Ты же не станешь предъявлять ему счет теперь? Он даже не помнит, кто мы такие. И даже будь все иначе, ворошить прошлое – дурно.
– Мама все знала, – гнула свое Этель. – Она и мне рассказывала.
– Она тебе рассказывала, – повторил Тед.
– Да, рассказывала, и мне плевать, веришь ты или нет. Она говорила, это, наверное, девица из банка, ну, кассирша. Говорила, что как-то раз застукала его на телефоне поздно ночью. Дескать, он разговаривал с кем-то «приглушенным шепотом». Мама все знала. – Этель едва не плакала, но глаз не отводила.
Из спальни на втором этаже донесся грохот.
– Ну что там еще? – вздохнула Этель, не двинувшись с места.
– Пойду проверю, как он там. – Тед остановился на пороге и оглянулся на сестру. – Видишь ли, мама тоже была не ангел.
– При чем тут это?
– Сама решай.
Тед поднялся по лестнице и вошел в отцовскую комнату. На двери висело кое-что из маминой одежды. В комнате еще ощущался ее запах. Отец сидел на кровати с откинутым покрывалом. В пиджаке поверх синей пижамы. На полу валялась лампа-ночник – нет, она не разбилась, хотя абажур здорово погнулся.
– Па, с тобой все в порядке?
Старик не поднял глаз. Он словно бы плакал, но беззвучно. Тед подошел к кровати, присел рядом, обнял отца за плечи.
– Папа, мне страшно жаль.
– В этом году «Иволги»[l] все равно что продули, – сообщил Тедов отец. – Никаких шансов. Их атаки ни к черту не годятся. Не могу же я им атаки поправить. А ты – можешь?
Рычаг переключения передач со второй на третью сдвигался еле-еле, с жутким скрежетом; Тед всякий раз думал, что, чего доброго, до Калифорнии вовсе не доберется. Он слышал сбой в моторе – прокладка поршня небось прогорела, – ритмичное отсутствие шума, что стало для него музыкой и сердцебиением, которого ему так не хватало. Сгущались сумерки, западное небо отсвечивало розовым и желтым. Вот солнце кануло за далекие горы – и небеса запылали огнем. Всякий раз, минуя встречную машину или видя машину в зеркальце заднего вида, Тед внутренне настораживался. Но кто в силах остановить его?
Горацио Салли разглядывал осколки небьющегося стекла на земле рядом с насосами. Оператор рассказывал всем, кто не прочь был послушать, про сумасшедшего маньяка, который подло сбежал, не заплатив пятьдесят два доллара за заправку.
– А вы его хорошо рассмотрели? – полюбопытствовал Салли.
– Чертовски хорошо. В жизни этакого извращенца не видывал. Говорю ж, псих как есть, все твердил, будто ему позарез надо спасти каких-то там детей; можно подумать, возомнил себя Салли Струзерс[li] или хрен знает кем.
– А шею его вы, часом, не разглядели?
– Не, на нем шарф был. Ну, платок такой белый. Я ничего такого и не подумал. Здесь все так ходят. А чего у него с шеей?
Салли вытащил из кармана фотографию и предъявил ее оператору.
– Вы его видели?
– Ага. Теперь, когда вы мне фотку показали, он выглядит вроде как знакомым… А он что, важная птица какая-то? Эй, а может, за парня награду дают? Потому что ежели награду, так вам не кажется, мистер, что она мне-то и причитается, я ж своими глазами этого типа видел?
– Нет-нет, никакой награды. А куда он направился? – спросил Салли, хотя ответ знал заранее.
– Ничего больше вы из меня не вытяните. Где-то я этого парня раньше видел, я уж знаю – награда как есть полагается.
– Спасибо, что уделили мне время.
– Спасибо, говоришь? Э нет, так не пойдет! – взбеленился оператор. – А за информацию вы мне разве не заплатите? Слышь, а награду можно и пополам. Я не жадина. Эй, мистер, послушайте…
Но Салли уже уехал.
Перри не умер: он лежал в постели. Глория смотрела на него – такой махонький, такой хрупкий и так далеко от нее – в середине простыни. До него словно мили и мили. Мальчик уже пришел в сознание, но был все еще увешан трубками. Глаза его устало сфокусировались на матери. Глория погладила гипсовую повязку на его руке.
– Доктор говорит, с тобой будет все в порядке, родной, – заверила она.
Вошла медсестра.
– Миссис Стрит, вам нужно выйти.
– Я останусь.
– Вам нельзя оставаться в палате. Я поставила вам раскладушку – там, дальше по коридору. – Медсестра дотронулась до ее плеча.
Глория нагнулась и поцеловала Перри.
Каким-то непостижимым образом Тед отыскал-таки ту самую закусочную, где его подобрал Клэнси. Рельеф ему запомнился необычайно живо, чего не объяснял даже тот факт, что Тед пересек эту местность пешком из конца в конец – как если бы ему самой судьбой было предназначено быть именно здесь, в пустыне, в это самое время. Тед рассмеялся: ну, сколько можно выискивать сакральный смысл там, где его нет?
