Их сердца открывались ей навстречу, как цветы солнцу. Люди чувствовали ее интерес и симпатию к себе. Когда они рассказывали ей о чем-нибудь, Селина восклицала: «Да что вы? Неужели? Нет, это ужасно!» И глаза ее горели сочувствием.Войдя к Дирку в кабинет, Селина заметила шутя:– Не представляю себе, как можно работать среди таких красоток и не стать султаном? Я намерена пригласить кое-кого из них на ферму на воскресенье.– Не делай этого, мама. Они не поймут… Я почти и не вижу их. Они просто для меня – часть инвентаря конторы.После этого визита Этелинда Квинч в качестве эксперта была призвана высказать свое суждение. Оно было таково:– Говорю вам, она в десять раз лучше, чем Замороженный. Она мне очень нравится. А видали вы, какая ужасная на ней шляпа? Нет, скажите, разве не забавно она выглядит в ней, забавно и трогательно? Всякая другая была бы попросту комична в этаком вороньем гнезде, а она из тех, которым можно гулять в чем угодно, – и их никто не осмеет. Не знаю, право. В ней есть что-то милое. Она сказала, что я хорошенькое создание. Можете себе представить… Что ж, в этом она права, конечно, так оно и есть.– Вот письмо, мисс Квинч, – кинул ей полчаса спустя ничего не подозревающий Дирк.Однако, невзирая на искушения и пламя этой «пещи огненной», Дирк оставался невредимым и нимало не опаленным.Паула, барышни Северного побережья, благовоспитанные женщины-дельцы и профессионалки, маленькие нимфы в его конторе – все испытывали на нем свои чары, окружали теплом, ароматом своего присутствия. Он же проходил мимо них холодный и неуязвимый. Быть может, в этом виноват был его внезапный успех, и спокойное честолюбие влекло его вперед к дальнейшим успехам, не давая останавливаться перед другими соблазнами. Ибо он, действительно, делал головокружительно быструю карьеру, даже с точки зрения финансового мира Чикаго, где привыкли к блестящим метеорам. Мамаши Северного побережья думали о его карьере, его состоянии и будущем с уважением и строили планы… Целая горка приглашений всегда лежала в вазе на приличной маленькой консоли, в приличной маленькой квартирке, где хозяйничал корректный маленький слуга-японец, на приличной улице Северного квартала вблизи (но не слишком близко) от озера.Квартирка была обставлена при участии Паулы. Они вместе ходили к декораторам.– Но надо, чтоб вы выбирали по своему вкусу, – говорила Паула. – Иначе квартира не будет носить отпечатка вашей индивидуальности.Квартира была обставлена итальянской мебелью под темный дуб или орех, массивной и все-таки какой-то несолидной на вид. Не производила нужного впечатления. Длинные столы с резьбой, на которых пепельница выглядела чем-то недопустимым. Большие кресла, такие обширные, что они могли бы служить колыбелью, но в которых не отдыхали. Нелепые серебряные подсвечники. Парча. Голова Данте в корректном кабинете. Книг было мало. Маленькая передняя, столовая, спальня, большая приемная, кухня, каморка для японца.Дирк мало бывал дома. Он целыми неделями не входил никуда, кроме столовой и спальни, где он переодевался к обеду, вернувшись из конторы. Всегда одно и то же: контора, квартира, обед, танцевальный вечер. Круг людей, среди которых он вращался, был ограничен, и встречи с ними носили какой-то монотонный характер. Автомобиль мчал его в контору и обратно по бульварам Чикаго. Все его общественные обязательства ограничены были территорией Северного района. На западе его отрезала от остального Чикаго улица Ла-Салль, на востоке – озеро Мичиган, бульвар Джексона – на юге и Лейк-Форэст – на севере. Он жил словно за тысячу миль от остального Чикаго – могучего, шумного, задыхающегося от огня и жара заводов, предприимчивого, проталкивающегося вперед, вопящего, великолепного стального гиганта.Селина не принимала никакого участия в выборе обстановки для нового жилища Дирка. Когда все было готово, он привез ее, чтобы с гордостью показать ей квартиру.– Ну что, – сказал он, – как ты находишь все здесь, мама?Она стояла посреди гостиной, маленькая жалкая фигурка среди этих массивных мрачных столов, стульев, шкафов. Легкая улыбка приподняла уголки ее губ.– Я нахожу, что здесь так торжественно, как в соборе.Теперь Селина редко расспрашивала или увещевала сына: с годами она стала молчаливой. Селина никогда больше не интересовалась тем, какую обстановку видел он в домах, где бывал (в итальянских виллах на Огио-стрит), или какие экзотические блюда подавались на парадных обедах. Ферма процветала. Стальные гиганты – заводы и фабрики южного Чикаго – придвигались все ближе к ней, но еще не коснулись своей железной стопой ее зеленеющих полей. Ферма славилась теперь благодаря прекрасным продуктам, которые она поставляла на рынок. «Спаржа де Ионг» была на столах в Блэкстоне и Дрэк-Отеле. Иной раз друзья подтрунивали над Дирком по этому поводу, и он не всегда сознавался, что это не случайное совпадение имен.