Потом он начал было говорить, но внезапно опять замолчал, покрывшись нежными алыми пятнами, такими яркими, что Арабелле захотелось коснуться губами его щеки – так, будто это была щека ребенка. Наконец, пытаясь справиться с явно охватившим его волнением, причины которого Арабелла не понимала, Дэн произнес:
– Знаете, Арабелла, а ведь в этом году… Конечно, это всего лишь милое суеверие, но моя голова так забита ими… Эти вишневые косточки – вы не знаете? Это такой древний обычай. Неужели не знаете?
Арабелла все еще не понимала, отчего разволновался этот мальчик, который сейчас так странно смотрел на нее – почти по-детски, но в его взгляде она внезапно почувствовала мужественность, настолько яркую и необъяснимо страстную, как будто ее спутник на глазах превратился из мальчика в мужчину! И оттого, что он смотрел на нее, не отрывая глаз – не со знакомой ей жадностью, но с таким восхищением, будто бы с ней тоже произошло нечто необычное, чего она сама еще не заметила, – у нее закружилась голова.
– Какой обычай? – спросила она глуховатым голосом.
– Мне пришло в голову… Хотя, вы, наверное, замужем? И вам это уже ни к чему.
– Почему вы решили, что я замужем? Похоже, он смутился окончательно, но горевший в его глазах огонек не погас, а словно помимо его воли разгорелся еще ярче. Дэн привстал со своего места.
– Простите меня, но эти вишневые косточки… Пересчитайте их еще раз. Только надо приговаривать… Может быть, я ошибся, но если нет – это было бы редкой удачей для незамужней женщины, какой-нибудь вашей прабабушки, например… Я по привычке загадал – и совпало.
– Объясните же толком, Дэн, при чем здесь косточки, я ничего не понимаю…
Она тоже встала, придерживаясь за овальный вагонный столик. И в тот момент, когда Арабелла оторвала руку от гладкой столешницы, чтобы сопроводить свое растущее недоумение жестом, поезд покачнулся. Все происходящее вдруг показалось ей безумно пошлым – как сцена из душещипательного фильма для пожилых любительниц кэмпа.
Она поспешно села и принялась поправлять выбившийся из гладкой прически локон. А Дэн все еще стоял и смотрел сверху вниз на извилистый пробор, крошечной змейкой бегущий по ее темени. Она же, не поднимая головы, видела только лен его длинной рубашки и медные пуговицы в форме футбольных мячей… Одна, вторая, третья – и ворот, и нежная кожа его шеи.
Так что же с косточками?
И, уже не думая о том, как это выглядит со стороны, она, вслед за своим взглядом, скользившим по пуговицам, поднялась сама и, закрыв глаза, дала его рукам лечь ей на талию и услышала слова, сказанные так тихо, что стук колес поезда едва не заглушил их:
– Если хочешь узнать, суждено ли тебе вступить в брак, то, поев вишен, считай косточки. Последняя косточка даст ответ…
Арабелла легонько подтолкнула его, заставив сесть, и, сама присев ему на колени, взяла в руку ложку и принялась складывать новую горку из коричневато-бордовых косточек:
– В этом году, в будущем году, когда-нибудь, никогда – в этом году, в будущем году, когда-нибудь, никогда – в этом году!
А потом она опять поглядела в его глаза и застыла, боясь пошевелиться и спугнуть чудесное мгновение…
Поезд приходил поздно. Темнело, и желтые вокзальные огни нанизывались на тянувшиеся за ними длинные нити.
Дэн и Арабелла сидели в темном купе, не зажигая света, и считали последние минуты, оставшиеся до того, как прозвенит вокзальный звонок и поезд остановится под прозрачным навесом перрона.
Арабелла уже знала и о существовании Виви, и о смятении Дэна, осознавшего, как внезапно поблекли его чувства к милой девочке из соседнего дома, которая сейчас, наверно, уже стоит на перроне, беспомощно прищурив близорукие глаза и приготовившись считать вагоны подходящего поезда.
Внутри у Арабеллы было пусто и тихо. Она уже убедила Дэна в том, что они расстанутся сразу же, как выйдут из вагона, и никогда больше не встретятся.
Но слезы, появившиеся в его глазах, когда она заговорила об этом, выслушав его сбивчивый, откровенный рассказ, потрясли ее так, что она, улыбнувшись его наивности, чуть сама не расплакалась.
А потом в ее душе возникло неприятное ощущение собственной дурной искушенности, которая показалась ей такой тяжестью, что она внутренне отпрянула от Дэна, этого ребенка-мужчины, который за несколько часов пути устроил в ее душе такой кавардак.
