Степан улыбнулся в ответ.
– Да и сами искупаемся. Водица хоть еще и холодна, да целебна. Кто ранней весной в реке купается, от того весь год болезни бегут как черт от ладана.
Из конюшни послышалось ржание. Заслышав шаги хозяина, конь подал голос – мол, здесь я, про меня не забудьте!
Степан открыл скрипучую дверь и вывел рослого гнедого зверя. С первого взгляда ясно было – не крестьянская это кляча, а настоящий боевой конь с широкими бабками и породистой головой, красиво посаженной на мощную шею.
Увидев гридня, бурка вытянул шею и, тонко заржав, ткнулся мягкими губами парню в ладони – мол, где угощение-то?
– Узнал, – хмыкнул Степан, накидывая седло на широкую спину коня. – Чисто собака какая. Только что хвостом не виляет и кости не грызет.
– Ох ты, батюшки, забыл совсем, – спохватился Тимоха, развязывая седельную суму и доставая оттуда объемистый узелок и пряник. – Вот гостинцы вам. И тебе, – сказал он, протягивая пряник коню. Бурка угощение схрумкал мгновенно, после чего кивнул головой – спасибо, мол, старый знакомец, уважил.
Степан же возмутился.
– Ты что, племяш, удумал? Али решил, что ежели живем на отшибе, так нам и гостя накормить нечем?
– Да бог с тобой, дядя Степан, – улыбнулся ратник. – Это ж пряники. Таких пряников, как в Козельске пекут, во всей округе не сыщешь. Вон, Бурка особо не артачился, знает, что вкуснее козельских пряников не сыщешь.
– Ну, положим, моя Дарьюшка печет не хуже, – проворчал Степан. – Но все равно спасибо. Пускай покуда на завалинке полежат – вернемся с речки, под медовуху разберемся с твоими гостинцами.
Ребенок при виде отца и дяди выпростал ручонки из холстины, замахал ими и радостно засмеялся.
– Ишь ты, дядьку признал! – удивился Степан, кладя узелок с пряниками рядом с сыном.
На голос ребенка обернулась молодая женщина, до этого настолько увлеченная своим огородом, что ни топота копыт, ни разговора мужчин не услыхала. Поднялась с колен, отряхнула подол, подошла, но стала в сторонке – негоже бабе первой в мужской разговор встревать.
Степан спрятал улыбку в бороде. Ладная у него жена. Послушная да работящая, к тому же еше и красавица, каких поискать.
– Дарьюшка, забирай дитё, гостинцы и приготовь-ка нам чего-нить пожевать, – сказал Степан ласково. – Да и выпить бы ради такого случая не грех.
Женщина улыбнулась.
И у нее муж справный, хоть и строгий. А главное – любимый. Тряхнула мужниным подарком – тяжелыми серебряными серьгами с изображением Лады-роженицы, улыбнулась озорно, поклонилась витязю.
– Здрав будь, боярин! То-то я смотрю, кто это такой бравый да статный к нам приехал. А как вымахал за зиму-то!
Гридень, даром что с виду лихой вояка, в шишаке да в полном воинском доспехе, вздетом скорее для виду, нежели для дела – не биться ведь в дом родственника собрался, а в гости – покраснел как мальчишка и опустил глаза.
– Да будет тебе, тёть Дарья. Какой из меня боярин?
Однако родственница не угомонилась, продолжая сверкать белозубой улыбкой, от которой пару лет назад сходили с ума все козельские щеголи. И не от них ли подале увез дядька Степан красу-девицу молодую жену в чисто поле за три дня езды от стен родного града?
– А какая ж я тебе тётя, коли всего на две весны тебя старше?
Неизвестно с чего это вдруг, но стало витязю жарко под доспехом, хоть и не травень-месяц на дворе. Неловкой сцене конец положил Степан.
– Дарья! Иди в дом, говорю! Совсем парня засмущала.
Молодая женщина вздрогнула и засуетилась, поняв, что в веселье своем слегка переборщила:
– Сейчас, Степушка, я уж, почитай, в огороде закончила. Только рогожку заберу. А щи-то в печи горячие, вы уж там поскорее. Ты ж знаешь, мне стол собрать что тебе топором махнуть.
Степан кивнул, и, держа коней под узцы, мужчины направились по едва заметной тропинке к утоптанной широкой дороге, ведущей к реке.
– Дядя Степан, а чего вы на отшибе живете? – спросил витязь, скорее для того, чтобы порушить неловкое молчание. Суров дядька Степан, ох, суров. Нелегко небось приходится молодой жене. Однако, несмотря на суровость, заметил племянник, как одно лишь мгновение смотрели друг на друга Степан и Дарья. Лишь мгновение – а понятно все, и слов не надо. Любовь – она лишних слов не требует.
– Ведь Дикое поле рядом, – продолжал мысль гридень, – рукой подать. А там и Орда не за горами. Не дай бог нагрянет…
Степан усмехнулся невесело:
– И что?
– Как что? Ну, в городе за стенами все ж спокойнее…
Степан вздохнул, отгоняя воспоминания. Вновь заныл длинный старый шрам на шее – память о Калке-реке, с коей немногие домой вернулись. А не вернулось – без счета.
