Полиция Беверли-Хиллз придет к нему, и если никому из полицейских не придет в голову увидеть связь, Уолтер Стакел проведет параллель между автором, убитым вскоре после встречи с Гриффином, и автором, покончившим с собой после тайной переписки с тем же Гриффином.
А вот и они, легки на помине, две полицейские машины и автомобиль частной охранной фирмы, едут по Сансет с востока. Вот еще несколько машин едут на север по Рексфорд с включенными сиренами. Гриффин двинулся на восток, а затем повернул назад и поехал обратно. Надо было посмотреть, поймали ли Автора. Это было бы ужасно. Автор жив, с оружием, из которого только что стреляли, в машине, а в переулке полно битого стекла. Что он им скажет? Это не ваше дело. Автора упекут в сумасшедший Дом на обследование, если он не скажет, в кого он стрелял. А если скажет, они его арестуют и приставят к Гриффину охрану, если изворотливому адвокату удастся его освободить из-под стражи. До ареста они оповестят все больницы и клиники скорой помощи, чтобы им сообщали все случаи огнестрельного ранения.
Гриффин медленно проехал мимо переулка. Полицейские вышли из машин; в воздухе кружился вертолет, заливая сцену белым светом, таким же ярким, как луч «солнечного» прожектора на кинопремьере. Автора не было. Человек в халате, владелец одного из домов, разговаривал с полицейским, который что-то записывал. Естественно, никто ничего не видел, и даже, несмотря на битое стекло, какие-то официальные меры принимать было нельзя. Они скажут, что это была уличная разборка, и станут ждать, не обнаружится ли тело в багажнике угнанного «шевроле» где-нибудь на стоянке аэропорта. Могут они узнать, что стекло было от «мерседеса»?
Гриффин свернул в Бенедикт-каньон на случай, если в полицейской машине видели его разбитые окна, и направился в сторону дома по небольшим улицам между Беверли-Хиллз и Бель-Эр. Он был рад, что Автор скрылся. Лучше жить под угрозой покушения, чем если Автора посадят и обнаружится его нездоровый интерес к Гриффину.
Его обдувал приятный ветерок, напоминая отпуск на острове, когда джип везет тебя из влажного аэропорта на курорт мимо солдат с автоматами и отдых приобретает аромат приключения. Он был в недосягаемости для Автора, и можно было включить радио. Он крутил ручку настройки, пока не услышал электрогитару. «Иглз» почти угадали. «Отель Калифорния» напомнил ему, зачем он переехал в Лос-Анджелес и его первые годы в городе, вечеринки в горах, наркотики, острое ощущение скорости своего успеха и зависть его не таких удачливых друзей. Ему было неприятно напоминание из прошлого. Покрутив ручку, он наткнулся на «Ван Хален». Музыка для стадиона, музыка для вечеринки, где веселятся шестьдесят тысяч бездельников. Гитара забирала все выше и выше. Может, это только иллюзия мастерства, дешевый водевиль? Или настоящая виртуозность? И обязательно ли, чтобы музыка была такой громкой, чтобы приносить удовольствие? Он прибавил звука, и ветер наполнил музыкой пустое пространство перед ним. Ему нравилось будить по ночам обитателей особняков громкой музыкой. Если бы он был парнем, зарабатывающим восемнадцать тысяч долларов в год, живущим в ничем не примечательном городке, каких много, где бы он работал менеджером на складе автозапчастей. И был бы у него круглый живот и грузовичок, переполненные пепельницы на кофейном столике, и подружка с татуированной розой на левой груди, и друзья, взламывающие пустые летние домики. Был бы он длинноволосым работягой, который убежден, что вся сила вселенной сейчас сосредоточена здесь, потому что Бог проявляет себя в электрогитарах. Жаль, что он не помнил, как съезжал на велосипеде с крутой горы, с раскинутыми руками, рассекая воздух и ощущая опасность.
Завтра он отвезет машину в мастерскую, и ему вставят новые стекла. Они догадаются, что произошло, поскольку разбиты оба стекла. Гриффин придумает какое-нибудь убедительное объяснение.
Нет, татуированная роза – это чересчур. Может быть, маленькая карта Техаса, или змея, или дикий зверь. Реактивный истребитель, нападающий на (или защищающий?) ее сосок. Непредсказуемость.
Глава 8
В него стреляли, его чуть не убили, но как только были вставлены новые стекла, он с трудом мог представить, что еще недавно за ним гнался Автор. Он подумал, что когда-нибудь это может случиться снова, и поехал с работы домой на такси. Но вечером ему пришлось брать такси трижды: чтобы поехать на ужин, потом на просмотр, потом домой. И еще такси утром, чтобы добраться до студии. На следующий день он поехал на своей машине.
Дэнни Росс позвонил около пяти на следующий день, после того как в Гриффина стреляли. Джан неуверенно сообщила ему, что его спрашивает некий Росс. Тот, должно быть, сказал, что его просили перезвонить, но она решила подстраховаться и уточнить, прежде чем соединять его с Гриффином. Гриффин попросил соединить.
