– Благословляю, – рассмеялся Гриффин. – Пусть у кого-нибудь другого болит голова.
– Вам не отвертеться, – сказал Сивелла. – Я хочу поведать ее вам и сейчас.
Я не хочу сейчас ничего слушать, – сказал Гриффин, наслаждаясь нарастающим напряжением. Начиналась игра. Он был в настроении играть.
– Расслабьтесь, Гриффин, – сказал Сивелла. – Это шутка. Всего лишь рок-н-ролл.
– Вовсе нет. Это кино. Мы не выпускаем сотню альбомов в год. Мы снимаем девять фильмов. У нас нет права на ошибку.
– Вам надо расслабиться, – сказал Сивелла.
У Гриффина пропало желание спорить.
– Как вы знаете, «постоянная бдительность – цена свободы». – Он попытался изобразить улыбку. – Что будете пить? – спросил он и подозвал официанта. Он заказал себе минеральной воды и позволил им рассказать сюжет.
– Есть один районный прокурор, который запутался в своих чувствах, – сказал Оукли.
– Нет, не так надо начинать, – сказал Сивелла. Гриффин видел, что Оукли выругался про себя. Это было важно для него. Выпал редкий случай рассказать сюжет вне стен студии, иметь возможность общаться не по телефону, а он, едва начав, уже стал путаться.
– Хорошо, попробуем так. Вы у самой большой чертовой тюрьмы в Калифорнии, высоченные стены…
Гриффин перебил, просто чтобы подразнить Оукли, хотя знал, что это нечестно:
– Почему Калифорния?
– Потому что в Калифорнии есть газовая камера. Можно взять любой штат, где есть газовая камера. Любой штат, где существует смертная казнь и где не применяется расстрел, смертельная инъекция или электрический стул. И вот вы у тюрьмы. Внутрь въезжает вереница автомобилей. Ночь. Идет дождь. У входа небольшой пикет демонстрантов, около сотни человек. В руках свечи.
– Свечи под дождем? – спросил Гриффин.
– Они прячут их под зонтиками. Зонтики светятся, как японские фонарики.
– А вот это хорошо, – сказал Гриффин, – очень красивый образ. Я такого не видел. Очень хорошо.
Оукли сел поудобнее и поднял со стола стакан. Посмотрел на него, решая, стоит ли пить, и поставил обратно.
– Итак, мы в одном из автомобилей. Путь преграждает участник пикета, чернокожая женщина, настоящая матрона. С первого взгляда видно, что она хороший человек. Все очень тихо, никакого бунта. Водитель уже готов толкнуть ее бампером, но человек на заднем сиденье останавливает его. Женщина замечает человека на заднем сиденье, и он открывает окно. Они смотрят друг на друга. Потом машина въезжает вовнутрь. Так вот. Это ночь смертной казни, а человек на заднем сиденье – районный прокурор. Он блестяще выиграл трудный процесс и отправляет умственно отсталого девятнадцатилетнего чернокожего парня в газовую камеру. Он верит в правосудие. Совершенное преступление ужасно, и нет ни малейшего сомнения, что совершил его именно этот парень. Соответственно, он получает высшую меру. Кстати, это одно из рабочих названий. «Высшая мера». Мы видим казнь исключительно через выражение лица районного прокурора, мы слышим звук закрывающихся дверей и все такое, но видим только человека, который в ответе за эту казнь. Это его первый опыт. И он ему не нравится. Все его поздравляют с победой, а он противен сам себе. У выхода из тюрьмы он видит, как мать парня увозит гроб с телом в катафалке. В этот момент он клянется, что в следующий раз, если ему придется отправлять кого-то в газовую камеру, это будет богатый человек, у которого будет самый лучший защитник в штате. Он проследит, чтобы правосудие было одинаково для всех. Он хочет выровнять чаши весов. – После этого Оукли отпил из стакана.
Сивелла внимательно смотрел на Гриффина:
– Неплохо для начала, а?
– Переходим от районного прокурора к богатой паре из Бель-Эр. Они ссорятся. Гроза. Такая же мерзкая погода, как у тюрьмы. Они худа-то собираются. Он уезжает в порыве гнева. Она должна была ехать с ним, но не едет. Не хочет. За ссорой наблюдают. Может быть, дети. Здесь мы еще не проработали детали. Потом его машину заносит на дороге, и она падает в ущелье, прямо в водосток, он тонет вместе с машиной. Его тело уносит течением. Когда осматривают машину, обнаруживается, что она была в неисправности, и возбуждают дело об убийстве. А районный прокурор решает не спускать богачам и отправить жену в газовую камеру.
– Как вы опишете сюжет в двадцати пяти или менее словах? – сказал Гриффин.
– Бросьте, Гриффин, – сказал Сивелла, – дайте нам шанс. Мы профессионалы. Вы должны дослушать до конца.
– Нет. Не должен. Мне достаточно.
– Тогда забудьте об этом, – у меня полно связей в городе, и найдется не менее десятка человек, которые выслушают всю историю. Знаю пару человек, которым будет достаточно того, что вы уже слышали. Вы достаточно слышали. Так да или нет?
