На столе лежал беспроводной телефон. Хондрос опять курил. Зоула стояла рядом со мной и неотрывно смотрела на Кассандру. Начал я со справочной службы. В Оксфорде сейчас было три часа дня, но я знал, что расписание Фреда жесткостью не отличалось. Он подошел к телефону спустя несколько минут.
– Фред? Это Гарри. Я звоню с Ямайки. Хочу опять воспользоваться твоими мозгами.
– С Ямайки? Занесла же тебя нелегкая!
– С Томасом Брайтом ты оказался прав, Фред. А та рукопись помогла мне найти второй дневник, тоже Огилви, хотя зашифрованный иначе. Я подозреваю, что это код Бабингтона.
– Бабингтон? На Ямайке? Что там… Что вообще происходит?
Кассандра с громким щелчком оттянула курок.
Дебби затрясло.
– Расскажу, когда вернусь. А пока что, Фред, мне надо узнать, что тут за алфавит – Бабингтон ли это вообще.
– Продиктуй несколько символов.
– Тут есть цифры – 2, 3, 4, 7, 8 и так далее, знак бесконечности, заглавная греческая «дельта», еврейская «набла»… Многие символы не принадлежат никакому алфавиту. Например, «~», как в знаке Waffen-SS.
– Несомненно, это Бабингтон.
– Фред, окажи мне услугу. Мог бы ты отсканировать шифр Бабингтона и послать мне по электронной почте на мой обычный адрес? Я скачаю его оттуда.
Нужно позарез.
– Не знаю… – решил поддразнить меня Фред. – Такая услуга тянет на две пинты.
– Я привезу тебе ящик «Ред Страйп».
– По рукам! Через час шифр будет у тебя.
– Спасибо, Фред.
В спальню набилось восемь человек. Я сидел у стола в углу, на котором стоял компьютер и принтер, и скачивал файл. Память меня не подвела: шифр главным образом заключался в замене букв и лишь иногда замещались самые распространенные слова. Несколько страниц можно было расшифровать в течение часа, а если умеючи, то еще быстрее. Я распечатал на принтере несколько копий.
Хондрос взял одну. Догоревшая сигарета обожгла ему пальцы. Он бросил окурок на деревянный пол и растер подошвой.
– Что ж, дамы и господа… Теперь, когда у нас есть шифр, вы нам, похоже, больше не нужны.
– Мне нравится то, что за этим последует, – сказала Кассандра.
Я окоченел. Лицо Дебби побелело. Зоула плотно сжала губы и, словно кошка, приготовилась к прыжку. Казалось, она и вправду сейчас бросится на Кассандру. Но в комнате было еще три молодых человека, вооруженных и стоявших слишком далеко.
– Только на случай осложнений… – продолжил Хондрос. – Переведите-ка оставшийся текст.
– Этим я и займусь, – сказал я.
Мы могли выиграть время. Больше я ни о чем не думал. Мысль о смерти, которая должна была наступить через несколько часов, никак не укладывалась в моей голове.
Поддерживаемый Дебби, я пошел обратно к бассейну. Один из охранников, сунув мне под нос блокнот и карандаш, гордо ушел прочь. Дебби и Зоула сели по сторонам. В гостиной те двое набросились на текст. Кассандра вслух зачитывала символ, а Хондрос искал его в шифре. Выходило у них мучительно медленно.
– Надо что-то делать, – прошептала Дебби.
Я огляделся. Вооруженные охранники рассредоточились по территории. Один стоял на причале, рядом с лодкой. Изо рта у него торчала сигарета. Он бесстрастно рассматривал нас сквозь темные очки. Другой замер наверху, опершись на перила, и смотрел в море.
Еще один растянулся в шезлонге на балконе, с газетой на голове. Он потягивал что-то из большого стакана и ухмылялся нам.
Я сказал:
– Обгоним этих идиотов с переводом.
ГЛАВА 33
«Сэр Фрэнсис Дрейк бросил нас, и мы остались в Новом Свете. Нам троим – Мармадьюку Сент-Клеру, Саймону Солтеру и мне – грозила нешуточная опасность. Как только флаги „Святого Георгия“ скрылись за стеной бури, я принялся всех подгонять: надо было немедленно бежать с острова, пока дикари не поняли, что к чему. Иначе через каких-нибудь несколько часов нас ждал плен. После той бойни не прошло и недели, а возмездия туземцы могли теперь не бояться… О том, что нас ждет в плену, я не смел и думать. Испугались мы до смерти.
Мармадьюк настаивал, что нужно бежать к его сундуку и забрать реликвию. Мы с Саймоном метались от хижины к хижине, собирая объедки. Деревня Уингины после нашего кровавого набега стояла пустой. К несчастью, из той части деревни, что располагалась на континенте, мы были видны как на ладони. Нас разделяла полоска воды шириной в лигу. Возьмись мы за весла прямо там, за нами неминуемо бросились бы в погоню, поэтому мы потащили каноэ через остров. Охотничьи каноэ были слишком тяжелы, и каждый из нас тащил по долбленке с единственным однолопастным веслом. Наши силы не уступали охватившему нас страху. Мы молились, чтобы индейцы подольше ничего не узнали и не поняли.
