– Может, прямо сейчас и начать?
– Валяй, – одобрила Надя, и я пошла к своему компьютеру. При виде очередного чертежа на его мониторе слезы сами собой навернулись мне на глаза.
Боковым зрением я видела, как Модзалевская о чем-то говорила с Бондаревым, который в изумлении тоже круглил глаза не хуже андерсеновских собак. Мне почему-то вдруг стало так жалко себя, а заодно еще и Альбинку с влюбленной Сонечкой, что я и не заметила, как по-настоящему разрыдалась.
Подойдя к моему столу с совершенно ненужным мне справочником молодого рабочего 1962 года издания, Надя прошипела:
– По-моему, ты переигрываешь.
Она сунула справочник мне в руки и громко, на все бюро, сказала:
– Вот. Ты просила действующие ГОСТы. – И еще раз шепнула: – Так можно запугать объект до полусмерти.
Я грустно посмотрела на объект, который не обращал на наши манипуляции ровным счетом никакого внимания.
Вы не поверите, но слезы мои были провидческими. Если, конечно, можно так выразиться. После работы меня опять ждала у хлебобулочного киоска Альбинка, на которой не было лица.
– Ну! – бросилась я к ней. – Что еще натворил твой даугавпилсский новгородец?
– Он ничего… но Сонечка…
– Что с Сонечкой?! – испугалась я до умопомрачения. Все-таки она у нас была одной дочерью на двоих.
Альбинка расплакалась, уткнувшись в выставленный в витрине карельский хлеб.
– Да что случилось-то?! – начала я терять терпение.
Говорить Альбинка не могла, и я потребовала у киоскерши, чтобы она дала нам хоть какой-нибудь воды. Тетка, видя плачевное состояние моей подруги, налила чаю из собственных запасов, в который накапала своего же пустырника. Альбинка хлебнула этого русского народного бальзама и через некоторое время смогла пробормотать:
– Она… беременна…
– Сонечка беременна? – не поверила я.
– А Сонечка – это кто? – спросила киоскерша, решив, что имеет право знать, не зря ли потратила свой пустырник.
– Сонечка – наша дочь, – ответила я.
– Ну… де-е-евки! Это ж дело жите-е-е-ей-ское! – разочарованно протянула тетка. – Я-то подумала, что у вас кто-то умер.
Она обиженно захлопнула свое окошко, а мы с Альбинкой пошли к остановке автобуса.
– Когда ты узнала? – строго и по-деловому спросила я подругу. С ней же иначе нельзя.
– Сегодня утром.
– Она тебе призналась?
– Ее сегодня рвало.
– Мало ли что рвало. Может, у нее несварение желудка?
– А слезы по ночам?
Еженощные слезы, перешедшие в утреннюю рвоту, тоже показались мне подозрительными, и я спросила:
– А что она сама говорит?
– То и говорит…
– Альбинка! Почему из тебя все надо клещами вытаскивать? Можешь ты сразу все рассказать?
– Могу. Ей было так плохо, что она вынуждена была признаться, что беременна.
– Она была у врача?
– Нет, не была, но каждая женщина и без врача поймет, что беременна.
Опыта в подобных делах у меня не было, поэтому я поверила подруге на слово и снова принялась расспрашивать:
– А кто у нас счастливый папаша?
– В том-то и дело… – Глаза Альбинки опять наполнились слезами. – Это как раз тот мальчик… помнишь, я тебе говорила… Сонечка в него влюблена, а он на нее даже не смотрит.
– Ничего себе – не смотрит! Как это он, не глядя, умудрился ребенка ей запупырить?
Честно говоря, Сонечку очень даже просто не заметить. Думаю, вы вполне можете представить себе, кого могли произвести на свет две бледных спирохеты: Альбинка и очень светлый блондин Ромочка. Кожа у Сонечки была такой прозрачной, что просвечивали голубые жилочки на висках, шее и тонких руках. Если у матери волосы еще хоть как-то желтились, а кок у папаши в последнее время стал отливать благородной платиной, то кудри Сонечки напоминали пучок тонких белых катушечных ниток под № 60. Глаза девушки цвета выгоревшего дешевенького голубенького ситчика, а на губы у ее организма и вовсе не хватило краски. В жилах Сонечки вяло пульсировала блеклая разжиженная кровь двух альбиносов, и я никак не могла взять в толк, как она умудрилась раззадориться до секса.
– Ну и что вы намереваетесь делать? – спросила я несчастную подругу. – Надеюсь, не аборт? Имей в виду, я не дам тебе калечить девчонку!
– Конечно, не аборт, что ты! – замахала руками Альбинка. – Я, знаешь, думаю, может, поговорить с ним?
– С кем? С этим половым извращенцем?
– Откуда ты знаешь, что он извращенец?
– Только извращенец мог поднять свой… в общем, польститься на нашу девочку! Она же еще совсем ребенок!
– Он сам такой же ребенок. Не забывай, что они учатся в одной группе.
– Это еще ни о чем не говорит. В наше время не только в училище, но и в среднем звене очень средней школы можно отыскать таких бывалых… В общем, тебе и не снилось! И что же ты хочешь ему сказать?
