Ой!.. Звонок! Нет, это невозможно, нельзя устраивать такой короткий перерыв на ленч...
– «Тише, тише... жаворонок!» – Я серьезно озабочена темой весны и начинаю с жаворонка. – Скажи: «Тише, тише... жаворонок!»
– Скажи, скажи, жаворонок!
– Тише, тише, мыши!
– Я был вчера на совещании директоров и беседовал с новым старшим инспектором, – говорит мистер Риердон, пробираясь по запутанным ходам нашего муравейника.
Он, конечно, пришел взглянуть на журнал, который я, конечно, не заполнила. Отметки не проставлены, фамилии новых учеников не вписаны, посещаемость за неделю не отмечена. Я снимаю руки с клавиатуры и любуюсь его добротой, добротой мужчины, который заботится о жене и маленьких детях, добротой человека, который находит время посадить цветы. Маленький братик Вайвини орет во все горло у меня на коленях и роняет слезы на клавиши.
– Я не хочу слышать об инспекторах.
– Я попросил его, – продолжает директор и в знак внимания наклоняет голову, – я попросил его прислать младшего учителя вам в помощь. Полагается это по инструкции или нет – безразлично.
Я не могу не расхохотаться. Я обвожу взглядом сборный домик, где яблоку негде упасть, смотрю па длинноногого Хори, который барабанит пальцами по классной доске, подражая моей игре на пианино, на Вааку, которая учится шить на машинке – пока без материи, – на Веро и Таи, которые пытаются доконать ре-мажорную струну гитары, я смотрю на всех остальных маленьких маори, которые сосредоточенно трудятся и развлекаются во всех углах нашей комнаты, увенчанной голыми стропилами, и у меня начинается новый приступ смеха. Как будто мне можно помочь! Даже если б я хотела, чтобы мне помогли!
– Мистер Риердон, но ведь здесь просто нет места для младшего учителя!
Я с опозданием встаю. В конце концов, хорошая учительница обязана вставать, когда входит директор, и приучать к этому своих учеников. Хорошая учительница обязана вовремя заполнять ведомости и журнал. Еще сегодня утром я была уверена, что смогу найти общий язык с инспекторами – что сталось с моей уверенностью? Острые когти Вины вновь впиваются в мои плечи.
Директор осторожно обводит взглядом нашу комнату.
– Здесь слишком много работы для одной женщины.
– Но мне здесь правится. Я должна делать десять дел сразу, иначе я начну размышлять. Мне здесь нравится. Мне все здесь нравится.
– Я не хотел бы... я не допустил бы, чтобы моя жена работала в таких условиях.
Я оглядываю класс через голову ребенка, которого держу на руках.
– Младшие учителя похожи на квартирных хозяек. Они всюду суют нос.
Директор смеется, как мальчишка. Так приятно видеть его лицо без тени забот, постоянных забот о других.
– Чем, кстати, недоволен этот маленький человечек? – спрашивает он наконец.
– Человечек просто наслаждается ежедневной порцией рева.
– У него это прекрасно получается.
– Ой-ой-ой! Почему ты плачешь, Маленький Братик? – Я забыла его спросить. Просто подобрала этого ревуна с пола, чтобы он не мешал мне играть Шуберта.
– Потому что Севен, он стукнул меня в живот... взял и стукнул. Севен.
– Ну-ка... ну-ка... посмотрите на моего славного мальчика...
– Он слишком тяжел для вас.
– Мне нравится все, что слишком тяжело для меня. Мне нравится все, что слишком тяжело для меня.
Директор поглаживает подбородок. Нам, конечно, трудно понять друг друга.
– Я возьму ваш журнал с собой, вот и все. Неважно, что он не заполнен. Я сам проставлю отметки.
Мистер Риердон вновь оглядывает сборный домик, детей на голове друг у друга, корыто с водой и песочницу, для которых нашлось место только у самой двери.
– Тем не менее я абсолютно уверен, что сумею выколотить из Министерства просвещения что-нибудь более достойное вас.