Подгоняемые ужасом, мы проволокли каноэ целую милю до Шэллоубэгской бухты на западе острова и торопливо побросали в них наши судовые запасы. Несколько черных рабов каким-то чудом добрались до острова, в сотне-полутора ярдов к северу. Как им это удалось, я не знаю. Когда мы оказались на западном берегу острова, они со страшной скоростью побежали к нам. Несколько бултыхнулись в воду. Один из них, хороший пловец, догнал каноэ Мармадьюка и уже мог ухватиться за борт. Негр был молод, где-то моего возраста. Мармадьюк поднял тяжелое деревянное весло и с размаху опустил на голову раба, раскроив тому череп. В это мгновение меня снедала ненависть к нему, но разве у него был выбор? Раб остался плавать лицом вниз, вокруг его головы растекалось кровавое пятно, а мы изо всех сил гребли прочь.
Около мили тянулся остров Роанок. Здесь от больших атлантических волн нас защищали Дальние отмели. Мы не переставали трястись от страха: из-за южного окончания острова могли появиться индейцы – нам наперехват. Но мы достигли опасного мелководья у Порт-Фердинандо и выбрались за Дальние отмели, не приближаясь к враждебному берегу. Нас сразу же залило. Я попытался воспользоваться курткой сначала как черпаком, а потом как губкой. Так было недолго и опрокинуться; пришлось вернуться к отмелям, держась сколь возможно близко к берегу, в непрестанной опасности быть перевернутыми. Мы стремились лишь убраться из этого проклятого места и от его кровожадных обитателей и гребли так, словно за нами гнались все дьяволы ада.
Через час, когда мы приближались к острову Хатораск, на нас вдруг обрушился град стрел. Пришлось опять удалиться прочь от берега – туда, где поджидали опасные волны.
И вот произошло самое страшное. Когда мы плыли вдоль острова, от него отделилась дюжина каноэ. Нас вот-вот должны были отрезать от пути на юг. Повернуть назад значило пойти на верную смерть – нас окружили бы туземцы. В открытом море – захлестнули бы волны.
Мы гребли, пытаясь не дать индейцам перехватить нас. Они издавали странные, пронзительные крики.
Нам удалось опередить их. Я плелся в двадцати ярдах от Мармадьюка с Саймоном. У меня не хватало духу оглянуться, но я слышал всплески и крики за моей спиной. Как я ни старался, расстояние между мной и моими товарищами медленно увеличивалось, а туземцы подбирались все ближе. До них оставалось ярдов пятьдесят. Я выбивался из сил и чуть ли не всхлипывал. Бесполезно. Меня догоняли.
И тогда Саймон Солтер совершил поразительный поступок. Он оглянулся, проревел мне что-то ободряющее и, увидев, что силы мои на исходе, развернул каноэ навстречу туземцам. Его лицо было искажено бешенством и страхом. Когда мы встретились, я крикнул:
– Сэр, не смейте!
Но он оборвал меня:
– Спасай свою шкуру!
Индейцы завопили с удвоенной силой. Мармадьюк оглянулся и опять стал грести словно одержимый. Повернувшись, я увидел Саймона, окруженного вопящими дикарями. Весла взмывали вверх и падали вновь.
Его собственное весло только что опустилось на чью-то шею. Я вернулся к своему занятию и больше не оглядывался.
'Удалившись на милю к югу, мы с Мармадьюком бросили взгляд назад. Погони за нами не было. Справа тянулся незнакомый берег. Мы выбились из сил, но остановиться все равно боялись. Еще через час мы вытащили каноэ на отмель и легли на песок. Дождя, холода для нас не существовало – лишь неимоверная усталость и страх перед дикарями. Разобравшись с мистером Солтером, они могли заняться нами. Мои колени превратились в сплошную рану и кровоточили. И все же я был жив.
Мы перетащили каноэ в более спокойную воду между отмелями и большой землей и отправились дальше на юг, мимо унылых болот. Наконец нас начали терзать жажда и голод, однако пристать к берегу мы не решались. Ветер стих, дождь по-прежнему лил стеной. Спускалась тьма. Мы присмотрели маленькую бухточку и вошли в нее. Я ничего не чувствовал от усталости и даже немного поплакал.
К следующему утру в каноэ набралось на дюйм дождевой воды. К нашему смятению, на песке обнаружились следы дикарей. Сначала мы напились водой из каноэ, а потом отважились на вылазку в глубь острова, где набрели на пресное озерцо и еще раз попили.
Там было полно рыбы, но поймать нам не удалось ни одной. Мы нашли несколько вылежавшихся в воде кусков дерева и соорудили из них сиденья для каноэ, чтобы поберечь израненные колени. Еще несколько плоских деревяшек прихватили про запас, чтобы вычерпывать ими воду.
