Один только Ральф оставался серьезен и спокоен.Марта поставила на стол большую миску жаренного на сале картофеля и блюдо со свининой, потом хлеб, нарезанный ломтями. Кофе пили ржаной, без сахара и сливок. Ужины миссис Теббитт показались бы теперь Селине амброзией. А она-то ожидала цыплят пирогов, диких уток, паштета из индейки! Эти мечты исчезли в первый же вечер, чтобы не возвращаться больше никогда Она была очень голодна, но, сидя за ужином, разговаривая, улыбаясь, резала свинину на крохотные кусочки, с усилием глотала их, почти не разжевывая, и презирала себя за эту избалованность. Ее мягкие темные глаза переходили с женщины, все время суетившейся между печью и столом и не имевшей времени спокойно поесть, на красивого хмурого мальчика с красными от холода руками и пытливыми темными глазами; с круглоглазых и краснощеких девочек – па большого краснолицего мужчину, который ел свой ужин громко и шумно, на Якоба Гугендунка, седая голова которого немного тряслась.«Ничего, – думала она, – все будет хорошо все изменится к лучшему… У них огороды, и выращивать на продажу овощи – их главное занятие, а между тем они не едят этих овощей. Как это странно!Какая жалость, что Марта так опустилась. Волосы скручены в узелок, кожа загрубела. Это безобразное платье… А ведь она не так уж некрасива. У нее такие синие глаза… Она немного похожа на женщин на тех голландских картинах, которые я видела с отцом – где же? Ах, да, в Нью-Йорке в музеях. Но у тех женщин лица были спокойнее. А у нее такое истомленное, напряженное… Зачем это нужно, чтобы она выглядела такой старой, озабоченной, суетливой? Мальчуган похож на итальянца. Странно..Какие забавные обороты у них. Это вероятно буквальный перевод с голландского.Ужин был окончен, мужчины развалились на стульях и закурили свои трубки. Марта убирала со стола и мыла посуду, а Герти и Жозина суетились тут же, больше мешая, чем помогая матери.«Если бы они стали так суетиться и шуметь в классе, – подумала Селина, – то могли бы довести учительницу до сумасшествия».– Вы приобрели прекрасную, богатую землю, – говорил Якоб Гугендунк, продолжая беседу начатую за ужином. – Но вы возитесь не с настоящими овощами, а со всякой ерундой. Я видел на рынке в пятницу… Хотите разводить овощи, так настоящие овощи и сажайте, а не какие-то новоизобретенные вещи. Сельдерей. Что такое сельдерей? Это собственно и не овощ, и не трава. Посмотрите Воотиз истратил не меньше, чем сто пятьдесят фунтов удобрения, а что вышло из этого? Эта липкая ерунда, которую вы зовете овощами. А между тем у вас здесь такая богатая почва.Селина была заинтересована. Она знала, что овощи надо посеять или посадить в землю и скоро появится на свет Божий картофель, капуста, морковь, репа. Но тут говорили о каком-то «нитрате соды», об удобрении. Что это такое? Она наклонилась вперед.– Что это такое подходящее удобрение?Клаас Пуль и Якоб Гугендунк взглянули на нее, она тоже глядела прямо в лицо им, ожидая объяснения, и ее живые темные глаза искрились интересом и вниманием. Пуль откинулся на стуле и посмотрел па Якоба, Якоб медленно посмотрел на Клааса. Затем оба повернулись, чтобы взглянуть на эту вострушку, которая осмелилась вмешаться в беседу мужчин.Пуль вынул трубку изо рта, плюнул так искусно, что плевок длинной спиралью полетел далеко в воздух, вытер рот рукой и изрек:– Подходящее удобрение – это подходящее удобрение.Якоб Гугендунк торжественным кивком подтвердил это разъяснение.– Но что же в нем содержится? – настаивала Селина.