до начала рабочего дня оставалось сорок минут. Если прямо сейчас стартовать с места нечесаной и немытой, то можно успеть.
Я подошла к подруге. Она по-прежнему спокойно спала. Я попыталась ее разбудить, поскольку ей тоже надо было на работу. Утро, которое мудренее ночи, настало, но Наташа идти на работу явно не собиралась. В бесплодных попытках заставить ее подняться с дивана прошло еще минут десять.
Мне очень не нравилось то, что происходило с подругой, но остаться с ней и тоже не выйти на работу я не могла. У нас в читальном зале как раз в этот день должна была проходить большая конференция, и весь немногочисленный коллектив библиотеки был задействован под завязку. Я нацарапала Наташе записку, что непременно приду после работы, и вылетела на улицу.
На работу я немного опоздала, за что получила соответствующую выволочку от заведующей, но это все-таки было лучше, чем вообще не прийти в библиотеку. Весь рабочий день я провела, как во сне, потому что без конца возвращалась мыслями к Наташе. Конечно, все эти сглазы и «отсухи» ерунда, но она слишком всерьез восприняла и сумасшедшую тетку у лужи, и угрозы бывшей жены Валеры. Так недолго и нервный срыв получить.
Вечером я помчалась в магазин, накупила всяких вкусностей и поехала к подруге. Мне пришлось звонить в дверь минут двадцать. Я уже собиралась идти в ЖЭК за слесарем, когда Наташа наконец открыла. Вы бы видели, на что она стала похожа! И без того от природы очень худенькая, за сутки она превратилась в тоненькую, почерневшую веточку, в сто раз хуже засушенного лютика, которым она обзывала меня.
– Почему не открывала? – очень бодро спросила я. Главное, не дать ей понять, что она отвратительно выглядит.
– Спала, – вяло ответила она.
– Сколько можно спать? – еще бодрее спросила я и начала выгружать из пакета самые любимые подругой продукты: дорогущие раковые шейки в рассоле, зерненый творог с апельсиновым сиропом, консервированную стручковую фасоль, пирожное-суфле и свиные отбивные. – Сейчас я пожарю свинину, и мы с тобой поедим. Есть хочется до умопомрачения!
Наташа безразлично посмотрела на деликатесы и на мою нечеловеческую бодрость, выдавила из себя слово «поешь» и вышла из кухни.
– Есть буду только с тобой! – Я сказала ей это уже в комнате, куда явилась вслед за ней.
– Я не хочу, Альбина, – ответила она.
– А ты через не хочу, – выдала я очередную бодряческую банальность.
– Не смогу. Мне неприятно даже на еду смотреть.
– А в зеркало тебе на себя приятно смотреть? – не выдержала я, вытащила из сумки зеркальце, сунула ей в руки и поняла, что жизнь поменяла нас местами. Энергичная, жизнелюбивая Наташа лежала на диване дохлой божьей коровкой, а я олицетворяла собой кипучую деятельность.
– Я не хочу на себя смотреть, – промямлила она и положила зеркальце на стол. – Из меня будто все соки выжали, жизнь по капелькам уходит. Мне плохо. Физически плохо. Она своего добилась. Я, наверное, умру, Альбина.
– Еще чего! – закричала я. – С ума сошла! Мы никому не доставим такой радости!
– Ты ничего не сможешь сделать.
– Я? Ты меня еще не знаешь! Я непременно что-нибудь придумаю! А сейчас ты возьмешь себя в руки и съешь хотя бы пирожное, я твое самое любимое купила – суфле с вишнями. Ну-ка быстро вставай! Расселась тут!
В конце концов мне удалось уговорить Наташу поесть, но лучше бы я этого не делала. У нее открылась такая рвота, что я собралась вызывать «Скорую помощь».
– Я возненавижу тебя, Альбинка, если ты вызовешь врачей, – прокашляла она. – Мне уже лучше. Видишь?
Рвота действительно прекратилась, но выглядела подруга так, что краше в гроб кладут.
Я не знала, что мне делать, но поверить в сглаз все равно не могла. Наверняка все это происходит с ней на нервной почве. Завтра, если она будет пребывать все в таком же состоянии, я обязательно вызову врача, и пусть она меня ненавидит.
Следующее утро ничем не отличалось от предыдущего. Наташа не желала вставать с дивана, а я со всех ног понеслась на работу, чтобы все-таки связаться с Беспрозванных. Он мог помочь ей получше всякой «Скорой помощи».
Как истинный гуманитарий, я имела очень сложные отношения с цифрами. Они у меня совершенно не запоминались. Когда Наташа работала на заводе, я даже ей звонила, предварительно посмотрев номер телефона в ее формуляре. Поскольку она уволилась, ее формуляра уже не существовало. Я перебрала все формуляры и читательские карточки на букву «Б», но оказалось, что Валера не был записан в нашу библиотеку.
Я в изнеможении опустилась на стул. Что же делать? Наверное, я зря теряю время. Наверное, мне надо бежать обратно к Наташе, чтобы вызвать ей врача. Я отпросилась с работы по семейным обстоятельствам и хотела уже выйти из библиотеки, когда вдруг вспомнила Конькова. Он же работает где-то рядом с Беспрозванных! Я возвратилась к формулярам, помедлила немного и все-таки достала карточку, принадлежащую Константину Ильичу.
