– Милорд, прошу вас, взгляните на это.
Изумленный сэр Орландо взял обе записки, рассмотрел их и сосредоточенно наморщил лоб.
– Откуда это у вас? – спросил он, указывая на вторую записку.
– Из кабинета сэра Джона Дина.
Глаза Трелонея расширились.
– А как вы туда попали? Вы ведь не... Нет, не отвечайте, я ничего не хочу знать. Вы совсем утратили рассудок? – Судья не сразу успокоился. Затем он в полном изнеможении опустился на стул. – Боже мой, я совершил ужасную ошибку. Вы оказались правы. Был третий человек. Ваш ирландец действительно невиновен.
Иеремия не дал ему времени привыкнуть к этой мысли.
– Сэр, теперь я знаю, как разоблачить убийцу, – уверенно сказал он. – Но для этого вы должны обеспечить мне доступ к делам того года, когда Дин был лорд-мэром, и сегодня же.
– Как вы себе это представляете? Сегодня день Господа. Ни один писец не пошевелит пальцем.
– Но это необходимо! – настаивал Иеремия. – Мистер Мак-Матуна завтра рано утром будет повешен. Нам нельзя терять ни минуты.
– Конечно, простите меня, патер. Сколько сейчас времени? Шесть часов? Я велю заложить карету.
Судебный писец, у которого хранились протоколы судебных заседаний Олд-Бейли, действительно не особенно обрадовался, когда нарушили его воскресный покой. Ворча, он все-таки впустил судью и его спутника и даже милостиво принес им свечу.
– Сколько вам понадобится времени? – неприветливо пробурчал чиновник.
– Боюсь, в худшем случае вся ночь, – вежливо, но твердо ответил Трелоней.
Когда писец, бормоча себе что-то под нос, удалился, сэр Орландо и Иеремия принялись за дела.
– Что мы ищем? – спросил судья.
– Все процессы, в которых принимали участие вы, лорд верховный судья Фостер, сэр Томас Пеккем, сэр Майкл Роджерс, сэр Джон Дин и мастер Риджуэй. Я думаю, убийца хочет отомстить за несправедливость, в которой обвиняет всех вас.
Несколько часов они просматривали толстую стопку судебных протоколов и обвинительных заключений. На улице сгущались сумерки, и искатели теснее прижались друг к другу, склонившись над единственной свечой. Сэр Орландо откинулся чтобы протереть воспаленные глаза, как вдруг раздался возглас иезуита:
– Эврика! Вот оно.
– Что?
– Смотрите, милорд. Как все просто. Мы должны были понять это намного раньше. Вы помните случай, о котором рассказывали мне, когда просили о помощи?
– Изнасилованная и избитая девушка, умершая от нанесенных повреждений. Подозреваемый был последним, с кем ее видели вместе. Присяжные сочли его виновным, и его повесили. Но, как выяснилось позже, он оказался непричастен к преступлению. Я и по сей день испытываю глубокое чувство вины, поскольку ничего не сделал, чтобы помешать казни.
– Вы говорили, все виноваты в этом юридическом убийстве. Мне кажется, наш убийца того же мнения. И хочет, чтобы вы за это заплатили.
Трелоней прочитал список судей, участвовавших в том процессе.
– Я помню, председательствовал сэр Роберт Фостер. Сэр Джон Дин также находился среди судей в качестве лорд-мэра. Сэр Майкл Роджерс, как королевский прокурор, представлял обвинение, что иногда случается, когда процесс привлекает общественное внимание.
– А мастер Риджуэй давал показания по поручению инспектора, – добавил Иеремия. – Его описание тяжких повреждений, нанесенных девушке, произвело на присяжных сильное впечатление, и они сочли обвиняемого виновным, хотя против него не было неопровержимых улик. Поэтому решили отомстить и Алену.
– Это единственный случай, который может нас заинтересовать, или искать дальше?
– Не обязательно. Вы помните последние слова вашего слуги Уокера, отравленного убийцей, когда тот отказался стать его сообщником? Перед смертью он хотел сообщить вам что-то, что навело бы вас на след преступника. Он произнес имя, что-то вроде Джеффри.
– А невинно осужденного звали Джеффри Эдвардс! – воскликнул сэр Орландо и ударил кулаком по столу.
– Именно так! Теперь у нас есть мотив.
– Но пока нет убийцы.
– Это родственник или друг Эдвардса. Надо искать. Немного времени, и мы его поймаем.
Трелоней посмотрел в окно, за которым сгустилась глубокая ночь.
– Сегодня слишком поздно идти к королю. Нужно подождать до утра. Поедемте ко мне, патер, и с утра пораньше без промедления отправимся в Уайтхолл.
