– Возможно, она сама нам изменяет, – предположил Серотонин.
– Ты, кажется, должен выдавать только позитивные мысли, – обрушился на него Адреналин. – Что, разреши поинтересоваться, приятного в том, что ты сейчас сказал?
– Это снимает вину с Билла.
– О! – дружно обрадовались все.
– Возможно, она беременна от другого, – предположил Феромон. – Тогда она должна быть рада, что у него тоже есть любовница.
– Эвелин ненавидит секс, – напомнил Гистамин.
– Нет, она ненавидит секс с Биллом.
– Сейчас не очень-то на это похоже, – сказал Тестостерон.
Эвелин уже опрокинула Билла на спину, поглаживая ему живот и целуя в шею.
Биллу было неспокойно. Из-за чего, сказать было сложно, может быть, из-за чувства вины, тревоги или того факта, что совсем недавно он чуть не погубил человека. Как бы то ни было, эрекция куда-то запропастилась.
Билл прильнул к соскам Эвелин. Обычно это помогало ему возбудиться. В особенности теперь, при беременности, когда ее грудь стала просто умопомрачительного размера. Когда он начал сосать, Тестостерон с омерзением воскликнул:
– Это что такое, мать вашу?
– Что? – не поняли другие.
Билл снова попробовал пососать.
– А-аааааааа! – опять вскрикнул Тестостерон. – Какая гадость!
Из сосков Эвелин сочилась жидкость, которая попала Биллу в рот. Это было молозиво. Билл замер.
– Это совершенно нормально, – пытался успокоить всех Кортизол.
– Это охрененно ненормально!!!
Билл сжался от отвращения, и член послушно последовал его примеру. Билл в отчаянии попытался пошевелить им, потом сжал ягодицы – ничего не помогало.
– Самое главное – не паниковать, – настаивал Гистамин. – В противном случае он так и будет уменьшаться, пока не исчезнет совсем.
– Быть может, она его поцелует, – предположил Феромон.
При этих словах Тестостерон заныл:
– Хотелось бы!
– Боже, нет! Она повернулась, – паниковал Адреналин, – сейчас она увидит, что у него все упало!
– А близняшки сказали, что ей будет особенно хотеться, чтобы ее любили и восхищались ею, – поддержал его настроение Феромон.
Билл продолжал ритмично сжимать ягодицы, несмотря на то что это не приносило никакого результата.
Эвелин наконец взглянула на его причинное место и вдруг закричала.
– Что такое? – пытался перекричать ее Адреналин.
– Что такое? – перекричал их всех Билл.
Эвелин соскочила с кровати, бросилась в ванную и стала там что-то искать. Через несколько секунд она вернулась в комнату с пинцетом в руках.
– А-аааааааааа! – зарядил Адреналин. – Я так и чувствовал, что все это было подстроено.
Эвелин наклонилась к члену Билла и при помощи пинцета осторожно отодвинула крайнюю плоть.
– А-аааааааааааа! – продолжал Адреналин.
– А-аааааааааааа! – снова перекрикнул его Билл.
– Не шевелись! – рявкнула Эвелин.
Билл повиновался, хотя Адреналин и не думал замолкать.
– И как это называется? – потребовала ответа Эвелин.
– Это не потому, что ты мне не нравишься, – начал Билл. – Дело вовсе не в том, что ты стала толстой.
– Нельзя говорить, что она толстая, идиот! – возмутился Гистамин.
– И, уж конечно, дело не в твоей беременности, – продолжал Билл, но жена его не слушала.
Она, как медсестра, держала крайнюю плоть пинцетом, оттягивая ее, и пристально разглядывала детородный орган.
– Ну, и как это называется? – повторила она.
– Мужской половой член, – невозмутимо ответил Тестостерон.
Билл, напуганный не меньше ее, посмотрел вниз.
– Почему он весь покрыт сыпью? – спросила Эвелин.
Билл долго изучал предательские гениталии, пока, наконец, не признался, залившись стыдливым румянцем:
– Не имею ни малейшего понятия.
– Сволочь, – сказал Эвелин.
Глава 16
Билл лежал на кушетке, спустив брюки и трусы. Доктор так внимательно разглядывал его пенис, что на мгновение могло показаться, что он действительно заинтересован в предмете изучения.
– Сначала он был ярко красным, даже краснее, чем сейчас. И зудел. Я уверен, что еще вчера вечером все было в порядке, – сказал Билл.
Гистамин выглядел заговорщически:
– Святая правда.
– Постой-ка, Гистамин, – сказал Феромон. – Что тебе обо всем этом известно?
Гистамин промямлил что-то, но остальные не могли разобрать, что именно.
– Нет уж, – настаивал Феромон, – ты ведь имеешь к этому отношение, не так ли?
– Нет. В смысле, да, – запутался Гистамин. – Откуда мне было знать?
– Выражайся яснее.
– Когда Билл и Эвелин рассуждали, что мужчине нет надобности мириться со своими гормонами…
– И что дальше?
– Я им пригрозил: «Я вам покажу!»
– А дальше?
– Я самостоятельно покрыл его член сыпью.
