– Не вполне понимаю, что под этим подразумевать, – отозвался Эйвери, покусывая мундштук трубки и пристально глядя на доску. – Они все по большей части слабоумные, если вы не заметили. Штуки две удались просто милашками – на свой лад. Один был идиот-савант,[xliv] умел за пару секунд сосчитать количество зубочисток в запечатанной коробке, но в целом был туп как фонарный столб. Да вы, похоже, нацелились на моего коня, мистер Франкенштейн?
Замечание насчет Франкенштейна оглушило Теда словно удар кирпичом. Он вдруг осознал, что он и впрямь чудовище, внушающее страх любому, кто встретится ему на пути – будь то родная дочь, или сектанты, или доктор Лайонз, или охранники, словом, всем, кроме этого человека, которого он вот-вот обыграет в шахматы. Единственным, кто не испытывал перед ним страха, был ученый, сам создающий монстров; тот, кто взял спасителя столь многих в этом мире и изрезал его на ошметки плоти и отходы тканей.
Тед передвинул ферзя на клетку, защищенную слоном, напротив чужого короля.
– Мат, – объявил он.
– Чисто сработано, – похвалил Эйвери.
Глава 4
Освальд Эйвери отнюдь не торопился объяснять Теду, как именно поможет ему бежать. Он сидел над кладбищем шахматной доски, заново проигрывая в уме вымышленную кровавую бойню и оплакивая своих обожаемых коней.
– Вот здесь вы убили первого, – сетовал он, удрученно кивая. И, размышляя над ходами, приведшими к этой невосполнимой потере, отметил: – Возможно, вся проблема в эукариотических генах. Тьма-тьмущая повторяющихся нуклеотидных цепочек – и при этом мы толком не понимаем, почему и зачем. Две сотни пар повторяются миллионы раз. То есть невообразимо много. Некоторые называют эту штуку «эгоистичная» ДНК и говорят, что она нам на фиг не нужна, они просто так, болтаются себе в хромосомах. Может, это все от вирусов. Может, никакой они не мусор. – Эйвери покачал головой и в живую разыграл «съедение» коня. – Может, только эти гены и имеют значение.
– Так как вы меня отсюда выведете? – не отступался Тед.
– А я решил, что все-таки пойду с вами. – Эйвери вновь принялся сосредоточенно изучать деревянную конскую голову у себя на ладони. – Какая, в сущности, разница, убьют меня там, наверху, или тут, внизу, в здешнем аду. – Он поглядел на Теда – глаза в глаза. – Жалкий я был человечишка. И не потому, что помешался на работе, а потому, что боялся – боялся жить, боялся столкновений, всего боялся. Я в сущности и не жил никогда, не знал, каково это – жить. Как я мог научить жизни своих детей, если сам не знал, как это делается?
– Хорошо, так как мы отсюда выберемся? – спросил Тед. Он прикинул, что за последнее время задавался этим вопросом не раз и не два, хотя и не в смерти, не тогда, когда за ним захлопнулась последняя дверь. Интересно, а если бы он знал загодя, что умрет, если бы увидел со стороны распростертое на асфальте безглавое тело – попытался бы он отыскать путь к выходу? Да, предполагается, что он целенаправленно ехал кончать с собой, но даже сам Тед сомневался, так ли он был тверд в своем намерении, ведь ему еще ни разу не удавалось довести хоть один малоприятный план действий до конца.
– Сперва я кое-какие вещички соберу, – отозвался Эйвери. – А вы подождите тут, в компании Иисусов.
От перспективы остаться в одной комнате с двадцатью семью Иисусами Тед почувствовал себя крайне неуютно, отчасти потому, что, невзирая на весь свой атеизм, опасался – а вдруг в этом числе и впрямь заключено что-то божественное; вдруг, как в пари Паскаля,[xlv] один из Иисусов, чего доброго, увидит и разоблачит его истинную суть, уж какова бы она ни была. Кроме того, возможно ли, что он сам разгадает свою тайну, обнаружит некое сходство между собою и этими клонами? Если есть одна сходная черта, то, вероятно, есть и другие, так что вдруг он возьмет да вознесется в небеса и будет сидеть одесную того, в кого не верил вовеки и сейчас не верит?
