– удивился Тед.
Большой Папа, явно раздосадованный, поспешил перевести разговор:
– Помнишь, космонавты рассказывали, будто видели ангелов?
– Нет.
– Еще в восемьдесят пятом. Русские полетели в космос, выглянули в окно, а там ангелы. Ну так вот, я тоже их видел. – Большой Папа на секунду словно размяк и даже глаза прикрыл, демонстрируя роскошные, длинные, белесые ресницы.
Тед вполне верил в то, что этот человек верит, что видел ангелов.
– Правда?
– Да.
– И где же вы их видели?
– В Долине Смерти.[xxii] Представляешь? В Долине Смерти.
– А где именно в Долине Смерти? – уточнил Тед. – В каньоне Эха? На Дантовой панораме? На Погребальном пике? – гадал Тед, извлекая из памяти все известные ему достопримечательности Долины Смерти.
Большой Папа покачал головой.
– Они сидели в закусочной при гостинице «Котельный ручей». Целых шестеро. Шесть штук ангелов.
– А какие они? – полюбопытствовал Тед. – На что похожи?
– Да уж не на тебя, – откликнулся Большой Папа, вновь обретая голос и широко открывая глаза. Он улыбнулся Теду: – Пойдем, я хочу показать тебе кое-что.
Питомцы Большого Папы запели – все ту же песню про Майкла, на сей раз в миноре, на квинту выше, чем прежде, как своего рода молитву после трапезы; и все вращали зрачками, пытаясь украдкой рассмотреть Теда и его шею. Тед глядел в бледно-голубые глаза Большого Папы – они словно бы поблекли со вчерашнего вечера – и гадал про себя, возможно ли, чтобы присутствие или по крайней мере предполагаемое присутствие демона выпивало из него жизненную силу. Тед почувствовал жалость и в то же время неизбежную брезгливость при мысли об этом жирном, жалком подвижнике. Коли Тед и в самом деле дьявол – а кто он такой, чтобы утверждать, будто это не так? – он был бы врагом бога этого человека.
Тед отвернулся от Большого Папы, чтобы ненароком не выпить его силы просто-напросто держаться на ногах, и сказал:
– Вспомните, как Давид говорил сыновьям Саруиным: «Что вы делаетесь ныне мне наветчиками?»[xxiii]
– Это из Второй книги Царств, – отозвался Большой Папа. Возможно, он и воспринимал тексты буквально, однако Библию знал как свои пять пальцев и полагал, что Тедово знание Библии лишний раз подтверждает то, что он в союзе с Сатаной – ведь только дьявол способен помнить Священное Писание настолько хорошо. Большой Папа воззрился на Теда с удвоенным пылом во власти вновь накатившего ужаса, недоверия и ненависти.
– Ты знаешь Книгу пророка Исайи?
Образованность сослужила Теду хорошую службу – на сей раз не к его пользе, а скорее, ему же во вред.
– Да.
– Разумеется, – сказал Большой Папа. – Ну, разумеется.
Большой Папа первым вышел за дверь и зашагал сквозь бурую пыль и зной; Тед – за ним. Черные сапоги Большого Папы с каждым шагом белели все больше, пока не стали того же цвета, как и ноги. Джеральд шел за ними, стараясь держаться на почтительном расстоянии, хотя Тед отчетливо слышал его дыхание.
Детка Большого Папы именем Джеральд в возрасте двадцати трех лет съездил в Израиль – после того как выбыл из двухгодичного колледжа, не доучившись, два года вкалывал помощником сварщика, а затем работал на регулировке схода-развала в автосервисе «Мидас» в Эль-Пасо. Сойдя с самолета в Израиле, он тревожился лишь насчет еды – боялся, что впадет в грех чревоугодия; и то голодал, целыми днями не беря в рот ни крошки, а то жадно сжирал все, что подворачивалось под руку. Джеральд тоже считал себя «орлом от востока», тоже мыслил буквально и считал себя голубем Господним. Он никак не мог примириться с фактом, что гора Сион оказалась этаким неказистым холмиком, и предрекал, что, когда пробьет час и настанет Судный день, Господь непременно вызовет какой-нибудь геологический катаклизм и изменит размеры горы.