– Дирк, ты, видимо, ни с кем, кроме этих своих приятелей, не встречаешься? – сказала ему Селина во время одной из редких головомоек. – Ты совсем не стремишься почувствовать полноту жизни, очутиться в гуще ее. Хоть бы у тебя появилось самое обыкновенное любопытство к людям и вещам. К людям любого типа, к разного рода вещам. А ты вращаешься все в одном и том же тесном кружке всегда; всегда одни и те же люди.– Нет у меня времени.– Ты не можешь не найти его, если захочешь.Подчас Селина приезжала в город на целую неделю, а то и на десять дней сразу. И начиналось то, что она называла своим кутежом. Юлия Арнольд всегда предлагала ей занять одну из комнат для гостей в ее доме, или Дирк предлагал уступить ей свою спальню, уверяя, что ему будет отлично на большом диване в приемной или что он будет ночевать в Университетском клубе. Она всегда отказывалась от того и другого приглашения и снимала комнату в отеле, иногда в южной, иногда в северной части города. Она предвкушала свои каникулы, как мальчишка-школьник утро субботы, которому предстоящий день представляется огромным, полным чудес и приключений, который бродит по улицам без цели и плана, зная, что перед ним – все возможности и, какую из них ни выберет он, она даст массу радости. Селина любила Мичиганский бульвар и витрины на Стей-стрит, где надменные восковые леди в сверкающих вечерних туалетах с изящно сложенными, словно держащими веер, розу или программу, пальчиками сверху вниз усмехались завистливому миру, прижимавшему свои носы к стеклу, чтобы полюбоваться ими. Селина обожала яркий свет, краски, движение, шум. Годы тяжелой работы, когда она в буквальном смысле слова не подымала лица от земли, не убили в ней любви к жизни. Селина бродила по кварталам чужеземцев – итальянскому, греческому, китайскому, еврейскому. Она посещала Блэк-Белт, где огромное, все растущее негритянское население Чикаго пило, и двигалось, и расправляло свои могучие члены, словно пробуя, здесь ли еще оковы, давившие их так недавно. Ее ясное лицо и спокойные манеры, дружелюбный взгляд и живой ко всему интерес служили ей защитой в самых подозрительных кварталах.Быть может, Селину принимали за какую-нибудь общественную деятельницу или одну из тех, чье амплуа – наставлять заблудших на путь истинный. Она покупала и прочитывала газету негров, где рекламировали свои чудодейственные травы и корешки разные лекари. Она даже приобрела за двадцать пять центов коробку этих трав, очарованная их названиями – «корень Адама и Евы», «кровь дракона», «хозяин лесов», «райское семя».– Послушай, мама, – пытался протестовать Дирк, – нельзя тебе бродить одной. Это небезопасно, здесь не Верхняя Прерия. Знаешь ли, если тебе так уж хочется бродить по всем улицам, то я прикажу Саки сопровождать тебя.– Это было бы очень мило, – сказала она миролюбиво. Но ни разу не позволила Саки идти за ней.Иногда она отправлялась на Южную Уотер-стрит, теперь сильно изменившуюся и разросшуюся. Селине нравилось бывать в людных местах, где по обе стороны улицы лотки, и ящики, и корзины с фруктами, овощами, птицей. Среди продавцов преобладали смуглые лица чужеземцев. На месте прежних краснолицых фермеров она видела теперь гибких мускулистых парней в старых военных гимнастерках. Они подвозили товар, выгружали ящики, ловко увертываясь от больших грузовых автомобилей, снующих взад и вперед. Глядя на эти суровые лица и ловкие экономные движения, она размышляла о том, что некоторые из этих людей были живее, естественнее, работали с большей пользой и честнее, чем ее блестящий сын Дирк де Ионг.Многие из фермеров постарше знали ее, пожимали руку, болтали дружелюбно минутку-другую. Вилльям Телькотт, немного только высохший за эти годы, с новыми морщинами, с совсем поседевшей головой, по-прежнему стоял в дверях своего склада в аккуратном костюме с вечной сигарой в зубах.– Здорово, миссис де Ионг! Дела, я слышал, идут отлично. Помните, как вы приехали сюда впервые с первой вашей партией товара?О да, она помнила.– Этот ваш мальчик пошел в гору, я вижу! Делает большие дела, а что ж, большое утешение иметь такого сына. Да, сударыня. Вот посмотрите на мою дочку Карлину…Жизнь в Верхней Прерии имела свою прелесть.