Здесь, в саду… «Да, в сад уже во второй раз выходит эта милашка. Как же ее зовут? Иоанна. Да, точно, ее зовут Иоанна! Неужели она снова собирает травы?» Похоже, что так оно и было. На Иоанне были широкая черная юбка и синий жилет. Юбка была шелковой, а жилет украшали парчовые ленты. Когда Иоанна наклонялась, из-под юбки иногда выглядывала светлая нижняя юбка. Иоанна одевалась со вкусом. Сегодня она опять уложила волосы в высокую прическу и теперь через каждые несколько минут поправляла непослушные локоны.
«Синьорина, прошу меня простить… Синьорина, не откажитесь выпить со мной бокал шампанского, прошу вас…» – да, раньше Казанова, ни минуты не колеблясь, отворил был дверь и пригласил Иоанну войти. Он предложил бы девушке присесть за стол. Они вместе допили бы бутылку шампанского. «Синьорина, вам, наверное, жарко. Я тоже сниму свой сюртук. Он немного жмет». Затем они выпили бы вторую и третью бутылки… Но о чем это он? О чем напомнила ему эта сцена?
Нет, ни в коем случае нельзя вспоминать о прежних, давно забытых днях. Казанова ненавидел старческие воспоминания. Старики живут только прошлым и рассказывают забавные истории! Вздор! Девушка ни о чем ему не напоминала, абсолютно ни о чем. Она не фантом, и не сон, а существо из плоти и крови! Как медленно она собирала травы! Иоанна останавливалась то тут, то там, чтобы посмотреть на композицию из растений. Казанове следовало еще раз поговорить о ней с Паоло. Стыд и срам, что она так одинока. В конце концов, они уже давно живут под одной крышей. Вероятно, Паоло нелегко было оставаться равнодушным, наблюдая за ней изо дня в день…
Паоло? Разве это не Паоло играл? Разве не звуки валторны доносились из дальних комнат дворца? О, как прекрасно выбрано расстояние! Мелодия звучала приглушенно и ненавязчиво, словно из некоего тайника! Во время поездок Казанова часто слышал валторну, затихающую, когда удалялась карета, выезжая в поле. О городе и людях, живущих в нем, в памяти оставались именно звуки валторны. Этот инструмент был символом прощания. Навевал грусть. Да, он, Казанова, ничуть не удивился бы, если бы красивая смерть, если таковая вообще возможна, сообщала о своем приближении звуками валторны.
Не стоит думать о красивой смерти. Лучше вспомнить о просторах, о природе! Эта музыка манила его – и перед глазами возникли сцены былых путешествий. Его английская карета, которую никто не хотел покупать, так как она была слишком дорогой… Сколько же она стоила? Двести, триста цехинов? Пришлось найти шорника, чтобы привести ее в порядок. В карете было два места и одно откидное сиденье. Как раз то, что нужно, чтобы определенным составом отправиться в путешествие. Особым составом, с женщиной и…
Снова нахлынули эти воспоминания. Они никак не давали покоя! Во всем виноваты звуки валторны. Они проникали в самую душу в поисках уже давно забытого чувства! Хватит, хватит же!
Казанова вскочил и подбежал к двери. Закрыв уши и громко ругаясь, он мчался по коридорам. Из кухни выбежали несколько служанок. При виде Казановы они отскочили в сторону. Во дворе залаяли собаки, в то время как Казанова выскакивал из одной комнаты и врывался в другую. Музыка становилась громче. Звуки уже не были нежными, а скорее походили на хриплое воркование, сдавленное хрюканье. Отвратительная музыка. Казанова должен был немедленно ее остановить!
Синьор Джакомо нашел Паоло в самой дальней комнате мансарды. Слуги остались у главной лестницы и смотрели вверх в ожидании, когда его ярость найдет выход. Почему Казанову так встревожили эти звуки? Почему он не хотел, чтобы Паоло продолжал играть? Паоло очень хорошо играл. Он был одним из лучших музыкантов в городе. Дело не только в музыке, поскольку она была настолько безупречной, что любой наслаждался бы ею.
– Паоло, прекрати, достаточно! – закричал Казанова, и слуга немедленно опустил валторну. – У меня голова болит от этой музыки!
Паоло с ужасом посмотрел на Казанову. Что с ним? Таким разгневанным и встревоженным Паоло никогда еще его не видел. Казалось, будто Казанова болен: глаза помутнели, лицо горело, а руки дрожали, словно его охватил смертельный ужас.
– Но синьор Джакомо, что с вами? Что случилось?
Казанова тяжело дышал. На миг он закрыл лицо правой рукой так же, как и в театре. Может, он плохо себя чувствовал? Возможно, у него какая-то неизвестная болезнь, которую он скрывал от всех окружающих?
– Синьор Джакомо, прошу вас, не молчите! Я обязательно вам помогу!
Казанова посмотрел на Паоло и неожиданно улыбнулся. Затем кивнул и подошел поближе. Он взял Паоло под руку.
– Прости, Паоло! Давай снова спустимся! Мне нужно больше спать! После приезда сюда я слишком переутомляюсь. Сперва следует ко всему привыкнуть. В этом все дело. Пойдем в салон! Давай вместе выпьем шампанского!