Мой дорогой директор. Он всегда сочувствует «бедным крошкам». А сейчас пет крошки «беднее», чем я.
– Но мне нравятся стропила над головой!
Мне хочется, чтобы он взглянул на сборный домик моими глазами.
– Я постараюсь, чтобы учительница приготовительного класса моей школы работала в благоустроенном современном помещении уже в этом году.
Директор искренне любит «бедных крошек». Как я хочу, чтобы мне в самом деле хотелось работать в новом помещении, хотя бы ради мистера Риердона, ради его престижа. Но откуда ему знать, почему мне нравятся стропила – самые ранние воспоминания о моей матери. Я перевожу взгляд на ребенка, которого держу на руках.
– Ну-ка... ну-ка... посмотрите на моего милого мальчика.
«Вчера вечером у меня был хороший день», – пишет Мохи.
Последний час занятий; цветы, слезы, утренняя порция бренди остались в другой жизни. Я забыла обо всем на свете. Перестала понимать, кто я и что я. Моя душа, как натянутая струна, с готовностью откликается на каждое прикосновение роя малышей и старших детей, которые в это время наводняют сборный домик. Я соткана из их мыслей и чувств. Составлена из шестидесяти с лишним различных индивидуальностей. Я не знаю, что сказала мгновенье назад, что скажу через мгновенье и что говорю сейчас. Меня несет мощная, хмельная волна радостного возбуждения, и, когда она схлынет, я не почувствую опустошения. Чем-то это похоже на опьянение Бетховеном три часа подряд накануне вечером.
– Мисс Воронтозов, – обращается ко мне Варепарита, спокойная коричневая красавица из старшего класса, – мистер Риердон, он прислал меня сюда помочь вам.
В Варепарите мне больше всего нравится умение произносить фамилию, которой меня наградил отец. А в нашем директоре – готовность прийти мне на помощь и прислать не кого-нибудь, а Варепариту.
– Мисс Воттот! – кричит маленькая коричневая Ара, – у Севена ноз! Он резает мой зивот!
– Варепарита, разоружи Севена!
И еще одно нравится мне в больших девочках, которое приходят помогать. Они умеют выполнять приказания, даже невыполнимые.
– Мисс Вонтофофф, – теребит меня шестилетняя коричневая Вайвини, – я напишу письмо мистеру Риердону, когда поеду в лагерь, где лечат.
Я встаю на колени, теперь мы с ней одного роста; с моей стороны это не более чем элементарная вежливость.
– А я думала, ты напишешь мне.
– У тебя слишком длинная фамилия.
– Мисс Воффа, как пишется «боко»? – спрашивает Твинни.
– Что ты пишешь?
– Моя сестричка, моя двойняшка, она стукнула меня в боко.
– Варепарита, что значит «боко»? Таме, носовой платок! Айрини, ты принесла четыре пенса за карандаш?
Айрини наполовину китаянка, ей только что исполнилось пять лет.
– Моя мома, у ней нет четыре пенса.
На прошлой неделе родные Айрини пропили за один вечер восемьдесят четыре фунта – пособие на десятерых детей и все, что женщины выручили за шерсть.
– Мисс Воронтозов, мне надоело писать, – жалуется коричневый Матаверо.
Маленький шестилетний мальчик маори умеет правильно произносить мою фамилию! Я встаю на колени, теперь мы одного роста.
– Прекрасно, напиши: «Мне надоело писать».
– Мисс Фоффоф, – преследуют меня огромные глаза, кудряшки и улыбка до ушей, – вы сказали, мне можно поиграть на пианине, – говорит коричневая Вики, – когда я пришла, вы так сказали.
– Да-да, Матаверо, заправь рубашку! Блоссом, носовой платок!
– Можно мне сейчас поиграть?
– А ты, маленькая Вики, уже все прочла? Я снова встаю на колени.
– Нет, потому что я ненавижу, когда надо читать.
