, молча потряс в воздухе кулаком.
Мамлюк поспешно натянул очки, фонтанчик огня еще ярче вырвался из автогена, Володька с резаком склонился к бронированной обшивке домны.
Васька восхищенно посмотрел на Мамлюка. «Ну и дает! Сегодня же расскажу о его талантах Зосе!»
При воспоминании о Зосе Васька как-то сник. В малейших деталях увидел свое позорное бегство от Зоси и Акима.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24