Уже несколько часов Бреандан стоял у окна камеры, схватившись руками за черную решетку, и не отрываясь смотрел в светлую голубизну безоблачного неба. Стало тепло и сухо, и там, где солнце сильно прогрело землю, воздух дрожал, как над пламенем. Сквозь прутья можно было просунуть руку. Бреандан вытянул правую руку и попытался ухватить легкий ветерок, плывущий по улице, не проникая в запертое помещение. Уже три недели сидя взаперти за непроницаемыми стенами Ньюгейта, он очень тосковал по свежему воздуху, солнцу, небу. Бреандан большую часть своей жизни не знал крыши над головой и теперь невыразимо страдал. Его то и дело охватывало мучительное беспокойство, тело протестовало против вынужденного бездействия, и он двигался, двигался, пока хватало сил. Повинуясь животному инстинкту, он обшарил каждый дюйм камеры в поисках лаза, особое внимание уделив открытому камину, такому широкому, что там спокойно мог встать взрослый человек. Может быть, ему удастся пробраться через дымоход на крышу. А оттуда проще простого перепрыгнуть на крышу соседнего дома и дать тягу. Единственным препятствием были два прута, вделанные на некоторой высоте так близко друг к другу, что между ними не мог бы пролезть и ребенок. Но здание было древним, и известковый раствор в этом месте мог рассохнуться. Всю вторую половину дня Бреандан звеном своих цепей выскребал раствор вокруг прута в дымоходе, пытаясь ослабить и вытащить его. Но в конце концов ему пришлось отказаться от заведомо бесперспективной затеи. Очевидно, он был не первым, так как раствор вокруг прута явно недавно подновили и без настоящего инструмента его было не поддеть. Сильно устав, с поцарапанными руками, локтями и коленями, Бреандан опустился на кровать и закрыл глаза. Он сдался. Ему ничего не оставалось, как ждать следующего утра, когда он в последний раз выйдет из тюрьмы. Либо его помилуют, либо повесят.
Отдыхал он недолго. Скоро беспокойство опять подняло его на ноги. Покрытые засохшей кровью руки угрюмо трясли решетку окна, отделявшую его от свободы. Свобода! Как он ее хотел. Его неспокойная жизнь одарила его единственным благом. И вот теперь отняли и его.
Несколько раз он ударился головой о железные прутья, пытаясь притупить отчаяние. Он очень хотел в утренние сумерки навсегда покинуть тюрьму, хотя отправиться ему предстояло в Тайберн, и тем не менее боялся вечера, означавшего, что наступает его последняя на этой земле ночь. Он хотел, чтобы все кончилось, но одновременно испытывал безрассудную панику при мысли о том, как быстро течет время.
Когда в замке его камеры заскрежетал ключ, Бреандан вскочил, готовый драться. Если этот черт капеллан еще раз осмелится подступиться к нему, он просто вышибет его под зад! Но тут же от радости у него сдавило грудь. Позади надзирателя он увидел Аморе.
– Если вы обещаете не делать глупостей, я на ночь сниму цепи, – сказал надзиратель.
– Обещаю, – без колебаний согласился Бреандан.
Помощник сбил с рук и ног цепи. Выходя из камеры, надзиратель сказал Аморе:
– На рассвете я вас выпущу.
Оставшись одни, они бросились друг другу в объятия. Бреандан и не надеялся увидеть ее до казни. Ей не нужно было еще раз приходить в это ужасное место, но он был невероятно счастлив, что она пришла и самую страшную ночь в жизни он проведет не один.
Через какое-то время он с надеждой спросил:
– У тебя есть новости от патера Блэкшо?
Но Аморе опустила голову:
– Вчера вечером он отправился в дом Дина, и больше я его не видела.
– Сегодня утром он был здесь и сказал, будто нашел то, что мне поможет. Я думал, ты знаешь больше...
Священник обещал спасти его, но Бреандан не разделял его уверенности. Какое-то «нечто» не сможет отменить судебный приговор. А времени оставалось совсем немного.
Аморе попыталась вдохнуть в него мужество, хотя сама едва сдерживала слезы. Она не уставала повторять себе, что должна быть сильной и поддерживать его, что он не должен почувствовать ее боли, иначе ему будет совсем трудно.
В полночь на улице, недалеко от темницы, где осужденные ждали казни, раздался ручной колокол. Звонил староста церкви Гроба Господня, ближе всего расположенной к Ньюгейту. Желая подготовить несчастных к ожидавшей их участи, он пропел:
Осужденные на смерть,
Будьте сильны, завтра настанет ваш последний день.
Обратитесь к душе и покайтесь в грехах,
Завтра вам придется держать ответ перед Творцом.
Отрекитесь от греховной жизни
И предайтесь милости Господней.
Когда завтра пробьет ваш час,
Да будет милостив Господь ваших душ.
Аморе, лежа рядом с Бреанданом на убогой кровати, почувствовала содрогания и поняла, что он плачет. Всю ночь она держала его в своих объятиях и прижимала к себе, как будто не хотела отпускать. Когда начало светать, он высвободился сам.