– Вместе, синьор Джакомо? Вы хотите выпить со мной шампанского?
– Почему бы нет?
– Его сиятельство граф никогда не пил со мной.
– Паоло, тебе же известно, что теперь у тебя новый хозяин. Да здравствуют новые хозяева! Viva la liberta! – Они под руку спустились по лестнице. Слуги, ожидавшие внизу, стали расходиться по своим комнатам. Что бы это значило? Внезапная слабость? Неужели нового господина придется водить под руку? Или он выпил лишнего?
Паоло и Казанова сели за небольшой столик, и синьор Джакомо не преминул выглянуть в сад.
– Иоанна ушла.
– Иоанна?
– Да, она снова была в саду. Я только что ее видел.
– Наверное, она снова пошла к молодой графине.
– Ты о ней думал?
– Я? О ней?
– Да, ты о ней думал, Паоло.
– Да, синьор Джакомо.
– Ночью?
– Особенно ночью.
– Ну и?
– Я ничего не смыслю в этом. Но именно здесь мне не хотелось бы допустить оплошность.
– Я понимаю тебя. Я очень хорошо тебя понимаю, Паоло. Ты не хочешь быть похожим на того распутника, которого мы с тобой сегодня видели на сцене.
– Наоборот, синьор Джакомо! Я был бы очень рад, если бы мог быть таким, как он. Когда я услышал «La ci darem la mano…», меня бросило в дрожь.
– В дрожь? Почему?
– Вы еще спрашиваете. Вы же это слышали!
– Ну, что же хорошего в этих скупых словах – «La ci darem…»? Вообще-то, это жалкое бормотание.
– Но я говорю вовсе не о словах, синьор Джакомо. Я говорю о музыке!
– О музыке?
– Да, о музыке!
– О, я все лучше начинаю тебя понимать, дорогой Паоло. Конечно же, ты говоришь о музыке!
Паоло потупил взгляд, словно разболтал какую-то тайну. Этот парень обо всем догадался. Наверное, потому, что у него был абсолютный слух, четко отделявший жалкий текст от божественных звуков. Идеальный слух, возможно, настолько идеальный, что Паоло вовсе не слышал слов, но зато запомнил мелодию. Разве это возможно?
– Скажи-ка, Паоло, как там дальше в опере: «La ci darem…» Что же было дальше?
– Я уже не помню, синьор Джакомо.
– А музыку ты помнишь? Или ее ты тоже позабыл?
– Вовсе нет! Я запомнил каждую ноту!
– Ты говоришь серьезно?
– Да, синьор.
– Докажи мне!
– Да, синьор, но тогда вам придется позволить мне снова сыграть.
– Сыграть?
– Да, сыграть на валторне.
– О, это поразительно! Ты помнишь отрывок наизусть?
– Каждую ноту, синьор.
– Это невозможно.
Паоло встал и поднес к губам валторну. Затем отошел на несколько шагов назад, в тень двери. Казанова заметил, что Паоло закрыл глаза. Это был настолько естественное и понятное движение, что Казанова невольно сделал то же самое. Паоло заиграл. И вот снова в воздухе витало ожидание трепещущих сердец. Слегка заметное беспокойство, которое скорее походило на радость после исполнения желания! Звуки мягко заполняли всю комнату и незаметно проникали в самую душу. Казалось, кровь стыла в жилах, пока звучала музыка. Мир исчез. Исчезли все воспоминания, образы. Остались только звуки. Божественные звуки, проникавшие глубоко в сердце и принуждавшие слушателя невольно приоткрыть рот и уподобиться малому беспомощному ребенку, который не умеет толком говорить. «Пусть это состояние длится вечно», – начинал молить слушатель. Хотелось, чтобы музыка не утихала, все существо требовало этих звуков. Стоило им только исчезнуть…
Музыка умолкла. Казанова снова открыл глаза. Ему казалось, будто еще несколько минут тому назад он был где-то далеко отсюда. Уж точно не здесь, не в салоне. Казанова оглянулся, словно желая убедиться, что он снова вернулся во дворец. Двери были широко распахнуты. Когда синьор Джакомо выглянул, он заметил толпу слуг, бесшумно собравшуюся у входа в салон. Они словно окаменели. Иоанна тоже была среди них. Она едва заметно улыбалась. Так, будто эта музыка звучала для нее одной.
Глава 3
Где же Иоанна? Она опаздывала уже на целый час! Анна Мария ходила по своей комнате из угла в угол. Ей давно хотелось выйти на воздух. И не только потому, что следовало выполнять предписания врача. Невозможно было вынести эту узкую келью. Анне Марии не хватало ярких красок города, его шума, его запахов. Графине хотелось поговорить с простыми людьми, не ожидавшими чего-то особенного от ее слов. Хотелось поболтать о ничего не значащих вещах. Но больше всего ей хотелось снова почувствовать свободу. Оказаться далеко отсюда, забыть обо всех обязательствах и о чрезмерной строгости новой жизни.