– Прекрасно, когда все прочтешь, тогда поиграешь. Знаешь, Варепарита, это уже слишком, – говорю я, поднимаясь, – вечно эти дети твердят: «Вы сказали то, вы сказали это!» Вечно они твердят: «Вы сказали то, вы сказали это!»
– Мисс Воронтозов, но ведь так оно и есть.
– Значит, они всегда правы?
– Нет, не всегда.
– Ты слышала когда-нибудь, чтобы я сказала одно, а через минуту совсем другое?
– Сколько раз!
– Мисс Вронсоф, мне уже пора заниматься, – говорит Хори; он входит к нам босиком, коричневый мальчик из большой школы. Длинноногий, застенчивый мальчик маори.
– Иди и занимайся. Начни с гамм и арпеджио.
– Мисс Фоффоф, вы сказали, – настаивает Вики, – вы сказали, я могу поиграть на пианине, когда все сделаю.
– Вот видишь, – обращаюсь я к Варепарите и снова встаю на колени. – Я этого не говорила.
– Нет, говорила, мисс Фоффоф, говорила! Глаза, зубы, кудряшки – все сверкает.
– Варепарита, говорила я или нет? Говорила я или нет, Варепарита?
– Я слышала, вы так сказали.
– Все новенькие малыши, ко мне! – зову я и снова поднимаюсь.
– Вам нужен этот цветок? – спрашивает Ата, девочка из большой школы, ей не терпится освободить стол и заняться шитьем. – Можно я вынесу его из класса?
– Мисс Фоффоф, – кричит Вики, – идите, слушайте, как я читаю. Я здесь, за пианиной!
– Хори, играй гаммы двумя руками. Блоссом, носовой платок! Мохи, рубашка! Платок, платок! Рубашка, рубашка!
– А вы сказали, вы сами сказали, что сегодня после большой перемены я буду рисовать, – наступает на меня Марк.
Некрасивый, серьезный, чванный, до отвращения чистенький, Марк никогда ничего не забывает. Я встаю на колени.
– Ты прав, маленький Марк. Смешивай краски.
– У меня нет бумаги.
– По-моему, я просила тебя принести бумагу.
– Кто-то ее стащил.
Я поднимаюсь.
– Хори, неверные пальцы! Первый, второй, третий, первый.
– Рити плачет! – с чувством докладывает маленький братик Вайвини. – Рити!
– Что случилось? Ата, по-моему, ты строчишь слишком близко к краю.
– Севен, он насыпал ей песок за шиворот. Севен.
– Варепарита, приведи сюда Севена. Приведи сюда Севена!
– Что это за слово? – спрашивает Хине; от нее очень плохо пахнет.
– Между.
– Ежду?
– Между. Я сказала, чтобы все малыши подошли сюда. Вики, Марк, Таме, приведите ко мне новеньких.
– У меня стибрили карандаш! – жалуется белый Деннис.
– Варепарита, ты согласна, что они часто употребляют слова, которые я никогда не произношу?
– Да, иногда.
– Кто-то стибрил мой карандаш, – повторяет Деннис, даже голос его погрубел, так явственно слышатся в нем угрожающие нотки.
– Не надо говорить: «Кто-то стибрил мой карандаш», скажи лучше: «Я потерял карандаш».
Еще две девочки маори из большой школы тихонько входят в класс, сняв обувь.
– Мисс Воронтозов, кто назначен капитаном команды «Б» на соревнованиях?
– Я потерял карандаш, – говорит Деннис; его руки все еще вложены в мои.
– Сегодня утром ты дал мне деньги и получил карандаш, верно, маленький Деннис?
– Мисс Воронтозов, кто назначен капитаном команды «Б»?
– Я еще не назначила капитана. Я еще не назначила капитана!
– Вы назначили Хирани.
– Почти наверняка нет. Наверняка нет!
– Кто же тогда капитан?
– Назначу кого-нибудь позже. Ата, по-моему, ты строчишь слишком близко к краю. Выньте из корыта вон того малыша!