Мы продолжили путь на юг, растравляя изголодавшиеся желудки немногими кусками влажного хлеба, которые швырнул в мое каноэ Саймон – еще тогда, на Роаноке. К концу дня буря прекратилась, еда закончилась, а голод и холод вернулись. Нашу кожу покрывала высохшая морская соль. Она осела белыми корками вокруг глаз, ушей и на руках, отчего гребля доставляла немалую боль. Как и в прошлую ночь, мы спали на отмелях, дрожа от холода. Но страх погони остался в прошлом.
Мармадьюк и я проснулись только утром. Реликвия и мой дневник были при нас: каждый хранил свое сокровище у себя на груди. Мы осмелились на еще одну вылазку в глубину острова и вновь набрели на пресное озеро. На этот раз нам удалось раздобыть рыбы – с помощью выстроенной из камней плотины.
Рыбу мы съели сырой: с головой, костями и всем остальным. Как же это было вкусно!
Не буду подробно описывать наш путь на юг. Он длился сорок дней, в течение которых я делал кинжалом зарубки на борту каноэ. У меня было время подумать о мистере Солтере. Почему этот человек, всегда казавшийся мне злым и невежественным, не любившим ни меня, ни кого бы то ни было еще, – почему он пожертвовал своей жизнью ради спасения моей? В последующие годы этот вопрос не единожды ко мне возвращался, но я так и не смог найти удовлетворительный ответ. Могу сказать одно: если Небеса существуют, то я уверен, что мистер Солтер – там. Да, Небо и ад таят в себе немало удивительного…
По мере нашего продвижения на юг погода становилась все теплее, а море спокойней. Стояла жара, ослепительно светило солнце. Сначала кожа с нас облезла, а потом мы загорели до черноты. По спокойной воде мы продвигались очень даже бодро, а пропитание добывали, то и дело совершая набеги в глубь побережья.
Время от времени мы видели туземцев. Тогда мы без промедления прыгали в каноэ и отходили подальше от берега. Мы жили с широко открытыми глазами и были всегда начеку.
На сорок первый день путешествия нас схватили испанцы. Я проснулся оттого, что по моим ребрам ударил чей-то башмак. Вокруг столпилось с полдюжины солдат. У берега ждал баркас, а подальше – огромный корабль, наверное галеон. Грубый офицер задавал мне вопросы на испанском. Я не понимал ни слова. Раздраженный моей несообразительностью, он каждый вопрос сопровождал затрещиной. Я счел благоразумным держать кинжал при себе.
Мармадьюк поразил меня: он бегло заговорил по-испански. Отвел офицера в сторону и минут десять или около того о чем-то тихо с ним беседовал. Высокомерие офицера сменилось удивлением. Он взял в руки триптих, отобрал его у солдат и осторожно откинул шелк – так, чтобы никому не было видно. Когда офицер подошел ко мне во второй раз, его отношение полностью изменилось. Мы были усажены в раскачивающийся на волнах баркас и доставлены на корабль.
Мармадьюк держал триптих на коленях, а мой дневник был по-прежнему у меня на груди. Я мог только догадываться, много ли там уцелело за эти шесть недель дождей.
На палубе было полно солдат, точь-в-точь как на „Тигре“. Мы спустились в люк, и затем нас проводили в небольшую каюту и представили капитану. Мармадьюк опять как ни в чем не бывало говорил по-испански, и опять враждебность испанца сменилась сначала изумлением, а затем и почитанием.
В тот вечер мы сели за стол вместе с капитаном и его офицерами. Было выпито немало вина, все шумели и веселились, а центром не умолкавшей ни на секунду беседы, в которой я не понимал ни слова, стал Мармадьюк. Я же радовался шелковым рубашке и штанам, мягкому сиденью, свинине, рису, столовому серебру и серебряным кубкам, пиву, которым я насладился сполна… И еще: наконец-то мне кто-то прислуживал, а не наоборот.
Ту ночь я провел на великолепной койке. Опять качался на волнах корабль, отовсюду доносились скрипы и стоны, а Мармадьюк, хмельной от вина и радостного возбуждения, наговорил больше, чем следовало.
Что плавание к Роаноку было предпринято с тайной целью, я знал уже давно. Теперь же мне стала ясна сама эта цель. Основав колонию протестантов в точности на семьдесят седьмом градусе западной долготы, королева Елизавета рассчитывала ввести новый календарь, изобретенный ее придворным астрономом Джоном Ди, нулевой меридиан которого проходил как раз через эту колонию. Новый календарь превосходил григорианский, введенный Римом, по всем статьям.
В него был встроен тридцатитрехлетний цикл, равняющийся возрасту Спасителя, так что человек мог в точности знать, что он родился, скажем, на четвертом году жизни Господа нашего Иисуса Христа. Пасха, священнейший из всех дней, в точности следовала библейскому времени. Влияние Елизаветы на соседей-протестантов возросло бы неимоверно, а высокие достоинства изобретения Ди заставляли бы все новые и новые народы переходить в протестантство – к унижению папы и позору Испании, которые остались бы с худшим из двух календарей.
Из всего вышеперечисленного следовало, что этим намерениям следовало во что бы то ни стало помешать, и к нам были засланы Мармадьюк, Рауз и Кендалл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36