Через пять минут я склонился через плечо Дебби.
– Помедленней.
И вот в свете фар мы прочитали: «Нуэва Севилья». Дебби снизила скорость до черепашьей и свернула влево.
– Выключи фары.
Месяц осветил узкую извилистую дорогу, еле заметно поднимающуюся вверх. Она вела к низкому белому зданию, залитому ровным светом прожекторов.
– Главный дом, – предположила Зоула. – На каждой плантации должен быть главный дом.
Проселочная дорога уходила влево от шоссе. Дебби проехала по ней еще несколько ярдов и встала. Мы молча озирались по сторонам.
– Никого, – сказала Зоула.
– Откуда тут кто возьмется-то? Без нас им ту загадку нипочем не решить, – неуверенно ответил я.
– Ты ведь направил их в Порт-Ройал, верно?
По голосу Дебби было слышно, что она нервничала.
– Тогда почему мы так натянуты – словно скрипичные струны? – спросила Зоула.
– Дебби… Может, тебе лучше исчезнуть? Мы с Зоулой будем ждать тебя где-нибудь на шоссе.
– Издеваешься?
По плантации были разбросаны низкие полуразрушенные строения. Местность просматривалась не дальше чем на полумилю. Мы вышли и тихонько закрыли дверцы машины. «Почему мы крадемся?» – подумал я. Дебби перегнулась через перила и посмотрела с моста вниз. Слышалось журчание воды.
– Что ищешь, Гарри?
– Что-нибудь имеющее отношение к счетоводу.
– Счетовод? Откуда здесь взяться счетоводу, будь он неладен?
– Где бы он ни был, нам надо поторапливаться.
Мы разделились. Лучи наших фонариков ощупывали пядь за пядью. Я уже подбирался к главному дому и начал беспокоиться, нет ли тут охраны, когда услышал сдерживаемый крик откуда-то снизу холма. Радостный голос Дебби:
– Сюда! Нашла!
И вправду. Табличка гласила:

«ДОМ СЧЕТОВОДА
Испанская кладка. Счетовод надзирал за работами.
В больших поместьях – таких, как это – держали обычно двух надсмотрщиков: один наблюдал за рабочими в поле, а другой – на фабрике».
Прибежала Зоула. Она громко шептала:
– Наконец-то! Наконец-то!
Отсюда мы видели море. Небо усыпали звезды, раскинулся от края и до края Млечный Путь. Великолепная красная звезда так и бросалась в глаза. Ничего удивительного, что Огилви воспользовался ею как естественным ориентиром.
– Это и есть Полярная звезда? – спросила Дебби, показывая на Арктур.
– Нет. Ее можно найти с помощью Большой Медведицы. Полярная звезда вон там.
Она висела над морем, чуть выше линии горизонта. Я вытянул руку:
– А это – наш азимут, семьдесят градусов.
Тут Дебби изящной рысью разбежалась по траве и перепрыгнула через низкую ограду. Сердце у меня забилось. Мы и вправду искали клад. Чудеса!
Следуя указаниям, мы вернулись к дороге, на которой Дебби оставила машину, перешли мост, и вот…

«НУЭВА-СЕВИЛЬЯ. ЦЕРКОВЬ
1524–1534
В 1524 году по распоряжению аббата Петера Мартира началось возведение каменной церкви. Вот как описывает эту церковь Ганс Слоун, видевший ее в 1688 году:
„В церкви три нефа с рядами колонн. Очень хороши западные врата“. Церковь выстроена в готическом стиле, так что в ней применены контрфорсы. Форма – многоугольник. Найдено несколько фрагментов здания, в том числе лепнина, фестоны, херувимы».
– Это оно! Правда, Гарри? – прошептала Дебби.
Ярдах в тридцати стоял ряд домов. Сквозь шторы пробивался свет.
– Многоугольник.
– И я готова поспорить, что икона закопана как раз посредине, – добавила Зоула, тоже шепотом.
