– Браво, Зефирелла! – подхватила Грета, с трудом удерживая в руке свой полный до краев бокал, чтобы его содержимое не выплеснулось на белоснежную скатерть.
– Вива, Зефирелла! – явно придуриваясь, заорал Леонард и вслед за остальными поднял свой бокал.
– Вот именно! – согласился Фрэнк. Своими навыкате зенками он не отрываясь смотрел в смеющиеся голубые глаза Греты. – «Историю одной малиновки» надо изучать в movie's schools. Это прекрасная moving love story, настоящая история любви в восхитительном обрамлении барокко Катании. Накал чувств, взрыв страстей на фоне картины изумительного сицилийского города! На той самой улице… Черт, забыл, как она называется…
– Та, где монастырь? – уточнила старуха-президент.
– Exactly, – кивнул Фрэнк. – Там еще полно церквей, исторических памятников, галерея рядом с монастырем… – Фрэнк задвигал руками, показывая, как расположены галерея и монастырь.
– Это мост Капинера, – сказала старуха, не сводя с Греты выцветших серых глаз. – Иначе мост Малиновки. Туда и сегодня влюбленные приходят целоваться.
– Точно, – повторил довольный Фрэнк.
Грета накрыла своей ладонью руку Фрэнка и испустила глубокий вздох. Почему жизнь иногда такая несправедливая, а иногда, наоборот, такая прекрасная и longing?
– Ты отвезешь меня туда, Фрэнк? – проворковала она.
– Куда? – Физиономия Фрэнка лучилась довольством, как в тот день далекого детства, когда он отделал сыночка Кармине Какаче, несмотря на то, что тот был на три года старше. Парню вздумалось издеваться над ним, Фрэнком.
– На мост Капонера, – шепнула Грета.
– Ну конечно, детка! – улыбнулся ей Фрэнк.
На пляже в Марцамеми
На пляже в Марцамеми двое туристов читали, устроившись на лежаках. О том, что это именно туристы, говорило само их занятие – кому еще взбредет в голову читать на пляже? Дон Лу Шортино только что отобедал. О том, что это именно так, говорил тот факт, что он сидел и пил бранкаменту. Он расположился под навесом за одним из четырех столов, накрытых бумажными скатертями в красную клетку. С его стола еще не успели убрать, и сейчас дон Миммо суетился, наводя на нем порядок. Он быстро свернул скатерть, даже не стряхнув с нее крошек. Дон Лу Шортино дружески похлопал его по руке и перевел взгляд в сторону моря. Вид железобетонных конструкций, как всегда, вызвал у него боль сродни изжоге. Уже и здесь начали строить, чтоб им пусто было. Нагнали землекопов и каменщиков. И пусть то, чем занимались эти люди, в Нью-Йорке принесло Шортино богатство. Но здесь, в Марцамеми, дон Лу не позволил бы построить даже игрушечный домик для внучки дона Миммо. Крошечный островок, лежащий прямо напротив пляжа Марцамеми, занимала всего одна великолепная вилла. Вспоминая в США о Марцамеми, дон Лу всегда думал о ресторанчике дона Миммо и этой вилле. Для него только эти строения имели здесь право на существование. Любая лишняя крыша навсегда лишит Марцамеми индивидуальности, превратит островок в место, каких много.
– Кто? – спросил Пиппино по кличке Олеандр. Свое прозвище он получил за крайне ядовитый характер, вполне достойный того растения, от которого, как говорят на Востоке, «держатся подальше и шейхи, и их лошади». Непревзойденный гений по части владения ножом Пиппино. Сорок лет назад в Катании его называли Черным Пиппино, потому что считалось, что у него черное сердце, не ведающее жалости. При этом он никогда и никому не лизал задницу – единственная вещь, утверждала молва, которую он мог позволить себе лизнуть, был клинок его сицилийского ножа. Он целовал его, а потом натирал мылом, – и тогда клинок легче входил в тело жертвы и нестерпимо жег рану. Как-то раз, это было давным-давно, дон Лу Шортино зазвал его в бар Тури Крикуоку на рюмку фернета и повел такую речь:
– Говорят, ты опасный парень. А вот мне сдается, что ты похож на олеандр – такой же ядовитый. Мой дед учил меня, что олеандры лучше всего растут в садах, где их поливают и всячески за ними ухаживают.