Сгустилась ночь, но пустыня была освещена под стать достопамятной военной базе. Похоже, куда бы Тед ни пошел, люди повсюду пытались истребить тьму. Закусочная превратилась в командный пункт ДОС, ФБР, Национальной гвардии и съемочных групп из программ новостей. На парковке каждое из агентств установило передвижной штаб, украшенный яркими флажками, точно состязаясь в рекрутерстве.
Тед припарковал автобус на невысоком хребте и немного понаблюдал сверху за происходящим. Он слышал голоса – приглушенные и словно опасающиеся заговорщических интонаций. Два вертолета (не черных) стояли через дорогу от закусочной, а между ними – три БТР-а. До Большого Папы и его секты оставалось еще несколько миль. Вдоль шоссе, ведущего к грунтовой дороге, что, в свою очередь, вела к лагерю сектантов, по обе стороны выстроились машины – и горел свет. Сколько народу-то! Тед закрыл глаза и представил себе пустыню. Она ведь какая угодно, только не плоская. Он вспомнил каньон, по которому пробежал из конца в конец, – песчаный, почти лишенный растительности.
Тед вновь уселся за руль автобуса и осторожно съехал с дороги на песок – медленно, словно проверяя его на прочность, как если бы автобус мог затонуть. Обогнул военный лагерь, держась на почтительном расстоянии и не включая фар; рокот барахлящего мотора терялся в шуме и гвалте правительственных махинаций. И вновь покатил во тьму. Его сердце и разум сосредоточились на одной-единственной цели: спасти детей.
Холодный ночной воздух обтекал автобус с двух сторон, и Теду казалось, будто он ощущает это собственной кожей. Он ехал, выбирая направление на глазок, не зная в точности, где именно находится, зная лишь, куда ему надо. И главным образом – что именно он будет делать. Тед потрогал швы на шее – этот жест уже вошел в привычку, стал своеобразным утешением – и понял, что все это произошло не просто так. Наверняка не просто так. В то же время, при всех его благих намерениях, при всей его решимости спасти бедных потерявшихся детей, Тед понимал, что сдает, что рассудок его мутится. Где-то его ждала семья; придется им подождать еще немного – подождать, пока он не исполнит того, что больной мозг, вне всякого сомнения, изголодавшийся по кислороду (ведь отключившиеся легкие его уже не поставляли), измыслил для него в качестве миссии. Но разве не благо этот его замысел, это его твердое намерение спасти маленьких детей? Пальцы, вцепившиеся в руль, утратили всю свою подвижность, так что автобус подскакивал на каждой яме и колдобине, на каждом камне и выбоине. Но вот Тед отыскал пересохшее речное русло и пронесся по нему, через кустарник и шалфей, расплющивая шинами кактусы.
Наконец, зная, что до лагеря рукой подать – ветер доносил эхо треклятой песни про Майкла, – Тед притормозил и заглушил мотор. Он вышел из автобуса и дальше побрел пешком, слыша голоса, слыша адский мотив, слыша, как Большой Папа негромко увещевает своих адептов. Слов Тед не разбирал, но голос помнил. Самое важное, он слышал детский плач.
Глория сидела на стуле рядом с поставленной для нее раскладушкой и держала на коленях Эмили. Она убрала с лица девочки волосы и успокаивающе замурлыкала. Ханна и Ричард сидели в противоположном конце тесной комнатушки.
– Слава Богу, с ним все будет в порядке, – проговорила Ханна.
– Это я во всем виновата, – сказала Глория.
– Ничего подобного, – возразил Ричард.
– Да-да, – настаивала Глория.
Эмили крепче обняла мать.
– Мне следовало заглянуть к нему и проверить, как он там, – сказала Глория.
Ричард промолчал.
Ханна откашлялась.
– Я, пожалуй, отвезу Эмили домой, пусть отдохнет хоть немного.
– Нет, – сказала Эмили.
– Ханна права, – возразила Глория. – Тебе нужно хорошенько отдохнуть, ведь завтра мне понадобится твоя помощь. Договорились?
– Я останусь, – предложил Ричард. Голос его звучал неуверенно, слова словно не шли с языка.
– Нет, ты тоже поезжай. – Глория поставила девочку на ноги и встала сама.
Ханна взяла Эмили за руку.
– Пойдем, родная.
Глория поглядела на Ричарда.
– Спасибо тебе огромное.
– С тобой все будет в порядке?
Она кивнула.
– Если с Перри все нормально, то и со мной.
Час спустя Глория позвонила домой, желая убедиться, что Ханна с Эмили благополучно добрались до места.
Так оно и было.
– У тебя на автоответчике два сообщения, – сказала Ханна. – От человека по имени Салли. В первом говорится, будто он выяснил, что Теда видели. Во втором – что он видел Теда своими глазами.
Глория тихонько рассмеялась в трубку телефона-автомата. А затем расплакалась.
– Сестренка? – сказала Ханна.
Глория повесила трубку.