– Дэнни Росс! – радостно произнес Гриффин.
– Да. Вы звонили? – Росс был явно растерян.
– Когда вы можете прийти?
– Зачем?
– Я о вас думал. Вы талантливы. Жаль, что у нас ничего не получилось с вашей последней идеей.
Хотел узнать, какие у вас появились задумки. Если есть что-то написанное, приносите.
– О какой идее вы говорите?
– О той, которую вы представляли в прошлом году в октябре.
– Я вам никогда ничего не представлял.
– Дело в том, что я частенько бываю забывчив. – Что этот Росс имеет в виду?
– Да нет. Мы должны были встретиться, но утром назначенного дня вы отменили встречу. Должны были ехать в Нью-Йорк, или что-то в этом роде. А новую встречу так и не назначили.
Гриффин посмотрел в календарь Джан. Росс был прав. Ему действительно пришлось лететь в Нью-Йорк, чтобы посмотреть пьесу, которая заинтересовала Левисона. Джан не вычеркнула из расписания встречу с Россом. Встреча была назначена на пятницу. Гриффин снова появился в офисе только в понедельник. Надо было что-то придумать.
– Ладно, Дэнни, – сказал он, – у вас хорошая репутация, люди о вас говорят. Недавно кто-то упомянул ваше имя, и я его узнал. Вероятно, я что-то перепутал. Когда вы можете прийти?
– Когда вы свободны?
– Я ваш должник. Почему бы нам не встретиться завтра? Что вы думаете насчет обеда?
Гриффин изо всех сил старался быть любезным. А что думал Дэнни Росс?
– Отлично.
– В «Гриле»? В час?
– Хорошо, – ответил совершенно обескураженный автор.
Гриффин должен был обедать с двумя продюсерами. Он попросил Джан перенести встречу на конец недели, в офис. Это были друзья, они не обидятся.
Гриффин волновался, не станет ли Росс распускать слухи, что он выжил из ума, но ситуация была просто забавной, и вдобавок тот, наверное, вне себя от радости, что получил и встречу, и обед. Он вскоре забудет, при каких обстоятельствах. А Гриффину самое время заключать мир с Автором открыток.
На студии было тихо. Ларри Леви уехал на всю неделю кататься на лыжах в Оленью долину, и в его кабинете шел ремонт. Старые бамбуковые обои были содраны, серое ковровое покрытие снято. Гриффин заглянул в кабинет, когда покрасили стены – в бледно-персиковый цвет. Маляр прикладывал к стене наволочку. Она была практически одного цвета со стеной.
– Что скажете? – очень серьезно спросил маляр у Гриффина.
– О чем? – не понял вопроса тот.
– Это наволочка хозяина, он хотел, чтобы мы подобрали такой же оттенок. Получилось?
– Выглядит красиво. А что будет на полу?
– Слышал, он хочет что-нибудь красное.
Гриффин рассказал про наволочку Джан, и на следующий день за завтраком в «Поло-Лаунж» Левисон рассказал о ней Гриффину.
– Я долго не мог оформить свой кабинет, – сказал Левисон. – Всегда боялся сглаза. Хотел, чтобы помещение было деловым, ничего личного или оптимистического. Понимаете, о чем я? Даже если я никогда не стал бы вешать плакаты дома и мог бы раскошелиться на парочку картин, в кабинете я бы все равно повесил плакаты.
– Значит, у Ларри Леви другой стиль. Что касается меня, я где-то посередине.
– Ну, вам-то по душе стиль юго-запада. Немного нарочито, но вы парень крутой, выдержите.
– Хотите сказать, Ларри Леви не выдержит?
– Хочу сказать, дело в наволочке. Можете выражать свою индивидуальность, как вам угодно. Он спросил, не против ли я, если он переделает кабинет. Я сказал ему, что если хоть одна из его картин будет удачной, я построю ему Тадж-МахЛеви. Гриффин, если ему нравится цвет, можно отрезать кусок материи и принести. Не нести же наволочку. Этот парень не с того начинает.
– Он не хотел портить наволочку.
– Только этого не надо.
– Другого способа я не знаю, – сказал Гриффин.
– А я знаю.
– Если хотите, чтобы Ларри Леви расшевелил нас всех, придется мириться с его стилем. Мне кажется, он поступает правильно. Вокруг одни серые или пастельные тона. Он выбрал красный. Не знаю, стратегический это выбор или эстетический, но это смело.
– Он и должен быть смелым.
Гриффин наблюдал за тем, как смотрит на него Левисон. О чем он думал? Гриффин вел себя как настоящий игрок в команде. Означало ли его уважительное отношение к эксцентричности Леви, что он готов остаться с Леви, если Левисону придется уйти? Гриффин видел, что Левисон жалел вырвавшегося раздражения, которое было лишь прикрытием его собственного страха перед новым игроком.