– М-может… он женится?
– С ума сошла! На что тебе целых три ребенка?
– Зато по-людски…
– Сама говорила, что он на нее даже не смотрит.
– Может, когда узнает о ребенке, посмотрит, а?
– А он, значит, ничего еще не знает?
– Сонечка не сказала…
– А вот это очень зря. Он должен знать, куда могут завести сексуальные игрища!
– Это, Наташа, давно уже все знают…
– Знают, – не стала спорить я, – но теоретически. А мы ему раз – и результаты практических занятий. Поехали!
– Куда?
– В училище. Не женим, так хоть морду набьем!
– Так уж вечер… занятия кончились…
– Да, верно… – огорчилась я, потому что руки у меня уж очень чесались. – Ну ничего! У нее живот, как я понимаю, на нос еще долго не полезет, так что время у нас есть. Немедленно езжай домой к ребенку, а завтра возьмем по пол-отгула и поедем в училище квасить этого папашу.
– Может, лучше без рук?
– На месте разберемся, что лучше.
На следующий день на работе я была тише воды и ниже травы, потому что думала только о Сонечке. Она вчера была в таком плачевном состоянии, что Альбинка уже поздним вечером вынуждена была вызвать меня к себе на дом в качестве психотерапевта. Бледность Сонечки была обычным ее состоянием, но вчера вечером бедная девочка была сине-фиолетовой от горя и любви одновременно. Выяснилось, что она любит этого Даниила больше жизни, что сознательно пошла на секс, чтобы у нее хоть что-нибудь от него осталось на память. Даниил ни в чем не виноват, потому что Сонечка сама так захотела. Она знает, что Даниил ее не любит, а любит Кристинку Рябышеву, у которой каштановые кудри до пояса и черные глаза на пол-лица. Слезы нескончаемым потоком лились из голубеньких глазок нашей девочки. Я пыталась говорить какие-то слова, произносить какие-то двусмысленные сентенции, но в конце концов призналась, что психотерапевт из меня никакой, и мы дружно прорыдали втроем весь оставшийся вечер.
Таким образом, на рабочее место я явилась с заплывшими глазами, бледным лицом и горестными складками у губ в стиле самой настоящей тургеневской девушки, изнемогающей под бременем безответной любви.
– Я и не думала, что все настолько серьезно, – испугалась за меня Надя Модзалевская, а Володька Бондарев, проходя мимо уткнувшегося в монитор Беспрозванных, сказал:
– Кретин! Ты посмотри, какие женщины из-за тебя убиваются!
«Кретин», оторвавшись от компьютера, никак не мог сообразить, про каких таких женщин идет речь, и даже на всякий случай зыркнул в сторону начальницы Юлии Владимировны. Та интимно говорила по телефону, и Бондареву пришлось прямо показать бестолковому Валерию Георгиевичу на меня. Я тяжело вздохнула по Сонечке и углубилась в справочник молодого рабочего за 1962 год.
Надя с Володькой в течение первой половины рабочего дня по части оказания мне дружественной помощи превзошли все мои ожидания.
Бондарев еще три раза обозвал Беспрозванных кретином и несколько раз довольно громко сказал:
а) такие женщины на дороге не валяются;
б) если бы по нему, Бондареву, так сохли, то он не сидел бы, как дурак, за компьютером;
в) если он будет продолжать сидеть, как дурак, за компьютером, то найдутся другие, которые сидеть не будут;
г) и д) – в таком же духе.
Надя Модзалевская тоже довольно громко произнесла следующее:
а) Наташенька, не стоит так переживать, будет и на твоей улице праздник…
б) Наташенька, он тебя не стоит, найдутся и получше…
в) Наташенька, хочешь, я с ним переговорю на твой счет, хотя он тебя абсолютно не заслуживает…
Я совершенно искренне голосила, что не надо ни с кем говорить. Надя понимающе кивала и два раза вызывала меня в коридор, будто бы ее просил это сделать Славик Федоров.
В результате этих действий обстановка в нашем паршивом техническом бюро наэлектризовалась до предела. Когда я шлепнула Юлии на стол заявление о предоставлении мне половины отгула по семейным обстоятельствам, она без слов подписала и даже шепнула:
– Наталья Львовна, держите себя в руках! Я целиком на вашей стороне! Мы сделаем все от нас зависящее!
Я посочувствовала бедняге Беспрозванных и помчалась на встречу с Альбинкой.
Возлюбленный Сонечки Даниил оказался слегка уменьшенной копией волоокого Славика Федорова. На его юношеском лице даже уже кустилась молодая поросль будущей испанской бородки.
– Дохлый номер, – сказала я Альбинке. – Такие не женятся. Или, в крайнем случае, женятся, но дня на два, не больше.
– Нам бы, чтобы ребеночек был законнорожденный, в браке…
– Дура ты, Альбинка! – в сердцах сказала я. – На дворе давно уже не девятнадцатый век. И даже не двадцатый.