Живя в палатке под тем самым небом, что младенец Иисус встарь узрел из яслей, Джеральд увидел сон: он беседовал с Эллен Уайт,[xxiv] причем сестра была одета в тончайшие, белейшие монашеские одежды девятнадцатого века.
– Я побывала в мире, где светят семь лун, – сообщила сестра Уайт и коснулась лица Джеральда.
– Ты – ангел, – сказал Джеральд. – Но где твои крылья?
– У ангелов нет крыльев, милое дитя, – поведала она. – То, что люди принимают за крылья, на самом деле лишь отсвет космических кораблей. Корабль летает посредством преломления света. «Колесниц Божиих тьмы, тысячи тысяч ангелов».[xxv]
– О, – сказал Джеральд.
– Прочти Книгу пророка Исайи, главу шестую, стихи с первого по четвертый, – велела сестра Уайт.
– Да, мэм, – ответствовал Джеральд, а открыв глаза, почувствовал лютый голод. Он ел и ел всю дорогу назад до Тель-Авива, и на борту самолета, и дома, в Штатах, и вот однажды, в уличной церквушке в Креншо, в Лос-Анджелесе, он повстречал Большого Папу. Большой Папа объяснил Джеральду, что есть – это ничего, это дозволяется, и бояться – тоже дозволяется, и что денег у Джеральда нет, потому что дьявол не хочет, чтобы у него были деньги, и что Господа-Иисуса-Бога-Всемогущего не волнует, есть у него деньги или нет, и что он, Большой Папа, направит Господню любовь с небес через свое упитанное тело и благоуханные ноги прямиком в богобоязненную душу Джеральда Мандера, заблудшего и растерянного Джеральда Мандера.
– Это бункер номер один, – сообщил Большой Папа, остановившись перед входом в нечто похожее на убежище от торнадо: двойные двери располагались на высоте футов этак трех и под углом в тридцать градусов к земле.
Джеральд вышел вперед и потянул двери на себя – изнутри повеяло затхлым холодом.
– Ты первый, – приказал Большой Папа, жестом приглашая Теда вниз.
Тед повиновался. Ступеньки были бетонные, внутри уже горел свет – возможно, он зажигался автоматически, когда открывались двери, вроде как в холодильнике.
– Я бы сказал тебе, «осторожнее, не споткнись», – заявил Большой Папа, – но вообще-то мне плевать, упадешь ты или нет. – Он рассмеялся и многозначительно поглядел на Джеральда.
Тед посмеялся вместе с ними – и те примолкли.
Убежище оказалось весьма просторным; освещали его длинные ряды флюоресцирующих ламп, свисающих с железобетонных плит потолка. Тед прикинул про себя, что до противоположной стены футов этак сто, а в ширину комната наверняка будет сорок; но самая примечательная черта заключалась в том, что все пространство было заполнено пушками – старыми пушками, вычищенными пушками, пушками толстыми и тощими. Тед вскинул глаза на Большого Папу, словно спрашивая: «И что дальше?»
– Ну, как тебе? – полюбопытствовал Большой Папа. – Пушки, однако, – отозвался Тед.
– Много пушек, – подтвердил Большой Папа, любовно оглядывая свой арсенал. Он шагнул к группе из четырех одинаковых орудий. – Немецкая осадная пятидюймовая пушка. На полевом лафете, не корабельном, но так тоже хороша. – Он прошел вдоль ряда. – А вот 57-миллиметровая пушка времен Гражданской войны в США, гладкоствольная. Красавица, верно?
– Зачем они вам? – спросил Тед.