Для Салли не составило труда сопоставить заявление Большого Папы насчет детей-заложников с оправданиями Теодора Стрита перед оператором бензоколонки насчет спасения детей. Салли просто не верилось, что он тоже побывал в змеином гнезде. Он гнал свой «форд» на полной скорости, надеясь настичь Стрита раньше, чем тот вляпается в неприятности. Салли и сам не отдавал себе отчета, зачем: он отлично понимал, что задание свое уже выполнил, отыскав людей, которые видели пропавшего. Впрочем, даже тот факт, что Теда Стрита видели, не удовлетворил бы ни миссис Стрит, ни страховую компанию – ни, что характерно, его самого.
Грохот бронемашин доносился до Теда издалека: правительственные войска, по всей видимости, смыкали кольцо, готовясь к атаке. Тед во весь дух помчался к лагерю, как еще недавно мчался от него прочь. Почему он удрал оттуда, зная, что в треклятом бункере заперты дети? Он бежал бодрым, размеренным шагом, и поступь его задавала ритм, в котором Тед так нуждался, – вроде как сбои в автобусном двигателе. И хотя уже настала ночь, небеса не потемнели: было полнолуние, и серебристое сияние умножали роскошные высококучевые облака, словно тонкая вуаль на лунном лике.
Тед видел перед собою лагерь – освещенный, как любое другое место: снаружи строения горели факелы, а в окнах сияли все до одной лампочки, питаемые от генератора. Вдоль лагеря с одной стороны выстроился ряд факелов, освещая ведущую туда грунтовую дорогу, а перед каждым факелом стояла пушка, всего – штук двадцать, и сбоку и позади от каждой – горки ядер. Тед остановился, сориентировался, вспомнил, как он был привязан перед главным зданием и наблюдал за женщинами, носящими еду в бункер, где держат детей. И тут Тед услышал чье-то дыхание – тяжелое, прерывистое, оно неуклонно приближалось. Землю обшаривал луч света. Тед остановился и стал ждать. Со временем луч высветил и его.
– Это ты. – Возник Джеральд, один из адептов.
– Фонарик выключи, – велел Тед.
Джеральд послушался.
– Что ты здесь делаешь?
– Пожалуйста, не пытайся остановить меня, – сказал Тед. – Я пришел спасти детей.
Джеральд оглянулся на лагерь.
– Синтия сбежала. Она ушла и все рассказала про детей. Я так думаю. Она все им рассказала, и вот они здесь.
– Молодчина Синтия.
– Большой Папа начнет убивать их.
– Большой Папа никого не убьет, – заверил Тед.
– Я люблю Синтию, – сказал Джеральд.
– Знаю. – Тед коротко дотронулся до его плеча и зашагал в сторону факелов.
– Он тебя пристрелит, если увидит.
– Мне он повредить не может. – Тед скользнул взглядом по кобуре, пристегнутой на бедре у Джеральда. – Сними эту штуку.
Джеральд не понял.
– Сними пистолет и брось его.
Джеральд послушался, озираясь по сторонам – как если бы раздевался догола.
Тед задумался о детях. Разумеется, в их интересах, чтобы его, Теда, не увидели. Ему отнюдь не хотелось, чтобы малыши оказались под пулями. Он стоял, глядя на лагерь и размышляя, оценивая ландшафт, расположение факелов, часовых, луну, что словно жила своей жизнью.
– Я могу отвести тебя к бункеру так, что никто не заметит, – сказал Джеральд. – Позволь мне помочь.
Если я помогу тебе, может, полиция не упрячет меня за решетку. Синтия была права, что сбежала. Не хочу, чтобы детишки пострадали. Правда.
В будках ДОС и ФБР Горацио Салли не нашел никого, кто бы к нему прислушался, сколько бы он возбужденно ни доказывал, что в сектантский лагерь пытается проникнуть сумасшедший покойник. Салли ходил по периметру, рассказывая свою повесть, а изнывающие от скуки пехотинцы кивали, бурча себе под нос: дескать, они-то все понимают, и не только то, о чем идет речь, но еще и тот бесспорный факт, что начальство – все как на подбор непробиваемые идиоты, только себя и слушают.
– Ага, я вот пытался им объяснить, что одна из этих пушек времен Гражданской войны способна в пыль разнести наш БМП, – сообщил Салли национальный гвардеец, отшвыривая еще тлеющий «бычок» в пустыню. – Да кто меня послушал-то? Ну да, конечно, шансы на то, что эти психи попадут хоть во что-нибудь, довольно малы…
– То есть вы это место окружили?
– Черт меня подери, если я знаю. Тут же на три сотни миль – ни хрена, кроме гребаной пустыни. Скалы, ущелья, каньоны, горы – чертова прорва изрезанной препятствиями пустоты. Я ж обучался в Твенти-найн-Палмз,[lii] когда в морской пехоте служил, уж я-то знаю, что говорю.
– А если бы вы, например, задумали пробраться к ним в лагерь незамеченным, куда бы вы направились?
Национальный гвардеец вопросу весьма порадовался. Он наморщил лоб и надолго уставился в направлении логова Большого Папы.
– Не знаю, где там торчат наши часовые, да только я бы вот что сделал. Я бы свернул в пустыню задолго до того места, где встали мы, нашел бы себе овражек и подобрался бы как можно ближе, потом заныкался бы в кустарник, чтобы следов не оставлять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31