Дед дона Лу Шортино оказался прав. В результате прошло уже сорок лет, а Пиппино по-прежнему оставался рядом с доном Лу Шортино. И на Сицилии, и в Америке его так и называли – Олеандр дона Лу.
– Тот, кто живет на острове, – ответил дон Лу на вопрос Пиппино и указал на видневшуюся вдали виллу.
Пиппино был одет в коричневый костюм-тройку, купленный в обычном магазине и сидевший на нем лучше, чем на многих других сидят костюмы от самых дорогих портных. Из-под пиджака выглядывала черная рубашка поло, застегнутая на все пуговицы. Довершали картину голый череп, круглое лицо и орлиный нос. Ростом Пеппино не вышел, и вообще, если судить по внешнему виду, он чем-то напоминал французского хореографа – в той их редкой разновидности, которая не питает тяги к гомосексуализму.
– А-а, Виталиано Бранкати, – вспомнил Пиппино.
– Он самый, – подтвердил дон Лу.
Лет десять назад дон Лу Шортино отправил Пиппино на пенсию. С тех пор Пиппино одиноко жил в комфортабельных апартаментах и проводил досуг в «культурных поездках», по неделям останавливаясь то в одном, то в другом из эксклюзивных отелей мира, где предпочитал тратить время на чтение книг.
– И как дела у Бранкати? – задал вопрос дон Лу.
– По-моему, неплохо, – ответил Пиппино.
– Нам не пора? – встрепенулся дон Лу и бросил взгляд на часы.
– Как прикажет ваша милость, – поднялся Пиппино.
«Ягуар» подпрыгивал на разбитой проселочной дороге, по обе стороны которой тянулись ограждения из белоснежного камня. Сверху над ними нависали рожковые деревья и индийские смоковницы. Пиппино припарковался на площадке, заставленной ржавыми остовами сельскохозяйственной техники, заваленной тракторными покрышками и пустыми железными бочками. Две собаки, привязанные к разбитой телеге, принялись хрипло лаять. Парнишка в рваной одежде колдовал над механическим культиватором, прислоненным к какому-то сараю из цементных блоков, крытому асбестоцементными плитами. Парнишка бросил работу, вытер руки ветошью, а потом еще раз обтер их о собственные штаны.
– Мне сказали, что вам нужны подпорки для инжира, – сказал он. – Здесь их полно, берите сколько надо.
Дон Лу и Пиппино ничего не ответили и неспешным шагом двинулись в сторону оливы, росшей перед площадкой, в углу которой Пиппино заметил открытый люк. Он уже собрался было полезть в него, но дон Лу остановил его взглядом, ясно говорившим: нет, первым должен пойти я. Дон Лу пригнул голову, чтобы не удариться о притолоку. Он с трудом передвигался по узким ступенькам, и Пиппино деликатно придерживал его за локоть. Вскоре они увидели вентилятор, медленно вращавший лопастями. В глубине подземного убежища в голубых бермудах и заляпанной соусом майке сидел Джакоббо Маретта.
Многие полагали, что никакого Джакоббо Маретты на самом деле не существует, что он всего лишь выдумка Лилло Виртуде из Уччардоне, который хотел, чтобы все считали, будто у него есть надежный, на все готовый человек. В когда-то опубликованном официальном отчете ФБР сообщалось, что Маретта погиб на затонувшем катере, когда вывозил с Кубы «деловых людей». Ну не глупость? Кто в здравом уме когда-нибудь видел «делового человека» с Кубы? Впрочем, один такой деловой человек есть – если принять во внимание, что Джакоббо Маретта жив и здоров.