Пуль отмахнулся от нее красной ручищей, словно от надоедливого насекомого. Он взглянул на жену. Но Марта углубилась в работу, Герти и Жозина увлеклись какой-то ими самими изобретенной игрой. Ральф читал у стола, и его красные и потрескавшиеся от грубой работы и холода руки лежали на скатерти. Селина заметила, не отдавая себе в этом отчета, что пальцы этих рук были длинны и гибки, а обломанные ногти па них – прекрасного цвета и формы. «Но из чего же состоит это удобрение?» – повторила она еще раз. Внезапно жизнь в кухне точно замерла. Двое мужчин нахмурились. Марта полуобернулась от своей кастрюли. Обе девочки, как испуганные мышата, притихли за печкой, а Ральф поднял глаза от книги. Даже овчарка, дремавшая у печи, вдруг открыла один глаз и, казалось, направила его на дерзкую Селину. Но Селина, вся – воплощенное дружелюбие и общительность, ожидала ответа. Она не могла знать, что в Ай-Прери женщины не дерзали прерывать таким образом серьезный мужской разговор. Мужчины глядели на нее, не отвечая. Ей стало неловко. Ральф поднялся и отошел к буфету в углу кухни. Он вытащил оттуда большую книгу в зеленом переплете и подал ее Селине. От книги шел отвратительный запах. Переплет был весь в сальных пятнах – следах пальцев. Ральф раскрыл ее и указал страницу. Селина, следя за его пальцем, прочла: «ПРЕКРАСНОЕ УДОБРЕНИЕ ДЛЯ ОГОРОДНИКОВ РАЗВОДЯЩИХ ОВОЩИ НА ПРОДАЖУНитрат содыСульфат аммонияСухая кровь» Селина захлопнула книгу и отдала ее Ральфу, стараясь не касаться переплета. «Сухая кровь» Она уставилась на обоих мужчин.– Что это означает – сухая кровь?Клаас ответил неумолимо:– Сухая кровь – есть сухая кровь. Вы вносите ее в почву – и она помогает расти овощам, капусте, тыкве, луку.При виде ее изумленной физиономии он добавил, ухмыляясь:– Так капуста – это что-то прекрасное, а? – и скосил глаза на Якоба.Очевидно, эта шутка пришлась ему по вкусу, и можно было ожидать, что он будет твердить ее, по меньшей мере, всю зиму.Селина отошла от него. Она не была раздражена но ей вдруг захотелось побыть одной у себя в комнате, в той самой комнате, которая какой-нибудь час назад казалась ей чужой и наводящей жуть с ее огромной кроватью, ее холодной печью, с сундуком давно умерших новобрачных. Теперь эта комната в ее мыслях превратилась в убежище, уютное надежное и бесконечно желанное. Она обратилась к миссис Пуль: – Я… я думаю, мне пора к себе. Я так устала. Должно быть, это от путешествия. Я не привыкла еще…Ее голос изменил ей.– Разумеется, – сказала отрывисто Марта. Она покончила с посудой и чистила теперь огромную кастрюлю. – Разумеется, ступайте. Там, кажется все есть, что нужно.– Нельзя ли мне немного горячей воды?– Ральф! Оставь ты наконец это чтение! Покажи учительнице, где горячая вода. Герти! Жозина! Никогда в жизни ничего подобного не видела. – Она шлепнула одну из обладательниц косичек в виде предостережения. Поднялся визг. – Ничего, ничего. Так тебе и надо. Не надоедай.Селина была в ужасе. Ей хотелось поскорее уйти. Но Ральф спокойно, не торопясь, взял большой жестяной ковш с полки на стене и опустил его в котел в задней части печи. Оттуда повалил пар. Затем, когда Селина сделала движение, чтобы взять его, он пошел за ней, не выпуская ковша из рук. Она слышала за собой его шаги. Она пропустила мальчика вперед и задержалась на минутку. Ей хотелось узнать, над какой книгой он сидел весь вечер. Но между ней и книгой, еще лежавшей на столе, находились Пуль, Гугендунк, собака, косички, Марта. Она указала на книгу пальцем и спросила:– Что это за книгу читает Ральф?