– Но Эвелин теперь думает, что он подхватил что-то от своей любовницы!
– Она не должна была этого видеть. Я хотел просто его попугать.
– Чтоб я сдох! – сказал Феромон, которому это показалось смешным.
– Это аллергия, – сказал доктор, – просто раздражение. У вас аллергия на что-то. Вы используете презервативы?
– Нет. Но я в любом случае рад. Вы думаете, оно пройдет?
– Это может быть связано со сменой стирального порошка. Я выпишу вам мазь, – доктор начал заполнять рецепт, но вдруг снова взглянул на Билла, который как раз раздумывал, не следует ли ему пожаловаться врачу на другие симптомы, появившиеся у него в последнее время.
– Не будь смешным, Билл, – закричал Феромон. – Ты мужик, ты не должен так вот просто рассказывать врачам о своих проблемах со здоровьем!
Но было уже слишком поздно. Доктор почувствовал, что Билла что-то волнует:
– Вы не часто к нам заглядываете, Билл, вот что я вам скажу. Но раз уж вы пришли, почему бы вам не измерить артериальное давление и не обследоваться?
Когда Билл вернулся в контору, гормоны все еще продолжали выяснять, кто из них в ответе за то, что доктор назвал «существенными отклонениями от нормы». Давление оказалось «слишком высоким для его возраста», в груди определялся застой, имелись все основания полагать, что он страдает от депрессии и стресса, а жалобы на зуд в анальном отверстии подтолкнули доктора к диагнозу либо геморроя, либо глистной инвазии. Нарушение же стула, по словам доктора, требовало последующего углубленного обследования в условиях стационара. Даже гормонам было ясно, что это значило.
– Так он теперь как, болен что ли? – спросил Тестостерон.
– Мы можем винить только сами себя, – рассуждал Гистамин.
– Не наша вина, что мы живем в такое напряженное время, – возражал Феромон.
– Точно, – продолжил Адреналин, – мы затеяли интрижку, подвергли его стрессу, чтобы он снова закурил…
– …И синдрому раздраженной кишки, – добавил Гистамин.
– А ты наградил его сыпью. Все это время Билл боялся, что его сократят, потом он узнал, что станет отцом, потом он сам должен был выбрать, кого уволить, затем эта связь с Кейли, бардак в компании, разборка с Алексом, ссоры с Эвелин, разбитая машина…
– Остановись, – умолял Адреналин, – я завожусь от одной мысли обо всем этом.
– Точно! – закричал Феромон. – Достаточно!
– И ему не с кем всем этим поделиться, – заметил Гистамин. – Неудивительно, что у него подскочило давление.
– Так что мы не виноваты, что он болен.
– Вовсе нет.
– Все дело в том, что он не может поделиться своими переживаниями. Прошло сто лет с того дня, когда он последний раз спрашивал Эвелин о ребенке.
– Но ведь он – мужчина, а мужчины не болтают о всяких глупостях.
– Это почему? – спросил Адреналин.
– Никто не знает. Давайте просто воспримем это как факт, – ответил Феромон. – Он разговаривал о ребенке с Эвелин задолго до того, как мы обсудили это с близняшками.
Билл около часа молча сидел за столом. Мария и Тони понимали, что что-то стряслось, хотя бы потому, что сегодня во второй раз за последние полгода стихли звуки непрекращающегося ремонта.
– Я знаю, что это прозвучит дико, – неожиданно сказала Мария, – но, пока Алекс болен, они хотя бы не будут никого увольнять. Не теперь.
Это было первым упоминанием имени Алекса в присутствии Билла за последнее время – верный признак того, что Билл совершил какую-то оплошность, хотя это и не обсуждалось. Мария хотела сказать что-то еще, но смолчала, потому что в комнату вошли уборщики помещений – беременная женщина лет двадцати и нахальный мужичонка за пятьдесят. Они коротко поздоровались с присутствующими и включили пылесосы. Теперь при разговоре приходилось кричать.
– Какого черта сегодня прислали уборщиц? – спросил Тони.
– В целях экономии, – пояснил Билл. – Теперь они убирают в течение всего дня, вместо вечеров. Так компании требуется меньше работников, кроме того, дневная оплата меньше, чем вечером.
Рабочие прибавили мощности пылесосов.
Марии пришлось кричать еще громче:
– Кто-нибудь помнит, когда последний раз здесь не было никаких перемен? Мне кажется, это все делается, чтобы измотать сотрудников.
– Если тебя вышибут, тебе больше не придется переживать о таких вещах, – хмыкнул Феромон.
Билл поймал себя на той же мысли и почувствовал вину, быстро переключился на необходимость посещения туалета. Доктор выдал ему кучу таблеток, и теперь Биллу было нужно улучить момент и принять первую порцию. Если бы он сделал это на виду, то все поняли бы, что он заболел, а сочувствие только лишний раз напомнило бы о его возрасте. Он поднял брови и знаком дал понять Марии, что из-за этого шума он хочет выйти.
– Вот странно, – прокомментировал Гистамин, – люди весь день входят и выходят из кабинета, и никому нет никакого дела, куда они направляются. Но если человек чувствует себя неловко, то ему кажется необходимым объяснить, куда он пошел.