По правде сказать, история разворачивалась так. За несколько месяцев до того, как отправиться из Америки в Уччардоне, Виртуде организовал исчезновение Маретты и сам же распустил по этому поводу множество противоречивых слухов. А Маретте он сказал: «Мне нужен надежный человек за океаном, мне нужен ты». С тех пор Маретта и обитал в этом подземном бункере неподалеку от Марцамеми. Когда ему требовалось покинуть убежище, он на тракторе добирался до условленного места, где его подбирал желтый «фиат-127». На нем он доезжал до Испики, до склада садовой скульптуры, и пересаживался на грузовик. В грузовике переодевался и ехал до аэропорта Катании, где выбирался на свет уже элегантно одетым.
– Дон Лу, простите великодушно, я уже три месяца не выходил отсюда и весь зарос грязью.
У Джакоббо Маретты были кудрявые волосы, выкрашенные в цвет воронова крыла, и усы, которые казались приклеенными.
– Пиппино, старина, ты еще жив?
Пиппино вопросительно глянул на дона Лу. Дон Лу кивнул, и лишь после этого Пиппино в свою очередь кивнул Маретте.
– Блин, теперь таких, как ты, больше не делают! – засмеялся Маретта. – Слушай, Пиппино, я же знаю, что ты любишь трахаться, так сделай мне личное одолжение, доставь удовольствие старику Джакоббо: заведи потомство! Нам такие мужики завсегда пригодятся!
И Маретта глубоко вздохнул.
– Дон Лу, – продолжил он уже другим тоном, – вы хорошо сделали, что приехали на Сицилию. Как там ваш внук? Славный парень, толковый, и фигурой вышел… Весь в деда. Кстати, дон Лу, хотел попросить у вас совета… Скоро сажать бобы, а что со мной будет, неизвестно. И бобы могут засохнуть! В прошлом году засохли на хрен! Прям не знаю, стоит ли опять за это браться? Ведь сплошные расходы: людей для посадки найми, воду для полива подведи, трубы проложи… И за все плати, плати! Да и вообще теперь в сельском хозяйстве все не так, как раньше. У них теперь, мать их за ногу, профсоюз! Приходят на работу минута в минуту и уходят минута в минуту! А зарплату требуют, чтоб им пусто было! Вот я и подумал. Не хочу больше тратить силы на четыре говенных бобовых куста! Я в них больше не верю. Мне самому эти бобы не нравятся: мелкие, жухлые, дрянные… Нет у меня к ним больше интереса. Так может, лучше заняться цукини? Вот вы пробовали у дона Миммо пасту с цукини и соленой рикоттой? Хотя, конечно, дон Миммо есть дон Миммо!
– Ты прав, таких, как дон Миммо, еще поискать, – согласился дон Лу. – Правда, сильно постарел, но еще в форме. Руки немного трясутся, когда ставит тарелки на стол, а так держится молодцом.
– А Пиппино? Пиппино, что ты у него ел? Хотя молчи, ничего не говори, я и сам знаю что: спагеттини с рыбным соусом и паприкой. Пальчики оближешь! Да, кстати, могу я вам что-нибудь предложить? Хотя, конечно, вы только что из-за стола. А миндальные пирожные будете? Хотя… Вот черт, эта коробка здесь уже давно болтается, как бы нам плохо не стало. По-моему, эти пирожные уже просроченные! Ну и хрен с ними, пусть их бесы едят, – сказал Маретта, с презрением бросая упаковку с пирожными в угол. – Вы сейчас в Катанию, не так ли? Ну и отлично! Дон Лу, рекомендую вам познакомиться с Соннино. Поверьте моему слову, я немало повидал на своем веку ребятишек, сделавших прекрасную карьеру. Но ни за кого из них я не поручился бы с такой охотой, как за него. Он мне как сын. Когда приедете в Катанию, порасспрашивайте о Соннино и постарайтесь встретиться с ним. Ведь вам в Катании понадобится надежный человек, а я вам его лично рекомендую. Он вам подойдет.