Часто на ферме Селины можно было застать странных посетителей, например, мальчиков и девочек, бледность которых, эта сероватая белизна городских жителей, превращалась в здоровый загар; женщин с утомленными лицами, пивших молоко Селины и поедавших ее овощи и нежных цыплят с таким видом, словно все это каждую минуту могли отобрать у них. Всех их Селина подбирала в разных темных углах Чикаго во время своих кутежей, и они жили на ферме по неделе, а то и дней по десять. Дирк протестовал и против этого тоже, но мать с этим не считалась.Селина была членом попечительского совета Верхне-Прерийской школы. Она часто ездила по округе и в город в дрянном «форде», которым научилась довольно ловко управлять. Селина состояла еще в комитете по улучшению дорог, и мнение ее весьма ценилось в союзе фермеров-огородников. Жизнь ее была полна, приятна, работа плодотворна. Глава восемнадцатая Пауле пришла в голову идея заинтересовать женщин покупкой ценных бумаг. Она разработала хороший план и говорила о нем так умело, что Дирку казалось, будто это была его собственная идея. Дирк состоял теперь заведующим отделом ценных бумаг Кредитного общества Великих Озер. Учреждение это помещалось в великолепном новом белом здании на Мичиганском бульваре. Белые его башенки нежно розовели в тумане, подымавшемся с озера (Дирк уверял, что это ужасное сооружение, имеющее неправильные пропорции). В этом здании у Дирка были собственные апартаменты, больше похожие на огромную, пышную библиотеку без книг, чем на деловую контору. Дорогая орехового дерева мебель, большие мягкие кресла, мягкий, затененный свет ламп. Особое внимание уделялось клиенткам. Имелась отдельная приемная для дам, чрезвычайно уютно обставленная, с низенькими удобными креслами, качалками, с лампами, большими досками для писания, вся отделанная розовым и серебристым. Паула сама выбирала эту отделку.В собственные апартаменты Дирка доступ был так же труден, как ко двору какого-нибудь монарха. Визитные карточки, телефоны, рассыльные, швейцары, секретари стояли на пути посетителей к Дирку де Ионгу, главе отдела денежных бумаг. Вступая в приемную, вы должны были сообщить свое имя агенту полиции, который, подобно статуе, в ливрее привратника стоял посреди круглой мраморной комнаты, холодно и испытующе разглядывая каждого приходящего. Этот страж делал несколько шагов впереди вас только затем, чтобы передать вас юноше-конторщику, который записывал ваше имя. Вы ждали, юноша возвращался. Вы продолжали ждать. Появлялась молодая особа с вопросительно поднятыми бровями. Она беседовала с вами. Затем скрывалась. Вы снова ждали. Молодая особа появлялась снова, и вы допускались в обширный и роскошный кабинет мистера де Ионга.Дирк принимал вас со спокойной, внимательной приветливостью, выслушивая с приличествующим случаю интересом. У него были все те же обаятельные манеры.Интерес дам к денежным операциям отдела, возглавляемого Дирком, возрастал с каждым днем, и клиентки осаждали приемную очаровательного директора, такого неразговорчивого, но всегда готового выслушать, с такой удивительно эффектной внешностью. Целые процессии дам в модных после войны черных туалетах тянулись к его дверям. Его деловая интуиция (часто это были идеи Паулы, незаметно для себя самого им заимствованные) была чрезвычайно полезна для Кредитного общества. Для рекламы печатались премилые обращения к женщинам. Целые брошюрки о помещении денег и денежных операциях.«Вы имеете дело не с какой-либо бездушной организацией, – писалось в этих брошюрках. – Не разрешите ли помочь Вам? Вы нуждаетесь в чем-то большем, чем дружественное отношение. Прежде чем поступать так или иначе, Вам бы надо посоветоваться со специалистами по вопросу о помещении капитала. У Вас, может быть, есть и родные и приятели, которые охотно дали бы Вам совет, как поместить свои деньги. Но, быть может, Вы правильно полагаете, что чем меньше они будут в курсе.Ваших денежных дел, тем лучше. Обязанность нашего общества – оказывать кредит и обеспечивать будущее вдов и сирот».Было поразительно, до чего быстро все это проникало в массы.– Женщины все более и более осваиваются с денежными операциями, – замечала Паула. – Скоро они сравняются в этом отношении с мужчинами. Средняя женщина ничего не знает о ценных бумагах, об их купле-продаже. Они считают эти операции чем-то рискованным и таинственным. Их следует просветить. Вы, кажется, говорили что-то о курсах для женщин по финансовым вопросам, Дирк? Из этого можно бы сделать полуобщественное дело. Разослать приглашения и настоящих банкиров, людей, чьи имена известны, просить взять на себя эти беседы с женщинами.– Но будут ли женщины посещать курсы?– Ну разумеется, будут: женщины принимают всякое приглашение, если оно напечатано на плотной красивой бумаге.Кредитное общество Великих Озер имело теперь отделение в Кливленде, в Нью-Йорке;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32