– Позвоните своим знакомым и спросите, купят ли они сюжет из одного акта.
– Не ссорьтесь, – сказал Оукли. – Я могу рассказать вкратце. Начну прямо с третьего акта. Прежде всего, в основе сюжета судебный процесс. Мы видим, как совещаются присяжные, как районный прокурор готовит дело, женщина на процессе. Естественно, он выигрывает процесс. И естественно, она получает высшую меру. Пока рассматриваются апелляции, что-то начинает беспокоить прокурора. Тело так и не было найдено, поэтому процесс был таким тяжелым. Он отправляет богатую белую женщину, которую защищали лучшие адвокаты в стране, на смерть, не найдя тела мужа. За день до казни он узнает, что муж жив. Теперь ему необходимо найти мужа и отменить казнь. Короче говоря, финал: районный прокурор врывается в тюрьму, бежит по коридору, ведущему к газовой камере, и разбивает окна, когда в камеру подают газ. В конце фильма мужа арестовывают за попытку убийства, а когда районного прокурора спрашивают, при помощи какого оружия планировалось совершить убийство, он говорит: «При помощи штата Калифорния».
Оукли откинулся на спинку и допил из стакана, довольный собой.
– Это не двадцать пять слов, – сказал Гриффин.
– Черт побери, Гриффин, это гениально, – сказал импресарио, – вы прекрасно понимаете, что это фильм фильмов.
Он не был в этом уверен. Напротив, даже совсем не уверен. Но не хотел им об этом говорить. Это был этический триллер, который понравился бы Ларри Леви и даже Левисону. Если бы Ларри захотел иметь дело со сценарием без второго действия и каких-либо правдоподобных перспектив на роман прокурора с осужденной женщиной, Гриффин с радостью передал бы ему всю ответственность.
– Кто будет писать сценарий? – спросил Гриффин. – Вы?
– Это ведь моя идея, – развел руками Оукли.
– Надо привлечь еще кого-нибудь.
– Это его идея, Гриффин. Дайте ему шанс, – сказал Сивелла.
– Для нас это обойдется слишком дорого. Нужно будет переписывать. И не говорите мне, что это не так. Вы прекрасный режиссер, Том, но Левисон вам не поверит. Он захочет кого-нибудь более популярного. Не хочу сказать, что он не поверит в сюжет, но хочу сказать, что ваш последний фильм ему не понравился. И я бы этого не стал говорить, если бы не относился к вашей идее серьезно. У нее есть перспектива.
– У нас были проблемы, – сказал Оукли. Гриффин подумал, что он сам был в них виноват. – Но это моя идея. Я начал писать. Я написал три пьесы для Би-би-си. Я могу написать этот сценарий сам.
– Посмотрю, что можно сделать. Тем временем приготовьте список лучших авторов, которых вы знаете и с которыми вы могли бы работать.
Сивелла был готов поспорить, но Оукли знаком велел ему молчать.
Гриффин извинился и вышел в туалет. Сюжет ему понравился. Он не был уверен в режиссере. У Оукли были интересные идеи и хорошая стрижка, и с ним было весело, но после первого фильма его стиль изменился. Выбор актеров подкачал. Ничего не было плохого в том, что он не приглашал звезд, чтобы фильм смотрелся более органично, но актерские ансамбли складывались неубедительно. Он очень старался, но постановочные и операторские решения были лишены вдохновения. Гриффин мог бы согласиться, чтобы первый вариант сценария написал Оукли, но не второй. Уговорить его на это будет непросто, но если он станет упорствовать, можно сказать, что это навредит ему как режиссеру. Он все равно получит свое, даже если не будет режиссером этого фильма. Стоило попробовать. Он даст Сивелле список с именами пяти авторов.
Когда он вернулся к столику, Сивелла протянул ему открытку с эмблемой отеля.
– Что это? – спросил Гриффин.
– Метрдотель сказал: «Какой-то господин попросил меня передать это мистеру Миллу».
Сивелла был разочарован, что Гриффин не оценил его актерские способности.
– В чем проблема? На открытке ничего не написано.
– Это невидимые чернила, – сказал Оукли. – Невидимые чернила. Хорошая фраза, правда? Может выйти хорошее название. Как вы думаете?
Гриффин кивнул. Он крутил в руках открытку.
– Название, – сказал Оукли, – мы забыли сказать вам название. «Habeas Corpus». Как вам «Habeas Corpus»?
– Мне нравится, – сказал Гриффин.
– Мне не нравятся «Невидимые чернила», – сказал Сивелла. – Звучит как рабочее название сценария. Подобные названия встречаешь в сценариях, за которые платят, но по которым ничего не снимают. На название фильма не похоже.
Оукли взял открытку у Гриффина:
– Что это значит?
– Это сигнал от человека, с которым я должен был здесь сегодня встретиться. Он сообщает мне, что не смог прийти, поскольку занят с дамой.
– И все это на пустой открытке? – спросил Оукли.
– Мы понимаем друг друга.