Но, испытывая какую-то странную ответственность за Дэна, она убеждала его в том, что она не нужна ему, что это всего лишь наваждение, случившееся с ним потому, что она его первая «взрослая» женщина – и для него это так ново, что он, конечно же, потрясен… Но это совсем не любовь, ему показалось, это лишь увлечение… А он не понимал, просто не мог понять, о чем она говорит.
Она подавляла в себе желание, пытаясь затоптать собственную искушенность, она оберегала его от собственного тела, а он…
Он ощутил то усилие воли, которое потребовалось ей, чтобы отпрянуть от него сразу же после их единственного поцелуя, и это ощущение опьянило его и придало ему уверенности.
И, внезапно почувствовав эту уверенность, Арабелла поняла, как ей хочется покориться… И тогда она медленно постелила постель и, сев на ее край, стала так же медленно раздевать его.
В льющемся из окна купе свете сумерек ее руки казались ему голубыми птицами, порхающими над ним. Он знал, что как только совсем стемнеет, они приедут – и все закончится. От этого ему хотелось кричать, но он лишь сжимал кулаки, словно пытаясь удержать заходящее солнце.
Арабелла же вдруг присела на ковер и быстро сделала губами все, что нужно, – и ему стало легче.
А потом она сидела рядом с ним и спокойно объясняла то, чего он не желал понимать. Словно заколдованный ею, он послушно лежал и слушал, внутренне не соглашаясь, но и не противореча. А когда она замолчала, он, потянувшись к ней всем телом, уложил ее в постель и даже сумел сделать так, что она застонала от наслаждения…
Они оделись в полном молчании и, взявшись за руки, сели – поезд подходил к Труро. За окном купе было уже совсем темно, только желтоватым пятном светился закат.
Поезд в последний раз покачнулся и остановился.
– Уходи, – сухо приказала она.
Он не ответил. Ей даже показалось, что он уснул, прислонившись к стене, и во сне почти отпустил ее руку.
И тогда она встала и, тихо собрав вещи, стала открывать дверь купе. И тут вдруг услышала щелчок, а в следующее мгновение уже лежала на сиденье – Дэн запер дверь и в отчаянии удерживал ее. Арабелла взяла его голову и прижала к своей груди. Но в ответ на ее почти материнскую ласку он стал губами расстегивать молнию ее дорожного комбинезона.
– Пусти меня, Дэн, – бормотала она.
Он в отчаянии целовал ее грудь и шею, но, собравшись с силами, Арабелла решительно оттолкнула его и, застегнувшись, выбежала из темного купе. Она шла к выходу, пряча лицо от задержавшихся в вагоне пассажиров.
На ярко освещенной платформе действительно стояла девушка – невысокая, с опущенными худыми плечами под тонкой ветровкой, с круглыми очками на узком лице, из-за которых стеснительно глядели милые, влюбленные в кого-то глаза. Губы чуть приоткрыты – как она волнуется!
Арабелла поймала себя на том, что почти издевается над Виви, зная, что та ждет – не дождется тяжеловолосого красивого мальчишку, который так легко изменил ей, опьянев от нового, безумного чувства, захватившего его в этом вагоне.
Ей даже захотелось спрятаться где-нибудь и посмотреть, как сейчас выйдет Дэн и что он будет делать со своей влюбленной Виви.
«Как тебе не стыдно!» – одернула она себя и, опустив глаза, прошла совсем близко от захваченной ожиданием девушки. На Арабеллу пахнуло какими-то сладкими девичьими духами, и она, не удержавшись, на миг подняла глаза и увидела на щеках у Виви такие же пятна, какие пылали совсем недавно на щеках ее мальчика, ее Дэна. Вдруг Виви вздрогнула и побежала к вагону, а Арабелла, перехватив рукой ремень своей дорожной сумки, скрылась, не оглядываясь, за дверью ярко освещенного вокзала.
Глава 12
Первый день в родительском доме прошел радостно, с большим семейным застольем, с чаем в саду, с бесконечными расспросами и подарками. А на следующее утро Арабелла проснулась раньше всех и отправилась бродить по уютному старому дому, окруженному со всех сторон аккуратным тенистым садом, который по меньшей мере шесть месяцев в году держал большую часть дома в прохладной полутьме. До сегодняшнего утра Арабелла почти не думала о Дэне и не вспоминала его. Но этой ночью он вдруг приснился ей, она проснулась с тоскливым ощущением того, что во сне потеряла что-то важное, и долго не могла вспомнить, что же именно. Но потом, бродя по сонному дому, вспомнила и свой сон.