– Знаешь, племяш, подальше от людей да князей – оно поспокойнее будет, – ответил он. – Да и уберегли ли нычне твои стены от Орды Владимир-град, а до того Московию с Рязанью?
– Так-то оно так, – понурив голову, согласился витязь, сжимая кулак в усиленной железом боевой рукавице. – Эх, если б князья в свое время одним кулаком ударили, мы б, глядишь, ту Орду еще на Калке-реке побили.
Степан снова хмыкнул:
– Вы б побили. Ты, поди, в то время лихое еще под стол пешком ходил… Но в одном ты прав. Кулак – оно завсегда лучше. В кулаке сила, в единстве. А когда каждый палец в свою сторону кажет, такие пальцы переломать ой как просто…
Дарья медленно свернула рогожу, разрывая извечную связь двух рожениц – женщины и матери-земли, и мысленно поблагодарила живую почву – и за прошлые урожаи, и за тот, что она их семье нынче дать собирается. После чего подняла глаза.
Ее мужчина удалялся, ведя неторопливую беседу с родственником. Хорошая примета глядеть вслед любимому, даже если уходит он ненадолго. Тогда не забудет он никогда тех, кто ждет его дома, и завсегда дойдет до того места, куда собирался дойти…
Сзади послышался топот копыт. Кого это еще Господь послал? Что за день, гости один за другим?..
Дарья обернулась – и даже не успела подивиться странным гостям с одинаковыми плоскими лицами и раскосыми глазами, одетым в длиннополые доспехи, напоминающие халаты.
Она и боли-то не почувствовала от стрелы, клюнувшей ее в грудь. Лишь мысль прилетела: «Вороги напали! Сын…» – прилетела и оборвалась вместе с криком, лишь на четверть выкриченным, да двумя другими стрелами оборванным.
Дарья против воли медленно опустилась на колени. Бежать хотелось – к сыну, к мужу, спасти, предупредить! – а силы как-то сразу оставили. И с последним вздохом светлая душа женщины взлетела вверх, в свой последний путь, а тело, сминая тростниковые древки ордынских стрел, вновь обнялось с землей – теперь уж в вечной, неразрывной связи…
Степан обернулся. Последний крик жены не звуком – сердцем почувствовал.
И увидел.
Мимо его дома пронеслась огромная тень. Взлетела, опустилась плеть с железным шаром на конце, с завалинки на узелок с пряниками плеснуло красным.
Степан глухо взревел и бросился вперед – смять, задушить, разорвать на части!..
Но сзади на спину навалилось тяжелое.
Степан потерял равновесие и упал лицом в грязь. Тело в полном доспехе – все ж нелегкая ноша, как ни крути.
– На коней, дядя Степан! Быстро, пока не заметили! – прошипел племянник на ухо родственнику, придавливая к земле, вминая в грязь лицо вместе с ревом медвежьим, рвущимся из груди. Степан напрягся, отжал руками тело от земли, сплюнул в рот набившееся, выдавил из себя не крик – хрип.
– Там Дарьюшка!.. Сын!..
Меч с шипением покинул ножны. Выхватывать оружие ратников учили из любого положения.
Почувствовав слабину, Степан рванулся из захвата.
– Т-ты! Там мои…
Яблоко меча жестко опустилось на его затылок, и Степан снова ткнулся лицом в грязь.
– Ты еще отомстишь за них, дядька Степан, – приговаривал Тимоха, взваливая на Бурку бесчувственное тело его хозяина. – Надо люд в Козельске предупредить. А опосля вместе воздадим супостатам сторицей!
Вскочив на своего коня, ратник рванул с места в галоп, уводя в поводу Бурку, который даже не успел удивиться – с чего это вдруг хозяин оказался у него на спине в странном положении – на животе, а руки с ногами под подпругой ремнем перехвачены.
Кони удалялись. А вслед за ними черными клубами стелился дым от горящего хутора, сослуживший беглецам хорошую службу, прикрыв их от взглядов воинов в длиннополых доспехах, ликовавших по поводу своей легкой и страшной победы.
* * *
Крепки и высоки козельские стены, сложенные из стволов вековых деревьев. Сработаны добротно, на века, в три бревна, каждое бревно в два обхвата, поверху полати, над полатями – двускатная крыша в два тёса от непогоды, но пуще – от стрел, летящих навесом. На такой стене и ратникам в бою есть где развернуться и даже всаднику проехать можно, ежели кому блажь такая в голову придет. Сплошной деревянный тын защищает воинов от вражеских стрел. Посредине каждой стены и по углам – сторожевые башни с бойницами. На каждой стене по два-три крепостных самострела ощетинились жалами больших стрел – болтов – с наконечниками впятеро тяжелее обычных. Всех трудов воину только подбежать да тетиву взвести – и готов непрошеному гостю смертельный гостинец. Такая стрела, пущенная умелой рукой, прошибает насквозь всадника вместе с конем и еще наполовину своей длины в землю уходит.