Коньков долго не мог сообразить, кто ему звонит, а когда наконец понял, необоснованно обрадовался. Но как только до него дошло, что нужен мне вовсе не он, а Валерий Георгиевич Беспрозванных, голос его очень ощутимо потускнел и выцвел в телефонной трубке. Но, надо отдать Конькову должное, он все-таки разъяснил мне, как пройти сквозь весь Инженерный Корпус к техбюро, где работал Беспрозванных. А кроме того, он, видимо, так накачал Валеру, что тот даже побежал мне навстречу, когда я показалась в конце их коридора.
Когда Наташин муж остановился передо мной, я, не стесняясь сотрудников, с удивлением посматривавших на нас, прижала его к стене коридора (откуда только сила взялась?) и, присвистывая от ненависти, заговорила:
– Что же ты с ней делаешь, гад? Она же жить не хочет!
– Что ты имеешь в виду? – спросил он, изо всех сил пытаясь сохранять безразличие.
– А ты не знаешь?! – нервно рассмеялась я. – Почему ты ее бросил?!
– Это наше дело, – отвел он глаза в сторону. – Мы сами разберемся.
– Ты можешь не успеть разобраться! Пока ты будешь разбираться, твоя рыжая стерва сведет ее в могилу!
– Рыжая стерва? – Беспрозванных с большим удивлением посмотрел на меня.
– Вот именно! Рыжая стерва! Ведьма! Любочка твоя!
– Люба? А что Люба?
Я видела, что он спрашивает только затем, чтобы потянуть время, потому что совершенно растерялся, и была права. Он сглотнул нервный комок и спросил:
– Что она сделала?
– Она приходила к Наташе! Угрожала ей! Может, какую порчу навела, не знаю! Только на жену твою страшно смотреть! Или ты уже Наташу женой не считаешь?
– Что с ней? – теперь уже Беспрозванных схватил меня за грудки, и я видела, что в глазах его заплескался настоящий страх.
– Не знаю, Валера… Только она чуть жива. Честное слово!
– Та-а-ак… Сейчас! Жди! Два слова начальнице скажу и куртку возьму.
Он моментально исчез с моих глаз, чтобы через несколько минут появиться вновь с курткой под мышкой.
Народу в маршрутку набилось под завязку, и она без конца останавливалась по требованию. Валера чертыхался возмущенно от нетерпения:
– Черт, надо было на такси!
Потом наш и без того медленный транспорт мертво завис на перекрестке. Валера в волнении постукивал ногой и возвратно-поступательным движением вытаскивал нитки из своего шарфа. Я, чтобы не нервничать, перевела глаза с него на соседок, которые сидели напротив нас. «Немолодая», – подумала я про одну, а потом вгляделась и поняла, что она ненамного старше меня. Женщина откликнулась на мой внимательный взгляд недоуменным своим. Я отвела глаза, а сама продолжала ее исподтишка разглядывать.
Теперь я уже видела, что она при всем своем возрасте очень хороша собой. У нее были густые золотистые волосы, прекрасные светло-зеленые глаза с редкими, но длинными, аккуратно накрашенными ресницами, еще вполне свежие щеки и сочный рот с красиво выгнутой верхней губой.
Я представила, как утром, собираясь по своим делам, женщина красила у зеркала эту свою выгнутую губу светло-оранжевой помадой, наверняка казалась себе еще вполне привлекательной особой и даже не думала о том, что первым делом бросается в глаза не прихотливый изгиб ее губы, а возраст. А отметив себе ее возраст, вряд ли кто-нибудь из мужчин отважится на второй взгляд, если только случайно не застрянет в маршрутке. «Таково и мое ближайшее будущее», – с грустью подумала я, пожалев себя на пару с этой женщиной в оранжевой помаде.
Потом я перевела глаза на ее соседку. Взгляд первым делом уперся в пакет гигиенических прокладок, которые красовались прямо перед носом Беспрозванных, ярко розовея сквозь прозрачный мешочек. Даже не поднимая головы к лицу женщины, я решила, что она должна быть молодой. Менталитет русских женщин старше тридцати еще не дорос до такого естественно-пренебрежительного отношения к столь деликатным предметам женской гигиены.
Я подняла глаза к лицу хозяйки прозрачного мешочка с прокладками и тут же стыдливо отвела их в сторону. Женщина оказалась примерно одного со мной возраста и с заячьей губой, конечно, оперированной, но очень неудачно. Некоторым людям легкий шрамик над верхней губой даже придает некоторый шарм и пикантность, но эту женщину шрам уродовал так, что на нее жалко было смотреть. Пакет с прокладками, выставленный на всеобщее обозрение, видимо, должен был сигнализировать мужчинам, что, несмотря на этот недостаток, она все-таки женщина. Но если бы она даже облепилась прокладками снизу доверху и в раскрытом виде, вряд ли это привлекло бы к ней мужчин. На ее фоне мы с женщиной с выгнутой губой выглядели еще очень даже соблазнительно.