– Затем, что они в полной исправности и по сей день, и затем, что никто не знает, что они у меня есть. Я собирал их многие годы, и ни одна живая душа не сыщет след ни единого орудия, ни единого ядра и ни единого снаряда. Они как в воду канули. Вот эта – самая старая; позже 1920 года ничего нет. Блеск, правда? Сама идея, я хочу сказать.
Тед следовал по проходу за своим провожатым.
– Таких у меня двенадцать, – похвастался Большой Папа, снимая чехол с блестящего орудия потоньше. – Это скорострельная пушка Лоуэлла сорок пятого калибра на полевом лафете. Разумеется, управляется посредством кривошипа.
– Зачем они вам? – повторил Тед.
– Для грядущей войны, войны против зла, против тебя, против правительства, против черных вертолетов. – Большой Папа резко крутнулся всей своей жирной тушей, словно при виде любимых игрушек у него голова закружилась от радости. – А еще у меня есть пятиствольные скорострелки Гочкиса с вращающимся блоком, и скорострелки Гатлинга, и стальные трехдюймовые нарезные орудия… Они ухлопают тебя так же надежно, как М-16. И будешь ты мертвее мертвого, верно, Джеральд?
– Верно, Большой Папа, – отозвался Джеральд.
– Умер – значит, умер, – сказал Большой Папа.
Черный, медный и хромированный блеск орудий заключал в себе своеобразную красоту – может статься, именно из-за своей старомодности все эти пушки выглядели менее вредоносными и даже по-своему причудливыми, – но, как верно заметил Большой Папа, впечатление было обманчивым. Тед представил себе, как расхохотались бы ребята из ДОС[xxvi] и Национальной гвардии[xxvii] при виде всего этого антиквариата, расставленного в ряд вдоль гребня перед лагерем, – а в следующий миг на собственной шкуре испытали бы кордит, или баллазит, или каким бы уж там древним взрывчатым желатином ни начинялись эти снаряды.
– Где вы это раздобыли? – Тед почесал в затылке.
– Это ж все артиллерия, – сообщил Большой Папа так, словно в сотый раз повторял прописные истины. – Орудиями разжиться нетрудно. Особенно старьем – кому оно нужно? Но я пушки просто обожаю. Обожаю их за простоту. Обожаю за тонкость работы. Ты только глянь, какое тиснение на стволе! – Он ласково провел рукой по всей длине нарезного орудия.
– А какой с них прок здесь, под землей? – спросил Тед.
– О, мы вытащим их наверх, вытащим загодя, – заверил Большой Папа. – Я узнаю, что враги надвигаются, еще до того, как они сами это поймут. – Он раскачивался на каблуках взад-вперед. – А еще у меня есть двести пятьдесят флотских револьверов Уитни и семьдесят два армейских револьвера Петтингилла.
– Какого времени? – полюбопытствовал Тед.
– Тысяча восемьсот шестидесятых. У меня есть даже семнадцать ящиков конфедератских карабинов Перри.
– А из них еще можно стрелять?
– О да, – заверил Большой Папа. – Оружие, что некогда раскололо эту землю надвое, готово к действию. Но у нас есть боевые средства и поновее. Есть английские винтовки «Энфилд-Маузер» и австрийские винтовки Манлихера. Убиваешь – значит, убиваешь, все равно, медленно или быстро. На самом-то деле, чем медленнее, тем лучше; ты даешь язычникам шанс обрести Господа-Иисуса-Бога-Всемогущего и раскаяться. Как знать, вдруг кто-нибудь, стоя рядом с умирающим, что шепчет слова молитвы, услышит его обращение к Господу, – и тогда, может статься, это сподвигнет язычника сложить оружие и обрести Свет. Ибо Господу ведомо: мы-то оружия не сложим. Мы – солдаты Его армии до тех пор, пока космические корабли не прилетят забрать нас в Священный Град. Ты понимаешь, что я тебе втолковываю, или нет?