Когда нам удалось прижать волоокого Даниила к ограде училища, он от удивления так трогательно захлопал своими огромными ресничищами, что я мысленно похвалила Сонечкин выбор. Красивый мальчик, не придерешься.
Я (потому что Альбинка могла только беззвучно, как рыба, разевать рот) в общих чертах обрисовала волоокому будущему папаше ситуацию и потребовала определиться в намерениях.
– А вы ничего не путаете? – спросил парень.
Я тут же решила, что мы и правда что-то путаем. Ну не могла Сонечка срубить сук настолько не по себе! Этот мальчик предназначен для принцесс крови, а не для наследницы псевдоприбалта Дюбарева. Я уже хотела пробормотать «извини», когда топчущаяся на крыльце училища хорошенькая девушка с гривой блестящих темных кудрей крикнула:
– Даник! Ты скоро?
– Не мешай, Кристина, тут серьезное дело! – ответил ей парень.
Кристина пожала плечами, недовольно сверкнула яркими глазами и независимой походкой пошла в противоположную от нас сторону.
Нет, все сходилось. Сонечкино училище. Даниил. Кристина.
– Не путаем! – жестко сказала я. – Возможно, что это вы, молодой человек, запутались в своих поклонницах.
– Я не знал, что Соня моя поклонница…
– Вот так номер! – дьявольски расхохоталась я. – Не знал, а ребенка ей сделал! Нонсенс! Не находишь? Или теперь такие нравы?
– Знаете что, дайте мне прийти в себя, – неожиданно попросил вдруг Даниил. – Все так неожиданно…
– Нет, вы посмотрите на него! – продолжала я гадливо улыбаться. – Неожиданно! Ты что, когда сексом с ней занимался, не ожидал, что может получиться ребенок?
– Я не про то…
– А про что?
– А вы, собственно, кто? – вместо ответа спросил Даниил.
– Вот она, – ткнула я в Альбинку пальцем, – ее мать. А я… в общем, кто я – неважно… я очень близкий Сонечке человек.
После этого сообщения парень больше не обращал на меня никакого внимания и повернулся к Альбинке.
– Понимаете, я не помню, чтобы что-то было, – сказал он.
– Амнезия? – опять ввернула я. – Как в мексиканском сериале?
– У нас, правда, была вечеринка… все здорово выпили… Я не помню, была ли с нами Соня… – Даниил, игнорируя меня, смотрел только на Альбинку.
– Так ты еще и алкаш? – развернула я его к себе лицом. – Нам, значит, аборт делать, девчонку калечить, чтобы она урода какого-нибудь не родила?!
Парень выкрутился из моих рук и опять повернулся к Сонечкиной мамаше.
– Надо все-таки уточнить, – опять заговорил он, – я ли виноват… Может, все-таки не я…
– Так! Все ясно! Пойдемте, Альбина Александровна! – потянула я за руку совершенно ошалевшую подругу. – Нам здесь больше нечего делать!
Мы оставили Даниила у ограды училища и отправились к метро. Уже на эскалаторе Альбинку вдруг прорвало:
– Зачем мы ушли? Он вроде не отказывался! А ты меня потащила!
– Альбина, похоже, что он не сволочь, но нам от этого не легче.
– Почему?
– Потому что он не любит нашу Сонечку. Он даже не мог вспомнить, была ли она на вечеринке!
– Ну и что?
– А ничего! Похоже, если на него как следует нажать, он даже женится… Но это не принесет Сонечке счастья. Не любит он ее!
– Может, потом полюбит?
– Ага! Держи карман шире! Тут сплошь и рядом любимых перестают любить…
На следующий день я шла на работу со Славиком Федоровым. Встретились мы с ним, выйдя из своих маршруток, и он намертво ко мне приклеился. И даже вызвался нести мой пакет с кактусом, который я намеревалась поставить на компьютер для улучшения экологической обстановки на своем рабочем месте.
– Что-то в последнее время вы, Наташенька, очень грустны, что никак не вяжется с радостным цветом ваших волос, – отметил Федоров.
Я как раз размышляла над тем, в каком ключе ему ответить, когда почувствовала чей-то взгляд. Я повернула голову. На нас со Славиком пристально смотрел Валерий Георгиевич Беспрозванных, который, как оказалось, шел почти рядом. Я печально кивнула ему головой в знак приветствия и ответила Федорову настолько громко, чтобы мог слышать Валерий Георгиевич:
– Да вот… специально покрасила волосы… для одного человека, а он не реагирует…
Испуганный этим заявлением, Беспрозванных прибавил шагу и очень скоро исчез сначала в проходной Большого Инженерного Корпуса, а затем и из поля моего зрения.
По пути до дверей нашего паршивого технического бюро мы с Федоровым обменялись еще некоторым количеством двусмысленностей, и я поняла, что Славик будет ждать меня после работы где-то в районе так любимого нами с Альбинкой хлебобулочного киоска.
Весь день я на Беспрозванных не смотрела, потому что первые полчаса устанавливала кактус, а все последующие были потрачены на чертеж, который срочно затребовал цех. Надя с Володькой тоже помалкивали, поскольку были заняты не меньше меня, а Юлия пропадала у начальства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28