– Вот видите, – сказал Оукли. – Я тоже всегда в это верил. Карма – не что иное, как совпадение. Мы болтаемся по отелю, изнываем от скуки, никаких вечеринок, ищем приключений. Вы приходите в отель с определенной целью. Ваш друг слегка меняет свои планы на вечер, и теперь будет снят фильм, и все мы разбогатеем.
– Я и так уже богат, – сказал Сивелла.
– И все это благодаря… – сказал Оукли.
– Другу Гриффина? – спросил Сивелла.
– Нет. Женщине, с которой он сейчас в постели.
Мысли Гриффина были уже далеко.
Мне завтра рано вставать. Позвоните мне на студию.
– Это не сон? – спросил Оукли.
– Нет, – сказал Гриффин и бросил на стол две двадцатки. – Выпейте еще по стаканчику.
– Чек не нужен? – спросил Сивелла.
– Оставьте его себе.
На выходе он спросил метрдотеля, не узнал ли он человека, который дал ему открытку.
– Я его не видел. Сожалею, мистер Милл. Открытку мне дал посыльный. Хотите с ним поговорить?
Что может сказать ему посыльный?
– Нет, спасибо, – сказал Гриффин, – я знаю, кто это.
Сам не зная зачем, он положил метрдотелю в карман пять долларов. Интересно, сколько дал посыльному Автор? Два доллара?
Гриффин расстался еще с двумя долларами, когда служащий подогнал к выходу его машину. Он знал, что Автор за ним следит. Он был или в вестибюле, который Гриффину не был виден из-за людей, ожидавших свои автомобили, или он скрывался в темноте на дорожке. Или он ждал в своем автомобиле, чтобы поехать следом. «Он может запросто убить меня прямо сейчас, – подумал Гриффин. – Может быть, у него есть оружие и он выстрелит в меня, когда мы поравняемся у светофора. Может быть, он заставит меня ехать быстрее и быстрее к каньону, пока я не потеряю управление и не врежусь в дерево».
Вместо того чтобы повернуть на запад по Сансет к Беверли-Глен, Гриффин поехал на юг к Беверли-Хиллз. В зеркало заднего вида были видны фары. Один автомобиль отъехал от отеля с ним одновременно, остальные автомобили присоединились у светофора. На следующем перекрестке у квартала, застроенного большими домами, он повернул налево без предупреждения, доехал до середины квартала и снова повернул налево, двигаясь по узкому переулку между домами назад к Сансет.
За ним ехала какая-то машина. Станет ли полиция преследовать «мерседес», который свернул в переулок? В этих домах не было въездов в гараж с тыльной стороны. Если он поедет быстрее, а машина сзади окажется полицейской, его остановят. У него дрожали руки. Если полицейские начнут задавать обычные в таком случае вопросы, они почувствуют запах двух выпитых коктейлей, а он не хотел рисковать арестом. Он притушил свет на «торпеде», чтобы водитель сзади не мог видеть его силуэта. Зачем рисковать и делать из себя еще более удобную мишень. Он ехал с безопасной, как ему казалось, скоростью, но не так медленно, чтобы можно было подумать, будто он высматривает незапертые ворота. Впереди был бульвар Сансет, машины стояли между двумя светофорами, на которых горел красный. Преследователь затормозил, расстояние между ними было в два дома, и Гриффин посмотрел на свой спидометр, удостовериться, что он не превышает дозволенную скорость.
Оба автомобиля ехали с такой скоростью до конца переулка; машины на Сансет тронулись, когда на светофоре зажегся зеленый. Гриффин не мог въехать на бульвар из-за сплошного потока транспорта. Теперь, когда вблизи бульвара света прибавилось, он мог рассмотреть машину позади него. Это не был полицейский автомобиль. Водитель потянулся за чем-то, и Гриффин увидел оружие в тот момент, когда прозвучал выстрел. Заднее стекло его машины разбилось, и прежде чем пуля вылетела через переднее стекло, на какую-то долю секунды их в машине было двое – он и пуля. Маленькие осколки стекла упали ему за воротник и неприятно щекотали шею.
На мгновение обе машины застыли на месте. Гриффин знал, что Автор, напуганный тем, что он сделал, ждал, чтобы понять, попал ли он в Гриффина. Гриффин склонился вперед, изображая мертвого. Потом вдавил со всей силы педаль газа и влился в поток транспорта на Сансет, с ясной головой и гордый собой. В него стреляли, он же не оцепенел от ужаса, а стал быстро действовать; теперь он свободен от человека с оружием, от человека, который в него стрелял, который пытался его убить. Не будь Кахане размазней, подумал Гриффин, он бы защищался, он бы или избил меня, или убежал бы и, возможно, заявил бы в полицию, и меня бы арестовали.
Автор не преследовал его. Он плакал? Выстрелил себе в лоб? Гриффин надеялся, что именно так он и поступит. А потом сообразил, что если Автор покончит жизнь самоубийством, его квартиру будут обыскивать и найдут бесценное сокровище – не отправленные открытки, черновики отправленных открыток и дневник с гневными записями о Гриффине Милле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27