– Ее, возможно, оттуда давным-давно забрали. Сколько-то веков тому назад какие-нибудь работяги взяли и выкопали.
– Ах, Гарри! Только не после всего того, что нам пришлось перенести, – услышал я рядом голос Дебби.
Мы крались вдоль развалин. Ночной скрип насекомых уже начался. Зоула посветила фонариком в дверной проем и крикнула:
– Эй!
Археологический раскоп. Все как положено: брезент, ступенчатые склоны, ведра, лопатки и веревки, натянутые в виде аккуратной прямоугольной решетки.
Мы обалдело водили фонариками, освещая каждый угол. У меня кружилась голова.
– Дядя! – раздался местный говор. – Что надо?
Дебби тихонько взвизгнула, а я так чуть из шкуры не выпрыгнул. Рядом стоял мальчик лет четырнадцати. В руках он держал банку из-под варенья, в которой плавали большие прозрачные креветки.
– Ты меня испугал, – сказала Дебби.
Испугал! Да я со страху чуть не помер!
– Археологи здесь давно работают? – спросила Зоула.
– Теперь мой дедушка тут все купил. Я отведу.
Мы пошли за мальчиком. В поле стоял одинокий дом с крыльцом и крышей из гофрированного железа.
– Дед здесь?
В глубине дома кто-то закашлялся. К нам вышел старик с палочкой. Из его приветствия мы не поняли ни слова, но он доброжелательно помахал нам, чтоб входили. Мальчик прошел вперед и исчез в доме. Пахло едой.
Гостиная была тесной. Комнату освещала свисавшая с низкого потолка лампочка без абажура. В одном углу стоял телевизор, в другом – несколько ящиков с подушками и одинокое кресло. На буфете выстроились семейные фотографии и пара свечек. Над буфетом висело зеркало, слева от него – прикрепленный к стене упаковочной клейкой лентой портрет Хайле Селассие (вырезанный из журнала), а справа висел на гвоздях Подлинный Крест.
Из кухни донесся постепенно нарастающий женский крик.
– Ты что, совсем балбес?! Кыш! Воды принеси! Указанной в средневековом описании серебряной отделки не было. В древесине остались углубления – судя по всему, от драгоценных камней. Но сам триптих сохранился. На двух створках проглядывались изображения: мать и дитя – на левой, распятый Христос – на правой. Увеличенные глаза, удлиненные лица, заостренные подбородки… Так писали в Византии. В центральную же часть был вделан прямоугольный кусок дерева, где-то шесть дюймов на двенадцать. Сучковатая древесина казалась старой, ее словно из воды выловили. Или этому куску просто-напросто было две тысячи лет… Если не считать серебра и камней, предмет перед нами точь-в-точь совпадал с тем, что описал Огилви.
Наши вытянувшиеся лица заставили мужчину перейти в оборону:
– Это не из той ямы! Это наше! Очень давно!
– Я хотела бы его у вас купить.
– Сколько дашь?
– Сотню американских долларов.
– Он дедушкин… Во как!
«А то и прапрадедушки», – подумал я.
– Двести долларов, но больше не просите.
– Триста! За триста – отдам.
– Договорились, – невозмутимо сказала Дебби.
Она отвернулась и полезла под свитер, а когда опять встала к нам лицом, то держала в руке пачку американских долларов. Мы с Зоулой едва заметно переглянулись. Ее лицо было белым, а по моему градом катился пот.
Дедушка ухмыльнулся:
– Нехорошая штука. Она мне не нравилась.
Гвозди, на которых висел триптих, были вбиты в углубления из-под камней. Дедушка прислонил палку к буфету, снял со стены икону и протянул ее Дебби. Складывалась она легко. Отсчитывая деньги, девушка сунула ее под мышку. В дедушкину ладонь ложились купюра за купюрой. Длилось это лет сто, не меньше. Я только к концу понял, что все это время не дышал, и начал ловить воздух ртом.