Тед проследовал за Эйвери в комнату и опустился на пластмассовый стул подобно всем прочим клонам; настрой Теда повлиял на его позу, так что, когда он рассмотрел тени на полу, его тень была в точности такая же, как и все прочие, сгорбленная и удрученная. Тед заставил себя выпрямиться и внимательно вгляделся в каждое слюнявое лицо по очереди: глубоко посаженные карие глаза, темные жесткие волосы, уродливые черты, лишние части тела, недостающие части тела, бессмысленный взор. Однако ж был среди них один, в противоположном конце комнаты, что сидел самую малость прямее прочих, сложив руки на коленях. Взгляд его был мягок, но не настолько пуст, нос – велик, рот отсутствовал вовсе. Тед неотрывно пялился на него несколько минут, но тот обернулся не сразу. Со временем, однако, он встретился с Тедом глазами, и Тед растрогался – не в силу какой-то особенной магии, и не потому, что ощутил какую-никакую теплоту или интеллектуальную осмысленность, – растрогал его просто-напросто сам факт отклика.
Ханна притворялась, что заснула, но Глория на хитрость не купилась.
– Ты не спишь, – сказала она.
– Откуда ты знаешь?
– Слишком уж усердно удерживаешь палец на нужной странице своей мерзкой книжонки, – объяснила Глория, усаживаясь на край постели и нагибаясь развязать кроссовки. – Ну и что там происходит? Барон грозится оставить жену ради сексапильной гувернанточки, или стареющая актриса узнает, что ее муж-режиссер, хронический алкоголик, спит с героем-любовником?
– Как там на улице, хорошо? – полюбопытствовала Ханна.
– Чуточку прохладно.
– Народу много?
– Ну, не без того. Собственно говоря, многовато. В баре на углу шум стоит страшный. – Несколько секунд Глория созерцала собственный кроссовок – и, наконец, швырнула его на пол. – Ты к детям заглядывала?
– Ага, и дверь оставила чуть приоткрытой. Перри просил, чтобы свет не выключали. С ними все тип-топ. – Ханна села прямее и подложила под спину подушку. – Что-то не так?
– Все так. – Глория стянула второй кроссовок, подошла к двери, разделяющей их спальню и детскую. Распахнула дверь, поглядела на дочь с сыном. Вернулась обратно к кровати, села, стянула свитер, принялась расстегивать блузку. Пальцы с трудом ее слушались. Глории частенько казалось, что у нее артрит: ишь, все суставы словно деревянные и тупо ноют.
– Что-то не так, – отметила Ханна.
– Руки болят.
– Что-то еще, – не отступалась Ханна.
– Я с ним целовалась.
– С каким ты целовалась?
– С кем.
– Да ладно, не суть важно, ты давай выкладывай, – потребовала Ханна.
– С Ричардом.
– Да ну!
– Ну да. – Глория сама не верила, что говорит такие вещи, причем вслух – верила не больше, чем в то, что на самом деле этакое вытворяла. Сердце неистово колотилось в груди, а где-то в глубине живота резануло холодом.
– Это ж здорово! – просияла Ханна. Голос ее звучал неуверенно, словно нужные слова приходили на ум не сразу.
– Все не так, как ты себе представляешь, – проговорила Глория со вздохом. Внутри затаилась глухая тоска – не по Теду и не по губам, которых она еще недавно касалась, но – тоска. – И я сама не знаю, зачем я это сделала. Сделала – и все.
– Это он тебя поцеловал или ты его?