Я вздохнула и перевела взгляд на Валеру. Он, не реагируя ни на какие прокладки, продолжал методично распускать свой шарф.
Маршрутка сдвинулась с места только минут через пятнадцать, а потом в караване машин и автобусов черепахой ползла еще около двадцати. К Наташиному подъезду Беспрозванных бежал так, что я еле за ним поспевала, а в такт сотрясению всех моих внутренностей в мозгу билось: «Где же ты был раньше, бегун на длинные дистанции?»
Он открыл дверь своим ключом, и мы внеслись в квартиру. Валерина нервозность передалась и мне, и я уже была почти готова увидеть подругу, испускающую последние вздохи.
Наташа сидела на диване все в тех же джинсах и свитере, которые не снимала третьи сутки. Лицо ее было пусто и черно. Увидев мужа, она не удивилась и не взволновалась. Она безразличным голосом отметила:
– А-а, это ты…
Валера плюхнулся перед ней на пол:
– Натка! Что?! Что у тебя болит?!
– У меня ничего не болит… или все болит… Я не понимаю…
– Врача! Срочно врача! Альбина, звони!
– Не надо врача. – Наташа нашла в себе силы усмехнуться. – Смотрите, что я нашла… – И она откуда-то из-за спины вытащила смятый листок бумаги, изрисованный странными знаками, похожими на иероглифы, и фигурками полузверей-полулюдей. Все это было заключено в сферу, по ободу которой шла недвусмысленная надпись: «Конец твой близок».
– Черт! – опять помянул нечистого Беспрозванных. – Гадина…
Я догадалась, что это выражение не имело отношения к Наташе, а Валера, с брезгливостью выхватив у нее листок, спросил у меня:
– Ну и что с этим делать?
– У своей ведьмы поинтересуйся! – бросила ему я.
Он полоснул меня диким взглядом. Наташа оставалась к этому действу абсолютно безучастной.
– Ничего не будет! – очень убедительно заявил Валера и вечным мужским жестом взял руки жены в свои ладони. – Вот увидишь! Это все идиотские сказки! Загадочные картинки! Ужастики для слабонервных! Ничему не верь, слышишь! Не верь!
Наташа даже не шелохнулась, а я вдруг заметила на ее щеке пятно. Оно не было темным, но отчетливо проступало на бледной коже. Я включила настольную лампу и развернула ее так, чтобы свет падал подруге на лицо. Она болезненно сощурилась, а мы с Беспрозванных увидели не одно, а целых два пятна: одно на щеке, а другое – сползающее с подбородка на шею.
– Этого только не хватало, – испугалась я уже не на шутку и потребовала от Беспрозванных: – Немедленно звони своей рыжей твари!
Он бросился к телефону, но позвонил не Любе, а, видимо, тому самому Саше, телефон которого мы хотели с Наташей найти.
– Сашка! – закричал в трубку он. – Срочно нужен адрес той бабки… Помнишь, вы Артемку возили… в Тосно, что ли… Куда? В Малую Вишеру? Черт! Далеко! Все равно диктуй! Надо, срочно! Потом объясню… Ничего, примет и без предварительной договоренности. Тут такое дело! В общем, говори адрес, я записываю… – Он вытащил из кармана ручку и прямо на обоях записал адрес.
До места жительства бабки, которая спасла от непонятной болезни сына Валериного друга, мы добирались на такси больше трех часов. Наташу укачивало так, что мы через каждые двадцать минут вынуждены были останавливаться. Она выходила на воздух. Ее выворачивало наизнанку непонятно чем, потому что она не ела уже третий день.
Бабка, которая на деле оказалась никакой не бабкой, а моложавой женщиной лет пятидесяти, жила в частном доме. В приоткрытую калитку мы никак не могли пройти, потому что по двору металась огромная черноухая овчарка на длинной цепи. Валере пришлось бросить в одно из окон камешек, чтобы хозяйка наконец показалась на крыльце.
– Вы Ангелина Степановна? – прокричал Валера.
– Нет, но она живет здесь. А вы от кого? – спросила вышедшая женщина.
– Ни от кого! Мы сами по себе! Мой друг у нее сынишку лечил!
– Ангелина принимает только по предварительной договоренности.
– А без договоренности нельзя?
– Нельзя. У нее люди.
– Послушайте! – забыв про собаку, Валера кинулся во двор, и молниеносная псина умудрилась вырвать у него из куртки приличный кусок ткани. Он чуть подал назад и закричал: – Мы не можем ждать! Жене очень плохо! Тут какое-то колдовство, вы посмотрите… – И он помахал захваченным из дома листком с каббалистическими знаками.
Женщина цыкнула на пса, прошла по дорожке от крыльца к нам, взяла в руки листок, внимательно оглядела все знаки, потом бросила взгляд на почерневшее лицо Наташи и, сказав «подождите», опять ушла в дом. Через несколько минут, за которые Валера успел раз десять обежать вокруг машины, где мы сидели, на крыльце опять показалась та же женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28