Дедушка махал нам, стоя в дверях.
– Вот так купила! Вот так молодец! – выкрикивал он в темноту.
Огилви назвал бы это иронией в духе Сократа.
– Нехорошо получилось, – раздался голос Зоулы. – Выходит, мы его обманули.
– Я – Дебора Инеса Теббит! Триптих уже тысячу лет принадлежит моей семье! Это моя собственность. Он – мой.
Меня бросает в пот. Все никак не может дойти… Просто не верится, что икона у нас в руках! Осталось лишь добраться до машины и сбежать отсюда. Еще несколько секунд – и все!
У других на уме то же самое. Сначала мы идем быстрым шагом, потом переходим на рысь, потом бежим.
Только я открыл рот, как кто-то заговорил на хорошем средиземноморском английском. Голос раздавался из маленькой церкви, мимо которой мы только что пронеслись.
– Спасибо! От всей души вас благодарю. Сам бы ни за что не нашел.
Нас освещает свет четырех фонариков, с четырех сторон света: с севера, юга, запада и востока.
ГЛАВА 38
– Судебная энтомология, например, тут не поможет.
Профессор – во всяком случае, так я называл его про себя – рассматривает разложенный на столе триптих. Он водит по нему большой лупой и бубнит про древесину и ДНК. Я мысленно поместил его в третьесортный университет где-нибудь на севере Англии.
А профессорское звание (если оно у него вообще было) он получил, как пить дать, через умение доить всякие фонды и ученые советы.
Они ждали, что мы убежим, даже хотели этого. За нами следовал конвой машин с выключенными фарами – по темному прибрежному шоссе, до самой «Севильи-ла-Нуэвы». Хондрос забрал у Дебби икону. Она принадлежала ее семье тысячу лет, а в ее руках не пробыла и минуты. Откуда ни попадя выехали машины, и нас всех распихали – по одному в каждую. Мы проехали обратно, сквозь все ту же темную ночь. Миновали Очо-Риос и пронеслись по пустынному побережью назад. Я сидел между двумя людьми, которых видел впервые в жизни. Оба непрерывно курили, но моя тошнота не имела к дыму никакого отношения.
«Лего»-дом было видно даже в темноте. Его побеленные стены мерцали в свете звезд. Большой катер по-прежнему ждал в лагуне, и у меня мелькнула мысль: вот бы прыгнуть в него и исчезнуть среди океанских просторов…
Электричество починили, а зарезанные, оглушенные и убитые электрическим током куда-то делись. Возможно, их вышвырнули в море. Мы сидим на диване в гостиной, который так низок, что встать с него – целая задача, так что о неожиданном прыжке не может быть и речи. Я вижу перед собой новые лица: опять греки, насколько я могу судить. Во всяком случае, оттуда, из Средиземноморья. «Инспектор Менем» тоже здесь, и в каждой руке у него по пистолету, при том что пленных всего трое и они безоружны. В противоположном углу сидит молодой черный ямаец и сворачивает большой косяк. Судя по всему, он обеспечивает их оружием, которое на Ямайке добыть не труднее, чем пачку сигарет. Кассандра ловит мой взгляд и холодно улыбается.
Хондрос и профессор примерно в десяти футах от нас, у дальнего конца стола. Кассандра в одном углу, ямаец в другом – до каждого не меньше пятнадцати футов. Дебби сидит слева от меня и хватает ртом воздух. Меня душит беспомощная ярость, смешанная с чувством вины, что она здесь оказалась. Дебби старается не распускаться.
Бубнеж профессора близится к завершению. Вывод подается с самодовольством и уверенностью, свойственными любому человеку ограниченного ума. Хондрос требует подтверждения:
– Это может оказаться той святыней?
Профессор кивает:
– Конечно, точный ответ даст датировка по содержанию углерода-14. – Он торжествующе улыбается. – Но я могу с полной уверенностью исключить вероятность хитроумной современной подделки.