– Я разрешила ему меня поцеловать, – пояснила Глория, будто бы спровоцировала это событие вовсе не она, будто бы она могла переложить часть вины на другого, утверждая, что всего-то на всего не воспрепятствовала ему в его намерении.
– Ушам своим не верю.
– Вот и мне не верится. – Глория откинулась на постели и посмотрела в потолок. – Я все время думала о Теде, а тут – он. Наверное, мне просто хотелось подтвердить, в самом ли деле я верю, что Тед жив. Просто поверить не могу, что я с ним целовалась. Чувствую себя сущим дерьмом.
– Успокойся. Ну, поцеловала парня. Тоже мне, трагедия. Ты ж не ребенка от него ждешь. – Ханна рассмеялась. – Ты только подумай, какой скотиной бывал твой Тед. Сколько раз он изменял тебе и лгал! Помнишь ту психованную девку, на которую вы детей оставили? Вспомни все, что этот гад вытворял – а потом умолял тебя простить его и все забыть.
– Я не в силах забыть всего того, что он вытворял, – отозвалась Глория. – Думаю, мне просто нужно было понять, простила ли я его.
– И?
– И что? – Глория оглянулась на Ханну.
– Ты простила ублюдка?
– Не знаю.
– Значит, нет, – подвела итог Ханна, кладя книгу на тумбочку. – Ну и что ты намерена делать?
Глория промолчала.
– Так как же насчет Ричарда? – не отступалась Ханна.
– Ханна, я не думаю о Ричарде. И о Теде сейчас тоже не думаю. Я думаю о себе. В кои-то веки я думаю о себе. – Глория взвешивала подробности своей жизни, сознавая, что разрозненные фрагменты содержат в себе целое, ведут к истолкованию целого, понимая, что, игнорируя детали, лишая каждую из них шанса развиться и повлиять на ее мир, она превращала любое отдельно взятое событие в карикатуру его же несостоятельности. Она откинулась на спину, опустила голову на подушку. Она боролась со сном.
После встречи с сектантами Салли била дрожь. Ему и прежде доводилось попадать в те еще переплеты, но одно из его правил сводилось к следующему: если поручение делается опасным – на поручении ставится крест. Однако сейчас все было иначе: опасность поджидала впереди – и никаких гарантий на возвращение.
Он заехал во дворик парковочной площадки перед ресторанчиком, прогудел в гудок и вылез из машины.
На крыльцо вышел давешний старикан: лицо его явно помягчело и просто-таки расплывалось в улыбке.
– Заходите, подкрепитесь, – пригласил он.
Салли озадаченно глядел на него.
– Ну, теперь-то я вас знаю, – объяснил старик. – Не в обиду будь сказано, видок у вас не того. Что-то стряслось – ну, там, среди этих психов?
– Я в полном порядке, – заверил Салли. Он поднялся по ступенькам и на последней поприветствовал незнакомца крепким рукопожатием. – Меня зовут Горацио Салли.
– Стэн Датч. Заходите, садитесь. Моя жена сготовит вам все, чего в меню значится, вы только скажите.
– Спасибо. – Салли вошел внутрь. Стэн провел его к столику в середке полутемной комнаты. Салли сел, подождал, чтобы глаза привыкли к сумраку, положил локти на стол, потер виски.
– С вами точно все в порядке? – спросил Стэн, вручая Салли меню.
Салли кивнул, глянул снизу вверх на собеседника, отмечая его маленькие, далеко посаженные глазки на пухлой красной физиономии.
– Значит, я больше не чужой?
– Вы ж вернулись, – пояснил старикан. – Коли вы вернулись сюда после того, как пообщались со мной, так с вами ж все ясно.
Салли не понял, польстили ему или нет.
– Приму это как комплимент.
– Ну, вы проглядите пока меню, а я сей момент вернусь. Кофе хотите? Или чаю со льдом?
– Чаю.