Гриффин подумал, что все это слишком сложно. Его снова охватила ненависть к Автору, который, наверное, полагает, что мы тут сидим и гладим друг друга по головке. Или если приходится вонзать в кого-то кинжал, то это доставляет радость ритуального убийства как убийце, так и жертве. Гриффину хотелось схватить Автора и провести его лицом по грубой бетонной стене. Ему хотелось сказать ему: «Как ты смеешь путать меня своим жалким покушением, когда имеешь дело с убийцей». Ему хотелось видеть, как Автор умирает в шахте лифта. Ему хотелось склониться над ним с огромным револьвером и спросить, понимает ли он теперь, когда игра зашла так далеко, разницу между стратегией и хорошим вкусом. Понимал ли Автор, что для Ларри Леви вкус – лишь стратегический прием?
В офисе его ждало сообщение, что звонила Джун Меркатор. Что он ей скажет? Что ей было нужно? Конечно, она звонит поблагодарить, что он пришел на похороны. Прошло десять дней. Он извинится, что пришлось уйти раньше, но он опаздывал на совещание. Он знал: она поймет.
Он перезвонил ей. К телефону подошел мужчина. По голосу – пожилой, под восемьдесят. Отец? Дядя? Ее или Кахане? Джун взяла трубку и попросила Гриффина подождать, пока она перейдет к аппарату в другой комнате. Он слышал, как она передала трубку пожилому мужчине, а потом – звук ее шагов. Стук каблучков по деревянному полу. Странно: дома – и на высоких каблуках. Почему не в чем-нибудь более домашнем? Из-за траура? Может быть, они были у юриста, где зачитывалось завещание? Вряд ли. Неудавшиеся писатели не оставляют завещаний. Кому нужны их древние стереосистемы, маленькие телевизоры, коллекции пластинок, четко отражающие года густые и года пустые. И еще старые университетские учебники с номером комнаты в общежитии, нацарапанным на форзаце.
– Извините, – сказала Джун Меркатор, и было слышно, как положили трубку другого телефона. Гриффин точно знал, что она была одна в комнате с закрытой дверью; может быть, даже прилегла на диван или на кровать. Ему бы хотелось, чтобы она лежала. – Я вас видела на похоронах.
– Извините, что не смог остаться, у меня было совещание.
– Пожалуйста, не извиняйтесь. Удивительно, что вы вообще пришли.
– Почему? – сказал он беспечно.
Он знал, что она имела в виду. С чего бы занятому руководящему работнику ходить на похороны не пойми кого? Но он старался показать, что его не задела фраза. Он надеялся, что его голос передавал растерянность – мол, разве не так поступают воспитанные люди?
– Я ужасно выразилась, да? Я хотела сказать, это очень мило, что вы пришли. Но вы его едва знали и не обязаны были приходить.
– Он был редкостным человеком. Талантливым.
– Правда?
Она хотела это знать. Что-то в ее голосе говорило: «Я тоже так когда-то думала, но потом начала сомневаться. Если вы, мистер Гриффин, скажете, что мой избранник был талантлив, я вам поверю».
– Ему нужен был удачный случай.
– Но он был хорошим писателем. Я всегда так думала. Поэтому я влюбилась в него. А его письма. Он писал мне письма.
– Как долго вы были вместе?
– Шесть лет.
– Долго. – Гриффин пытался догадаться, зачем она позвонила. Можно ли попытаться это как-то деликатно выяснить? – Что теперь собираетесь делать? – спросил он.
– Мне в банке дали отпуск на несколько недель. Не знаю. Вернусь на работу, когда буду готова. Я, собственно, уже готова, но думаю, если я вернусь прямо сейчас, меня не поймут. Это будет неприлично, да? Я должна подождать.
– Поступайте, как считаете правильным, – сказал Гриффин.
– Но если я вернусь на работу, все подумают, что я бездушная. Им, наверное, будет неприятно меня видеть. Меня могут даже побаиваться.
– Почему?
– Потому что я буду напоминать им о смерти.
Для нее было вполне естественно позвонить ему. Разве не он был последним, кто видел Кахане живым? Это довольно веская причина. А тот короткий разговор, когда она сказала, где искать Кахане? Они славно тогда поговорили. То было обещание дружбы. Может быть, даже любви. Если бы он не убил Кахане, стал бы он добиваться этой женщины? В любом случае это было бы странно. Кроме того, может, игра и не стоила свеч.
На нем тоже стояло клеймо. Джан, Стакел, полицейские – разве их всех не поражало одно то, что он видел умершего человека прямо перед его смертью? Ему придется напоминать себе, что он не подозреваемый, когда ему будут задавать множество вопросов. Задавать вопросы – нормально. Гриффин тоже хотел задать вопрос. Он хотел задать Джун Меркатор только один вопрос. Этот незаданный вопрос мешал, как невыпущенный пар, и желание задать его нарастало. Он хотел спросить ее, не против ли она с ним увидеться. А на самом деле – не против ли она с ним переспать. Итак, что он хочет спросить у нее прямо сейчас? Спросить, и с вопросами будет покончено? Он хотел узнать, не против ли она лечь с ним в постель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27