Билл был совершенно уверен, что, как только он покинет кабинет, Тони подымет бровь и посмотрит на Марию.
– Что это за пердящие звуки издает он при ходьбе? – спросил Адреналин, когда Билл направился к туалету.
– Это он облегчается от газов, – ответил Феромон.
– У него действительно неполадки со здоровьем. Я думал, виновата обувь…
– Разумеется, у него неполадки со здоровьем, – сказал Гистамин. – Вы его почти убили.
Доковыляв до туалета, Билл уселся в кабинке на унитаз с целым пакетом различных лекарств. Он чувствовал себя грязным и одиноким. Спустив брюки, он осмотрел свой болезненный придаток. Теперь краснота немного спала, но член стал каким-то морщинистым. Ему казалось, что все прошло бы само собой, но если бы мазь ускорила процесс, то это могло бы иметь значение для Эвелин. Билл нанес небольшое количество лекарства на кожу. Тестостерон подумывал о том, чтобы устроить эрекцию, но мазь была такой холодной, что результат получился прямо противоположным. Билл резко натянул брюки и вышел из кабинки. Ему казалось, что мазь заполнила его трусы и чавкала при ходьбе. Походкой кавалериста Билл дошел до раковины, где лежал грязный кусок мыла. Он сперва вымыл его, после этого ополоснул руки, открыл коробки с лекарствами и взял по одной таблетке из каждой. Затем, глядя на свое отражение в зеркале, проглотил их. Он ощущал себя старым, измотанным и никому не нужным. Билл потряс головой, чтобы отогнать печальные мысли.
Вернувшись за свой стол, Билл заметил, что секретарша принесла какие-то документы. Сегодня она выглядела наряднее, чем обычно, повязав новый шейный платок, на котором золотыми буквами было написано «Сьюзи».
– Это, очевидно, на случай, если она забудет, как ее зовут, – объяснил Гистамин.
– Вам не кажется, что она как-то странно смотрит? – спросил Феромон.
– Что ты хочешь сказать?
– Готов поклясться, что она хочет объясниться с Биллом.
Девица сложила губы бантиком и явно готовилась что-то сказать. Билл удивился:
– Тебя что-нибудь беспокоит, Сьюзи?
– Боже мой, – кричал Феромон. – Это же сексуальное домогательство. Какого черта он делал тем вечером в баре?
– Я хотела напомнить тебе про тот раз, когда мы с тобой ходили после работы…
– Да? – нервно ответил Билл.
– Я много думала об этом.
– Послушай, я вовсе не хотел… – начал Билл. – Я не хотел, э-ээ…
Тут он вынужден был остановиться, так как просто не помнил, что он делал и чего не делал в тот вечер, и что из этого вышло.
– У нее печальные глаза, – поделился своими наблюдениями Феромон. – Наверное, я тоже грустил бы, если бы был таким глупым. Хотя, У нее неплохие ножки.
– Ты пригласил меня пойти с тобой в бар и сказал, что хочешь поговорить о работе. Когда ты предложил это, я сразу же подумала, что ты хочешь за мной приударить, – говорила Сьюзи пораженному Биллу.
– А она не такая уж дурочка, – хмыкнул Феромон.
– …Но в том баре ты просто разговаривал со мной, ты заинтересовался моей работой, моим будущим, и я просто хочу поблагодарить тебя за это. Еще никто меня об этом не спрашивал, все просто пытались получить от меня то, что им было нужно. Поэтому я так благодарна тебе. – Девушка слегка покраснела, наклонилась и поцеловала его в щеку.
– Срань господня! – сказал Феромон. – Ну, кто бы мог подумать? Оказывается из чувства вины всегда можно извлечь какую-нибудь пользу.
– Не за что, Сьюзи. Если тебе еще когда-нибудь захочется присесть и обсудить кое-какие рабочие моменты, я всегда найду для тебя время. К примеру, я свободен вечером в четверг…
– Ах ты, старый пройдоха, – одобрительно улыбнулся Феромон.
– Нет, – сказала Сьюзи, – четверг – неблагоприятный день.
Неожиданно Феромон понял, что что-то не так:
– Постойте-ка, а куда это все запропастились? – сказал он. – Адреналин? Гистамин? Тестостерон? Вы где?
– Я здесь, – ответил Тестостерон.
– А где все остальные?
– Не знаю. Но я хочу сказать, что давно жду, когда же Гистамину наконец повезет и он сдохнет.
Феромон рассмеялся:
– Ты же не думаешь, что?…
– Что не думаю, что?…
– Что мазь, которую Билл нанес себе на член, была антигистаминной. – Феромон еле сдерживался, чтобы на его лице не отражалось чересчур бурной радости. – Надеюсь, курс лечения достаточно длительный. Я бы с удовольствием отдохнул от Гистамина пару недель.
– А как это все работает?
– Гистамин выживет, никаких последствий не будет, но пока это добро поступает в организм, он обессилен. Он не может даже ничего сказать. И уж точно он прекратит нас доставать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21