Салли еще раз потер виски – и несказанно удивился, когда Стэн и впрямь тут же возник у столика с холодным напитком. Салли поблагодарил хозяина, и тот вновь исчез в кухне.
Оглядевшись по сторонам, он заметил фотографии – штук двадцать, восемь на десять, равномерно развешанные по всей длине стены. Детектив встал, подошел к одной из них, затем изучил следующую за ней, и так – все, не в состоянии понять, что именно на них изображено. Он подумал было, что это все – фотографии НЛО, и вспомнил байки про людей, якобы поселившихся в глубине пустыне.
– Черные вертолеты. – Стэн уже вернулся и теперь поджидал с блокнотом у столика. – Они частенько тут летывают.
– Черные вертолеты?
– Большой правительственный секрет, фу-ты ну-ты. Вот так они нас, бирюков, и отслеживают. В городах-то за тобой просто-напросто наблюдают и записывают на видео каждый твой шаг, пока ты по улице идешь. Используют мощные микрофоны и все такое. Им даже «жучками» начинять дом ни к чему. Просто наставляют на тебя здоровенную «волшебную палочку» – и записывают каждое слово.
– Да ну?
– А вот в здешней дыре особо не пошпионишь. Никаких тебе толп, чтобы ихним агентам невзначай затесаться. Разве что вертолеты порой пролетают, проверяют, не затеваем ли мы бунта или чего недоброго.
– Это вы фотографировали? – спросил Салли.
– Ага.
Салли нагнулся к ближайшей фотографии.
– Даже разобрать не могу, что это и впрямь вертолеты.
– Они-они, – заверил Стэн. – Вы заказывать готовы?
– Ага. – Салли сел и попросил чизбургер, картошку «фри» и порцию «чили». – Я ничего такого не имел в виду насчет фотографий.
Стэн скользнул взглядом по фотографиям на стене и, похоже, пропустил замечание Салли мимо ушей.
– Когда прилетают, так жуть просто. С ума сводят.
Стэн ушел на кухню, а Салли заметил, что либо свет в столовой включили чуть ярче, либо глаза у него наконец-то привыкли к полумраку. Он обвел взглядом комнату, посмотрел на пыльное окно. Там маячило чье-то лицо. Детектив встал, подошел к двери, приоткрыл ее на дюйм, выглянул наружу. На крыльце топталась молодая женщина. Она рванулась к Салли: в лице ее читалась тревога, руки, свисавшие по бокам, прямо-таки тряслись. На ней были джинсы и свободная черная футболка.
– Это вы детектив? – спросила она.
– Да.
Девушка нырнула в дверь мимо Салли.
– Меня зовут Синтия, – сообщила она, расхаживая туда-сюда до стены с фотографиями и обратно. – Я из лагеря Большого Папы.
– Того сектанта?
– Да.
Синтия скрестила руки на груди и остановилась.
– Вы поможете мне бежать?
– Право, мэм, даже не знаю. – Салли выглянул на парковочную площадку и захлопнул дверь.
Из кухни появился Стэн.
– Что тут происходит? Вы кто такая, черт подери?
– Я знаю кое-что о человеке, которого вы ищете, – сообщила Синтия, упорно стараясь не встречаться с Салли взглядом.
– В самом деле?
– Он был у нас в лагере. Большой Папа держал его в плену, пытался извести его и убить, но он вырвался на свободу. Ночью убежал в пустыню.
– Когда именно?
– В четверг.
– В какую сторону он направился?
– Наверное, попытался выбраться обратно к дороге. Не знаю, где он сейчас.
– В четверг прилетал вертолет, – заметил Стэн.
– Ах, вертолет.
– Чистая правда, – встряла Синтия. И подняла взгляд к небу, увидеть которое сквозь потолок комнаты не могла и надеяться. – Вертолеты давно уже не появлялись, но в ту ночь один пролетел как раз над лагерем.
Освальд Эйвери вернулся в комнату, таща за собой пять сумок с книгами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31