Наш смертный приговор.
– Благодарю вас, профессор.
Хондрос складывает триптих.
– Наверное, вам пора. Кассандра, позаботься о полагающемся доктору гонораре.
Профессор чуть-чуть наклоняет голову.
– Я бы предпочел быть вдалеке от этого острова, – он поглядывает на пленных, – до того, как начнутся неприятности.
Хондрос вкрадчиво улыбается:
– Не бойтесь, доктор. К тому моменту, как здесь что-либо произойдет, вы давно будете в пути!
Кассандра медленно идет через комнату. Профессор опять смотрит в нашу сторону – на этот раз в его глазах читается легкое беспокойство.
– Понимаете ли, они видели мое лицо…
– Об этом можете не тревожиться, профессор.
Она поднимает револьвер.
Профессор не сразу понимает, в чем дело. Когда происходящее становится очевидным – когда палец Кассандры ложится на спусковой крючок, – он издает тонкий жалобный крик и вскидывает ладони, словно защищаясь от пули. Раздается сухой выстрел, тело профессора падает на пол. Его голова бьется о мраморные плиты. Красное пятно в середине груди расплывается по галстуку и рубашке.
Кассандра говорит:
– Доктор Каплан свой гонорар получил.
Она невозмутима. Дебби тихонько всхлипывает.
Кровь образует красную лужу и начинает растекаться по полу. Хондрос чешет в затылке:
– Ох и болтун же он был!
– Вы бесчеловечны!
Я понимаю, что зря это сказал. Понимаю, что не надо их провоцировать, не надо привлекать к себе внимание. Но поделать с собой ничего не могу.
Все болтают по-гречески. Кто-то отпускает шуточки. Некоторые поглядывают на Дебби. Молодой ямаец поднимает пистолет и щурится на него сквозь дым от косяка. Если нырнуть под стол, то на какое-то мгновение я получу защиту. Дерну Хондроса за ноги, он упадет, я схвачу его револьвер и направлю ему в голову. Пока банда будет размышлять, что произошло, Дебби с Зоулой убегут. Я понимаю, что это глупость. Понимаю, что моя тактика обречена на неудачу. Но… Есть другие предложения? А старомодная мольба о пощаде… Скорее это увенчалось бы успехом с грифами.
– Что теперь? – каркаю я.
Хондрос смотрит на часы:
– Времени у нас в обрез. Я хочу покинуть этот отвратительный остров и к завтрашнему дню быть в Европе. Ну, кого убирать первым? Вас, Блейк? Или вы предпочитаете увидеть смерть подруг, продлив тем самым свою жалкую жизнь на несколько секунд?
Я не могу говорить. Он щелкает пальцами:
– Отвечайте!
– Возможно, будет лучше, если я уйду последним. Чтоб остальные меньше страдали.
– Как благородно! Кассандра, начни с мистера Гарри Блейка.
Звонит мобильник Дебби. В воздухе повисает тишина. Все вскакивают – кроме Дебби, Зоулы и меня. Дебби говорит:
– Я жду звонка.
Вернувшееся к ней самообладание изумляет меня.
– Не отвечай, – приказывает Кассандра.
Она поворачивается, переводя пистолет с меня на Дебби. Мобильник все трезвонит.
И вдруг я понимаю, что произойдет дальше. Меня охватывает уверенность, – кристальная, ничем не замутненная уверенность. Колотится сердце. Дебби продолжает:
– Мне придется ответить. Они ждут.
– Кто?
Хондроса переполняют подозрение и тревога.
– Специальная служба, – отвечаю я, из всех стараясь быть убедительным. – У нас был договор, что мы позвоним как раз в это время.
Говори все равно что, только бы они следили за мобильником и не оглянулись на стеклянные двери. Соблазн посмотреть туда – хоть мельком!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36