– Был рад повидать тебя, Джакоббо.
– Ну что вы, дон Лу, вы же знаете, что для меня это огромная честь, вы так много для меня сделали… Если позволите… – Маретта встал на колено, взял руку дона Лу и поцеловал ее.
– Вставай, Джакоббо, на этот раз я твой должник.
Машина подпрыгивала на ухабах. Дон Лу задумчиво смотрел в окно. Пиппино не сводил глаз с дороги.
– Знаешь, Пиппино, что я тебе скажу? Маретта как две капли воды похож на этого американского актера, который мне нравится. Как же его…
– Чарльз Бронсон, – ответил Пиппино.
– Точно, – улыбаясь, согласился дон Лу.
Пиппино улыбнулся ему в ответ.
Леолуку Фаваротту, старшего брата дона Джорджино, пристрелили…
Леолуку Фаваротту, старшего брата дона Джорджино, пристрелили в тридцать семь лет в ресторане «Ла Палья», когда он ел спагетти под соусом из чернил каракатицы. Он упал лицом в тарелку, и, когда его подняли, походил на сарацина из театра марионеток. Этот самый Леолука Фаваротта был кумиром Сала Скали. Всегда элегантно одетый, даже летом он носил безупречного покроя костюмы из ирландской шерсти. А вообще Леолука Фаваротта был здоровенным мужиком и великим мастером игры на бильярде.
В «Эден Билиарди», где он играл, всегда собиралась толпа любителей. Среди них толкался и Сал Скали, тогда еще мальчишка. Дело происходило в 1949–1950 годах, когда начали пить и играть на американский манер, и бильярдные залы стали притягивать таких мальцов, как Сал.
С тех пор минуло пятьдесят четыре года. И куда же направил свои стопы Сал Скали в тот день, когда ему предстояло принять важное решения? В «Эден Билиарди», в тот же самый зал, где на теперь уже скрипучем и шатком помосте когда-то блистал в американском бильярде Леолука Фаваротта.
Конечно, за прошедшие годы сукно на столах выцвело и из зеленого стало желтым, надписи «САМБУКА» на больших деревянных щитах почти стерлись, так же как нарисованные на стенах женские фигурки: в белых платьях, с зонтиками для прогулок, в сопровождении усатых синьоров, – навсегда застывшая аллегория легкой беседы, слегка подогретой алкоголем; за стеклами полно дохлых мух. За столиком у самого входа дремал управляющий. За его спиной пощелкивал автомат с надписью «Кока-кола», загруженный банками с пивом.
Дядя Сал в голубом льняном костюме только что закончил телефонный разговор с Фрэнком Эррой, приземлившимся несколько часов назад в Катании и теперь обживавшим самый дорогой номер в «Сентрал-Палас-отеле».
Ради этого звонка Туччо достал из кармана мобильный телефон, вынул из него сим-карту, вставил вместо нее другую, добытую из аппарата одного марокканца, собиравшего помидоры в Пакино, набрал номер, который ему дал дядя Сал, и попросил Фрэнка Эрру. Когда Чаз на другом конце ответил «Hello?», Туччо передал мобильник дяде Салу.
– Меня зовут Сал Скали, я хочу поговорить с Фрэнком Эррой, – проговорил в трубку дядя Сал.
– Wait, – отозвался Чаз с обычной вежливостью.
– Hello, Фрэнк Эрра слушает, – раздался голос Фрэнка.
– Я Сал Скали, – повторил дядя Сал. – Рад познакомиться с вами по телефону. Друзья рассказали мне о вас много хорошего.
– То же самое могу сказать и я. Когда мы могли бы увидеться?
– Не сейчас. Вы пока немного прогуляйтесь по Катании. Если пожелаете сказать мне, куда хотите отправиться, я подошлю парочку своих парней, чтобы они были в вашем полном распоряжении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25