Тед кивнул. Понимал Тед то, что этот человек Божий, сам изрядно смахивающий на демона, отчего-то считает его, Теда, дьяволом. Этот фанатик испытывал настоятельную потребность убивать – того ради, чтобы утвердиться в собственной жизни и придать смысл своему существованию. Так что Тед вновь сделал то единственное, что пришло ему в голову и что казалось хоть сколько-то разумным. Он кивнул.
Глава 4
Из всех, кто был в комнате, не металась туда-сюда только сестра Глории. Глория, Эмили и Перри гуськом протаптывали тропку в рыжевато-коричневом ковре. Ханна, всегда обожавшая дни рождения, особенно свой собственный, в разгар упражнений по спортивной ходьбе ничтоже сумняшеся осведомилась:
– Значит, с днем рождения меня никто так и не поздравит?
И, вооружившись фломастером, демонстративно расписалась на гипсовой повязке.
– С днем рождения, – буркнула Глория, не сбавляя шага, но как-то умудряясь искоса бросить на сестру уничтожающий взгляд. Ее карие глаза с годами стали сдавать; наверное, надо бы получиться сосредоточиваться. Глория отрешенно глядела, как ее ноги приминают ковровый ворс.
– Ты всегда твердила маме с папой, что Теду предстоят великие свершения, – рассуждала Ханна, прикуривая «Пэл-Мэл» и резким движением руки гася спичку. – Жаль, их сейчас с нами нет: то-то полюбовались бы, что он в итоге сотворил. Дослужился ли до полного профессора?[xxviii] Нет. Выиграл ли какую-нибудь премию? Нет. А не превратился ли он, часом, во Франкенштейна на глазах у всего мира?
– С меня довольно. – Глория ушла в кухню; дети поспешали за ней как утята. Следом за ними увязалась и Ханна. – Ханна, у меня просто в голове не укладывается, как можно быть такой жестокой эгоисткой. Подумай хотя бы об Эмили с Перри.
Ответ сестры, похоже, застал Ханну врасплох: она сконфуженно оглянулась на детей. Подошла к раковине, включила воду, загасила тлеющую сигарету, словно это каким-то образом помогало загладить ее вину.
– Это все нервы – вот и несу что попало, – покаялась она. – Я ж беспокоюсь о нем не меньше вашего.
Глория буркнула нечто невнятное и принялась расхаживать взад-вперед по черно-белым квадратам линолеума.
– С Тедом наверняка все в порядке, – сказала Ханна, переключаясь на утешающий тон. – Он отлично способен сам о себе позаботиться. Мы тому свидетели.
Глория вновь обожгла сестру испепеляющим взглядом.
– Извини.
Глория присела за стол рядом с Перри и поглядела в его личико.
– Тетя Ханна права, – сказала она. – Папа отлично умеет сам о себе позаботиться. Так что перестань тревожиться. Ладно?
Перри кивнул.
Эмили подошла к холодильнику и открыла дверцу. От холодного воздуха у нее на глаза навернулись слезы.
Ханна, отродясь не отличавшаяся чуткостью, по-прежнему «не въезжала». Она вытащила из кармана «Сникерс» и зашуршала оберткой.
– Глория, у тебя же есть свидетельство о смерти, правда? Думаю, тебе стоило бы взыскать страховку.
– Просто ушам своим не верю, – сказала Глория, прижимая к себе Эмили и утешая девочку. Дверца холодильника так и осталась открытой; холодный воздух напомнил ей про Теда. Глория захлопнула холодильник и отвела Эмили к табуретке у стола.
– Страховая компания должна тебе денег, – не отступалась Ханна.
Глория села и уставилась на Ханну во все глаза.
– Ты просто гений… Если я попытаюсь взыскать страховку, тогда страховая компания наймет детектива и отыщет Теда. Они же наизнанку вывернутся, лишь бы не платить. Отличная идея!
– О Господи! – охнула Ханна.
Ученики уселись в круг – сплошной замкнутый круг, а поскольку пришли все, к вящему изумлению Теда, теснились они аж по три в ряд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31