– Я потерял карандаш.
Оказывается, я до сих пор стою на коленях и держу в своих руках бледные ручки Денниса. Я пристально вглядываюсь в них. Зачем я их держу?
– Мисс Воронтозов, – хнычет Деннис.
Как легко эти маленькие белые язычки справляются с моей странной фамилией! Я благодарно улыбаюсь Деннису. Он никак не может успокоиться:
– Я потерял карандаш.
– Молодец, Хори! – говорю я, поднимаясь. – Басовые звуки очень хороши. Держи до последней ноты. Стиль, вот чего тебе не хватает! Стиль, мой друг, стиль!
– Можно мы выберем капитана?
– Что?
– Можно мы выберем капитана?
– Не слышу.
– Можно мы выберем капитана?
– Нет. Я сама назначу капитанов. Я назначу кого-нибудь, кто не пропускает тренировок и не обижается по пустякам.
– Вы назначили Хирани.
– Зачем ты привел Севена?
– Я потерял карандаш, – плачет Деннис и дергает меня за халат.
– Севен, он насыпал песок Рити за шиворот. Севен, – докладывает Матаверо, совесть нашего класса, недаром его дедушка – совесть нашего школьного комитета.
– Кто одолжит Деннису карандаш? Ты не одолжишь Деннису карандаш?
– На, Деннис, – говорит Марк. – Смотри никому не давай, только мне, а то стибрят.
– Кто же будет капитаном команды «А» на соревнованиях?
– Разве нельзя подождать, пока я назначу капитана?
– Мистеру Риердону нужно знать сейчас, он должен» отослать списки.
– А у меня нету никакого карандаша. – Айрини подходит ко мне в окружении теней – теплой компании, которая в один вечер спустила восемьдесят четыре фунта.
– Мисс Фоффоф, можно мне сейчас поиграть на пианине? – бойко спрашивает Вики. – Я прочитала свое чтение.
– Мисс Воронтозов, кто капитан команды «А»?
– Мисс Воронтозов, вот Севен.
– Мисс Вронсоф, мне хотелось бы знать, – низким мужским голосом вежливо спрашивает Хори, – вы не сочините для меня коротенькую песенку?
Хори почтительно стоит передо мной босиком.
– Мит Воттот, Рити, она плачет. Рити.
– Мисс Воронтозов, я смешал краски. Только у меня нет бумаги.
– А сейчас, все новенькие малыши, возьмите доски, тряпки и мел, подойдите сюда и сядьте на циновку около меня. Сядьте на циновку около меня!
– Вы придете за пианину слушать, как я читаю?
– Что мне делать с этим цветком?
– Вот Севен.
– Извините за беспокойство, – учтиво продолжает Хори, – но вы обещали написать для меня новую песню.
Он вкладывает мне в руки карандаш и бумагу...
– Мисс Вронтоссуп, настройте, пожалуйста, гитару.
– Я застрелю этот призрак, – объявляет Матаверо. – Он прыгает мне на спину.
К трем часам дня опьянение работой внезапно проходит, появление больших девочек со щетками и шутками полностью отрезвляет меня, и прошлое вновь грозит поглотить настоящее. Прежде я могла ненадолго отсрочить казнь: спокойно выпить с директором чашку чая в коридоре, где валяются куртки, миски и забытые башмаки, неторопливо подвести итоги дня и заесть их печеньем. Но теперь между нами стоит чужой. Он уже тут, когда я прихожу: толчется в коридоре, предугадывает наши слова, выправляет наши мысли. Ничего не поделаешь, придется пожертвовать чаем и заняться баскетболом. Я поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, величественно спускаюсь по ступенькам на своих высоких каблуках, размахиваю над головой свистком, и мы все – те, кто не обижается по пустякам, – идем на нашу плохо утрамбованную площадку. Я ничего не понимаю в баскетболе, но прекрасно понимаю, что кратчайшее расстояние между двумя точками – между двумя стойками с корзинами – прямая линия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37