Требник должен лежать на столе открытым денно и нощно. Молитвы нужно учить шепотом: в знак того, что ты и слухом и речью обращаешься к Богу. Если позволяет здоровье, молиться следует стоя на коленях. При этом требник следовало держать так, чтобы без труда можно было переводить взгляд от страниц к распятию, висящему на стене.
Каждый раз Анна Мария старалась следовать этим правилам. Она уже знала их наизусть, но ей не удавалось их выполнять. Взгляд, слова и мысли не подчинялись ей одновременно. Некая сила нарушала равновесие и отвлекала мысли от молитвы. Что-то мешало графине сосредоточиться. Она задумывалась о посторонних предметах. Молитва превращалась в обман, судорожную борьбу с мысленными образами, которые в конце концов побеждали. И буквы в требнике начинали плясать перед глазами. Анна Мария молилась лишь для того, чтобы восстановить внутреннее спокойствие. Но вместо этого сцены из ее ночного кошмара становились еще навязчивее, будто слова молитвы придавали им сил. Наверное, внизу, в городе, этим сценам было бы сложнее снова завладеть ее умом. Там им пришлось бы бороться с другими звуками и образами!
Отец оставил ее наедине с этими страхами. Он ожидал, что она и дальше будет оставаться послушной дочерью. Будет безмолвно повиноваться ему и, может быть, проведет в обители многие годы. Но после привидевшегося ей ночного кошмара Анна Мария поняла, что не сможет долго бороться с искушениями грешного мира. Она верила в Творца, Господа Бога, и в Иисуса Христа, его сына. Однако Анне Марии не хотелось жить только этим. Не хотелось твердить о своей любви и вере в Бога изо дня в день, до самой старости. Постоянное повторение одних и тех же простых христианских истин со временем превратило их в нечто обыденное. Их первопричина затерялась во времени. Тем не менее все продолжали верить в эти истины и без устали обсуждали их.
Раньше Анна Мария с удовольствием посещала церковь. Заходила туда на час раз в два-три дня. В сопровождении Иоанны она бывала на праздничных богослужениях или просто в течение часа молилась перед иконой в пустой церкви. В такие моменты графиня могла собраться с мыслями. Порой на нее нисходила необъяснимая радость, словно ей удалось разобраться п себе только после того, как она послушала песнопение, помолилась и посидела в церкви. Часто графиня уходила из церкви с определенным решением. Это не было чем-то очень важным. Скорее, это были размышления о том, что следует сделать, чтобы кому-то помочь в той или иной ситуации. Теперь же все ее мысли были предписаны правилами обители. А помощь ааранее предусмотрена старшими монахинями. Ее оказывали в определенные дни года только избранным нуждающимся…
Анна Мария услышала шаги в коридоре и приоткрыла дверь. На Иоанне были черная юбка, которая ей очень шла, и синий жилет, подаренный когда-то графиней. Одежда напомнила Анне Марии об отцовском дворце. Это воспоминание причинило ей боль.
– Иоанна, я так долго тебя ждала!
– Да, я знаю, госпожа! Я расскажу вам, почему опоздала.
– Только не здесь, Иоанна. По разрешению врача я могу на несколько часов покинуть обитель. Но мне нельзя уходить слишком далеко или переходить через мост. Ты пойдешь со мной.
– Значит, вам уже лучше?
– Да, Иоанна, немного лучше. Но мне нужно выйти отсюда. За пределами монастыря мне станет гораздо легче.
Анна Мария взяла Иоанну под руку, и они спустились по большой лестнице. Сторож открыл тяжелые двери. Девушки пошли по небольшому переулку к широким ступеням, ведущим вниз, к городу, к водам Влтавы.
– Так почему же ты опоздала?
– У синьора Джакомо была вспышка гнева. Ему не понравилось, как Паоло играл на валторне. Ему не нравятся также и репетиции. Он говорит, что эта музыка напоминает ему о вещах, о которых он не хочет вспоминать. Когда синьор успокоился, он предложил Паоло выпить с ним бокал шампанского. Около полудня они были в театре, где идут репетиции новой оперы господина Моцарта. И представьте: Паоло запомнил музыку, которую он там услышал, и теперь знает ее наизусть.
– Что он знает наизусть?
– Каждый звук, каждую ноту.
– Откуда тебе об этом известно?
– Паоло сыграл несколько отрывков по просьбе синьора Джакомо.
– Но, насколько я поняла, синьору Джакомо не нравится, когда Паоло играет на валторне?
– Это было совсем не то, никакая не репетиция. Это была такая музыка! Я еще никогда в жизни не слышала ничего подобного, госпожа.
– Но что особенного в этой музыке?
– Ее невозможно забыть, если вы хоть раз ее услышите. Она просто не выходит из головы. Кажется, что музыка разговаривает с вами. Простите, госпожа, я знаю, что она не может говорить со мной, именно со мной. Но я так ее чувствую! Обычно, когда я слушаю музыку, она доносится издалека. Это просто красивая картина или изысканное украшение.
– Кто еще слышал игру Паоло?
– Мы все. Позже весь дворец напевал эту мелодию, словно наполнился музыкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40