Марта бросила большой ком теста на лист. Ее руки были в муке, и она принялась усердно раскатывать тесто. Она только кивнула и пробормотала:– Славная книга.«Славная книга». Что бы это значило? Эти переводы голландских оборотов, она с трудом в них разбиралась. Но тут она догадалась. Это показалось ей невероятным. Она шагнула через овчарку, миновала мужчин в качалках и добралась до стола. Да, так и есть. Он читает словарь.– Он читает словарь, – повторила она вслух. Ей захотелось смеяться и плакать одновременно.Миссис Пуль подняла глаза от теста.– Школьный учитель дал ее Ральфу, когда перед весенней посадкой у него бывало свободно время для чтения. В книге этой больше ста тысяч слов – и все разные.Селина пожелала всем покойной ночи и заспешила вверх по лестнице. Она даст ему все свои книги. Она пошлет в Чикаго за книгами для него. Она будет тратить свои 30 долларов в месяц на покупку книг для этого мальчика. Он читал словарь!Ральф поставил ковш с горячей водой у маленького умывальника и зажег лампу. Он старательно вставлял стекло, когда вошла Селина. Там внизу, в кухне, полной людей, он казался мужчиной. Теперь в желтом свете лампочки, с резко вырисовавшимся профилем, он выглядел тем, кем он был на самом деле, – мальчиком, почти ребенком, с кудрявыми волосами. Его щеки, рот и подбородок еще сохранили следы детской округлости. Его брюки, брюки взрослого, подрезанные неумелыми руками, презабавно свисали вокруг стройных ног.«Но ведь он совсем малыш!» – подумала Селина и что-то сдавило ей горло. Ральф уже проходил мимо, не подымая головы и не глядя на нее. Она коснулась его плеча. Он быстро поднял ожившее лицо и заблестевшие глаза. Селине казалось, что до сих пор она еще не слышала его голоса. Ее рука ухватила рукав его куртки.– Капуста, поля капусты, правильно вы сказали они вправду красивы, – пробормотал он страшно серьезно. Раньше, чем Селина успела вымолвить слово, он выбежал из комнаты и застучал по лестнице башмаками.Селина стояла несколько минут неподвижно, глядя мечтательно прищуренными глазами на дверь, в которую убежал Ральф. У нее потеплело на душе, и это ощущение не оставляло ее, пока она совершала свой ночной туалет умывалась из ковша, в котором было слишком мало воды для нее, заплетала пышные темные волосы, переодевалась в ночную сорочку с длинными рукавами и высоким воротом. Последнее, на что она взглянула, когда тушила лампу, был синий «барабан», стоявший в углу, как терпеливый евнух на страже. Ей даже удалось улыбнуться потому что тяжелое настроение незаметно рассеялось. Но позднее, в темноте, когда она лежала в огромной кровати оно вернулось. Кому не знакомо это чувство одиночества и жути, охватывающее вас ночью в чужом доме, среди спящих чужих людей? Селина съежилась в комочек, натянув конец одеяла на голову и замерла в нервном напряжении, ловя каждый шорох. Резким ноябрьским холодом тянуло от окна – с полой, удобренных «сухой кровью». Она дрожала и морщилась, вспоминая все вновь. Снизу поначалу доносились голоса – резкие, непривычные для ее слуха. Потом голоса замолкли, во дворе залаяла собака, ей ответила другая, засвистел где-то далеко поезд. Вот стучат копытами лошади в конюшне. Ветер за окном качает ветви деревьев.Ее золотые часы очень тонкой и изящной работы – подарок отца в день ее восемнадцатилетия – дружески тикали под подушкой. Она вытащила их оттуда и держала в руке у щеки, чтобы было уютнее.