Под стенами – глубокий ров. Через ров перекинут тяжелый подъемный мост на цепях, которые накрути на ворот, стоящий внутри крепости – и станет поднятый мост лишним щитом для мощных дубовых ворот, которые сейчас открыты нараспашку. Однако у железного ворота, поднимающего мост и одновременно запирающего ворота, постоянно дежурят оружные отроки из детинца – мало ли что? Беда из Степи приходит всегда неожиданно…
Хорошо защищен град Козельск – да оно и понятно. Выстроенная на границе с Диким Полем крепость, охраняющая торговый путь, по которому и в мирное, и в военное время в обе стороны идут караваны с товарами, не может быть иной. Так говорилось половцам, с которыми до поры в мире были, когда те вопрошали – не от нас ли обороняться собираетесь? На самом же деле не для охраны торгового тракта и не для обороны купцов от половецких шаек строили эдакую твердыню.
Козельск – русский щит от Дикого Поля, который еще Степью порой называют. Случись серьезный набег – первый удар примет на себя город Козельск. Оттого и детинец внутри города велик, поболе чем в той же Рязани. И каждый житель города с малолетства к воинскому делу приучен. Не с мечом – так с луком, копьем или с самострелом искусен. Даже старый дед Евсей, который уж забыл давно, сколько весен на свете прожил, – и тот засапожный нож за три сажени в яблоко всадить может.
Да только говорят, нынче набег другим путем пошел. Гуляет по Руси горе невиданное – степная Орда, сметая все на пути своем. В Козельске же не то что верных вестей – слухов, и тех не дождешься. Потому как часто некому те слухи принести. Не щадит Орда на своем пути никого, кто меч против них поднял. А нынче вся Русь и есть тот меч, который Орда грызет неистово железной пастью. И серьезные щербины уже на том мече, того и гляди – переломится.
Но пока все тихо в приграничном городе-крепости. Жизнь идет своим чередом. Стучат в кузницах кузнецы, бабы вон за водой направились с коромыслами, детишки босоногие из стылой грязи куличи лепят, воевода на коне проехал, спешился, домой к себе пошел. Не в броне воевода, только с мечом у пояса. Но на то ж он и воевода, чтобы с мечом ходить, звание обязывает. А что не в броне – то хорошо. Стало быть, ничего подозрительного на пять верст в округе не видят на башнях дозорные. Тихое утро.
Видный светловолосый молодец в потертом тулупчике вышел из кузницы, внимательно рассматривая новый охотничий нож. Знатный нож, ничего не скажешь. Кузнец Иван других и не делает. За такой не жалко бобровой шкурки отдать.
Парень провел лезвием поверх руки, сдул сбритые волоски. Эх, хороша работа! Такой нож не сразу затупится и не сломается об медвежью кость, случись с Хозяином Леса накоротке переведаться.
Молодец нехотя спрятал новое приобретение за голенище сапога и поднял глаза. На его лице расплылась радостная улыбка.
По улице шла девица-краса в нарядном полушубке, неся на расписном коромысле небольшие ведра с водой. И лесному ежу понятно, что вроде как незачем Воеводиной дочке по воду ходить, на то дворня есть. Но в тереме скучно, а у колодца все козельские девки собираются посплетничать. Так как тут дома усидеть? Да и по дороге туда-обратно сколько ж парней по пути встречается. Улыбаются, подмигивают, жаль только, подойти боятся. Строг воевода козельский, и кулак у него как помойная бадья. Даже бить не надо, просто опустит на темечко – и осядешь на землю, словно куль с навозом, мозги свои непутевые в весенней грязище искать.
Но парень, видать, попался отчаянный, и воеводиного гнева особо не опасался. Рванув с места, он в два прыжка догнал девушку и, пристроившись сбоку, пошел рядом.
– Помочь, Настасьюшка?
Девушка улыбнулась и опустила глаза.
– Благодарствую, Никита, сама уж как-нибудь. До дома, почитай, пара шагов осталась.
Действительно, до ворот воеводиного подворья осталось совсем немного. Парень, которого девушка назвала Никитой, наклонился к ее уху и горячо зашептал:
– Настасьюшка, я тут это… Ежели сватов зашлю? Пойдешь за меня?
Лицо девушки залилось румянцем, словно маков цвет. Качнулись ведра на коромысле, плеснув студеной водой на шествующего через улицу важного петуха, отчего тот, подпрыгнув и издав глоткой что-то совсем непетушиное, припустил вдоль улицы.
– Да что ты, Никитка, ей-богу!
Девушка ускорила шаг и гибкой лаской юркнула в ворота. Однако через мгновение из-за полуоткрытой створки показалась розовая мордашка, с которой и не думал сходить румянец.
– А и зашли, – бросила Настя скороговоркой. – Ежели батюшка не воспрепятствует, тогда может быть…
Не договорив, исчезла. Захлопнулись тяжелые створки, лязгнула заворина.
Никита сорвал с головы шапку, метнул под ноги в лужу воды, выплеснутой из Настиного ведра, и прошелся вокруг той лужи вприсядку.
– А зашлю! – вскричал. Наплевать, что народ кругом – пущщай слышат!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49