Ужасная мысль, что в любой момент может появиться сторож и разлучить их, отняла ее последние силы, и, несмотря на твердое намерение не раскисать в его присутствии, она залилась горячими слезами. К ее удивлению, Бреандан улыбнулся и нежно погладил ее по лицу.
– Ты правда любишь меня! – сказал он, и в голосе его слышны были радость и печаль. – Прости, я это понял только сейчас... слишком поздно.
– Но еще не поздно, – рыдая, возразила Аморе. – Еще несколько часов.
– Пожалуйста, обещай мне, что ты не поедешь в Тайберн. Я не хочу, чтобы ты видела, как я буду болтаться на веревке.
– Но...
– Обещай мне!
– Обещаю.
Надзиратель открыл дверь и вывел Аморе, а сопровождавший его помощник снова наложил цепи на руки и ноги Бреандана. Он это делал только для виду, так как, отправляя осужденных в последний путь, цепи с них снимали.
Преданный слуга Аморе Уильям потянулся, он провел всю ночь перед камерой на полу. И пока они шли по коридорам к выходу, он внимательно следил за тем, чтобы ни один жулик не приблизился к его госпоже.
Бреандана и двух других осужденных привели во внутренний двор и навсегда сняли с них цепи. Надзиратели велели им подняться на две телеги и сесть на гробы, которые потом примут их тела. На шею набросили веревочную петлю, на которой их повесят, другой конец обмотали вокруг бедер. Вопреки желанию Бреандана на его телегу вслед за палачом взобрался и ординарий Ньюгейта. Худое лицо под почти скрывавшим его париком было серьезным и торжественным, он собирался петь вместе с заключенными гимны.
Ворота Ньюгейтской тюрьмы отворились, и стала видна огромная толпа, собравшаяся вокруг. На каждой крыше, в каждом окне теснились люди. Атмосфера была праздничной, как на ярмарке. В шуме нельзя было расслышать соседа. По старинному обычаю в дни публичных казней челядь отпускали с работы – ведь они призваны были служить назиданием. Каждый и, прежде всего те, чьи добродетели вызывали большие сомнения, должны быть стать свидетелями неотвратимого наказания, предусмотренного властями для злоумышленников. Но жестокое зрелище не достигало цели. Никогда карманники не трудились так усердно, как в дни казней, привлекавших толпы людей, внимание которых настолько приковывало происходящее, что с них можно было незаметно стянуть даже штаны.
Бреандан размял запястья и осмотрелся. О побеге нечего было и думать. Траурную процессию сопровождала группа внушительных всадников во главе с городским церемониймейстером и младшим шерифом. Позади ехали вооруженные жезлами констебли. Замыкала процессию группа копьеносцев. Начался последний акт ритуала правосудия, производящего впечатление почти религиозного действа.
При появлении осужденных тысячи людей издали крик ликования. Толпа пришла в движение, как огромный неспокойный океан. Настоящий дождь из цветов обрушился на обе телеги, заключенным кричали слова ободрения. Непредсказуемый простой люд Лондона, как уже случалось нередко, избрал преступников в герои. Разве эти трое не такие же, как они, бедные и безвластные? Разве они не взбунтовались против верхушки, оберегавшей свое добро при помощи безжалостных законов? Даже ирландца, иностранца и паписта, толпа заключила в свое сердце. То, что он был молодым и красивым и совершил убийство из любви, трогало простых людей. В отличие от лондонских бюргеров простой английский народ, заполнивший в это утро улицы, ничуть не сожалел об убитом советнике.
Ординарий, сидевший рядом с Бреанданом, раскрыл свой молитвенник и начал читать вслух. Но когда процессия медленно двинулась вперед, его голос потонул в гуле толпы. Всадники впереди пришпорили лошадей, стараясь раздвинуть преграждавшую им путь людскую стену. Зрители медленно отступили и пропустили их. Но через несколько ярдов, у церкви Гроба Господня, первой традиционной остановки на пути в Тайберн, процессия снова затормозила. Ее колокола звонили непрестанно, теперь к ним присоединился и ручной колокол старосты, стоявшего на стене.
Осужденным дали по кружке вина, которые они осушили залпом. В пути им еще не раз представится возможность смочить пересохшее горло по заведенному издавна обычаю. Такая щедрость объяснялась не столько великодушием, сколько намерением несколько притупить страх несчастных перед веревкой, и тогда они дадут себя повесить безо всякого сопротивления палачу, обычно добиравшемуся до виселицы таким же пьяным, как и его клиенты.
Чудовищная процессия спустилась теперь по Сноу-хилл, прошла Холборнский мост через реку Флит и начала подниматься на Хай-Холборн. Она то и дело останавливалась, давая заключенным возможность поговорить с друзьями и выпить кружку вина или эля. Бреандан заметил, что оба его товарища по несчастью уже совсем опьянели. На уличном разбойнике, особенно бурно приветствуемом толпой, были специально для казни сшитый жилет и брюки из тонкой материи, а домушник надел льняную рубашку, чтобы утереть нос палачу, которому отходили вещи повешенных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51