Селина знала, что не уснет этой ночью. Она была в этом уверена. И все-таки уснула. Глава четвертая Когда Селина проснулась, в окно глядело ясное, холодное ноябрьское утро. Слышались голоса детей, ржание лошади из кухни – шипение мяса на сковороде и запах жареного. Внизу во дворе – клохтанье и писк. Был шестой час. Начался первый день новой жизни. Сегодня ей предстояло приступить к занятиям в школе. Через два часа она станет мишенью, на которую будут устремлены глаза целой толпы краснощеких Герти, Жозин, Ральфов.В спальне было невероятно холодно. Понадобилось героическое усилие для того чтобы вылезти из-под одеяла и надеть буквально ледяное белье и платье.Миновал ноябрь. Каждое новое утро походило на предыдущее. В шесть часов.– Мисс Пик. Вставать пора, мисс Пик.– Встаю, – откликалась Селина бодрым, как ей казалось голосом, хотя зубы у нее случали от холода.– Вы бы лучше шли сюда и одевались у печки здесь тепло.В первое утро услыхав это приглашение Селина не знала, смеяться ли ей или негодовать.– Спасибо, но мне, право, не холодно. Я уже почти одета. Сейчас спущусь вниз.Марта Пуль, видимо, уловила в голосе учительницы нотки, выдававшие, что она шокирована.– Пуль и Якоб давно уже на работе. Здесь, за печкой, вы могли бы отлично одеваться.Селина дрожала от холода, и искушение было велико. Но она сжала губы так крепко, что суровая линия рта выступила еще яснее, и сказала себе упрямо: «Я не пойду вниз одеваться за печкой в кухне, как… как мужики в этих ужасных рассказах из русской жизни».«Марта так добра и приветлива. Но я не хочу превратиться Бог знает в кого… О, этот корсет словно из льда. Как мне его надеть?»Герти и Жозина не отличались такой стыдливостью. Каждое утро они хватали свою одежду в охапку и мчались на кухню греться, хотя в их спальне, расположенной рядом с гостиной, было далеко не так холодно, как наверху у Селины. Мало того, девочки Пуль спали в том же самом шерстяном нижнем белье, что носили и днем, так что им оставалось по утрам только накинуть вязаные юбочки, надеть такие же чулки и какие-то таинственного назначения замусоленные помочи.Одеваться у печки в кухне было обычаем, распространенным во всем Ай-Прери.В середине декабря, когда Селина осторожно высовывала свой нос из-под одеяла в полнейшей темноте раннего зимнего утра, этот тоненький, прежде белый, как алебастр, носик всегда оказывался красным, как кармин, от жестокой стужи, царившей в доме. Медленно и осторожно высовывалась из-под одеяла голова, потом постепенно и все туловище. Часто вода в ведре оказывалась замерзшей. Одежда такая настывшая, что страшно было дотронуться. Пальцы, завязывавшие тесемки, немели и болели от холода.«Но я не хочу одеваться в кухне», – крепилась Селина, негодуя на этот бесполезный глупый «барабан», совсем не обогревавший комнату. (Она даже язык ему показала при этом. Не забывайте, ей не было еще девятнадцати!) Не будем скрывать, что Селина принесла с собой как-то из класса кусок мела и нарисовала на блестящей поверхности «барабана» какую-то дьявольскую рожу; каждый раз, взглядывая на нее, она испытывала большое удовлетворение.Спустя много лет, возвращаясь мыслью к этому периоду своей жизни, Селина замечала, что в ее воспоминаниях с какой-то просто абсурдной рельефностью выступают печки. Это было не случайно. Печь изменила все течение ее жизни.Прежде всего, печка в школе, которая была bete noir Предметом особой ненависти (франц.).

. Селины. Школьное здание в Ай-Прери находилось на расстоянии мили или немного больше от фермы Пулей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32