Ей снилось, что она, гуляя по какому-то саду, ищет в нем ветку омелы. Найдя цветущую омелу, обвившую молодой дуб, она достает из кармана маленький перочинный нож и пытается срезать ее. И вдруг замечает, что почти рядом с нею, под висящими ветками омелы стоит Дэн и целует хохочущую Виви, которая вдруг поворачивается к Арабелле и смеясь говорит ей: «Это ты научила его целоваться! Иди к нам». Арабелла пытается спрятаться, но деревья хватают ее своими ветками и подталкивают к Виви, которая оказывается вдруг Эммелиной. На глазах Дэна Эммелина раздевает Арабеллу и опускается перед ней на колени. Дэн в ужасе смотрит на это и закрывает лицо руками, а потом превращается в огромный нарцисс – и тогда Эммелина подходит к цветку, целует его лепестки, после чего поворачивается к Арабелле и кричит, гонит ее из сада. И, убегая от нее, Арабелла понимает, что больше никогда не сможет вернуться сюда…
То, что она вспомнила сон, не избавило ее от беспокойства. Арабелла вернулась в свою спальню, разделась и, снова закутавшись в легкое одеяло из лоскутков, которое сшила когда-то сама, попыталась вспомнить Дэна – и не смогла: его лицо ускользало от нее, словно форель, за которой она наблюдала в детстве, стоя по колено в прохладной озерной воде. Память, подстерегавшая ее в этом доме повсюду, постепенно убаюкала ее этими далекими, безоблачными картинами…
Она проснулась оттого, что услышала голоса в саду: мама что-то рассказывала своим звонким голосом – но кому? Арабелла встала, подошла к окну – и тут же отпрянула: под раскидистой старой грушей, куда еще вчера вынесли плетеную мебель – круглый стол и несколько кресел – сидела мама и беседовала с кем-то, одетым в темно-зеленую бейсболку и такого же цвета бермуды. На столе лежала черная коробка, похожая на маленький диктофон. Арабелла быстро надела легкое платье, вернулась к окну и прислушалась. Мама рассказывала старую детскую сказку о коричневых человечках.
А когда сказка закончилась, Арабелла услышала голос, который узнала раньше, чем разобрала слова.
– Скажите, миссис Пенлайон, а вы когда-нибудь гадали на вишневых косточках?
Она замерла. Что это, глупая случайность? Или Дэн как-то сумел разыскать ее?
Мама охотно рассказала в диктофон и о косточках, слово в слово повторяя то, что говорил Арабелле Дэн. А сейчас он, видимо, даже не предполагает, кто наблюдает за ним из-за голубой занавески!
Или все-таки он пришел сюда нарочно? И теперь тянет время, надеясь на то, что Арабелла выйдет в сад?
«Почему бы мне и не выйти к нему? – подумала она. – Чего мне бояться?» Она сбежала по лестнице, на секунду задержавшись у зеркала, висевшего у входа в дом. Ослепленная солнцем, которое уже стояло выше, чем она думала, Арабелла шагнула в сад.
Весь вчерашний день Дэн провел, убеждая Виви в том, что он простудился в дороге и чувствует себя все хуже и хуже. Между делом он спросил, не знает ли Виви каких-нибудь местных Пенлайонов. Та удивилась: конечно же, она знает, где живут родители Арабеллы Пенлайон. Кто это? Да вот, у твоей старшей сестрицы на полке – ее предпоследний роман. А ты что – не знал? Но ты же филолог!
Выяснилось, что и Виви, вслед за своими одноклассницами, читала первые два романа Арабеллы Пенлайон, а третий, который только-только появился, еще не достать.
Дэн, проявив живой интерес к литературным пристрастиям невесты, попросил принести для него и первую книгу, ту, которой не было у сестры…
Вечером Виви снова зашла к нему, принесла роман, а заодно и вырезки из газет, просмотрев которые Дэн заболел еще больше. Арабелла Пенлайон, фамилию которой он узнал у проводницы, сославшись на то, что его соседка что-то забыла в купе, оказалась именно той модной писательницей, о которой он, конечно же, не раз слышал.
Но по сути это ничего не меняло. Выпроводив ничего не подозревающую Виви, Дэн возликовал: теперь он легко мог найти женщину, мысли о которой лишили его сна! Он не думал о том, захочет ли она видеть его. Засыпая, наконец, после двух бессонных ночей, он сладко лелеял надежду на то, что может быть завтра снова заглянет в ее глаза и увидит золотистые короны вокруг ее зрачков…
Миссис Пенлайон по-провинциальному учтиво представила студенту-филологу свою дочь, известную романистку Арабеллу Пенлайон и, сославшись на заботы по дому, удалилась, оставив их наедине.
Арабелла не стала садиться и, ни слова не говоря, повела Дэна в дальнюю часть сада, туда, где гудели на пустыре четыре огромных улья, гордость мистера Пенлайона.
Они молча шли по садовой дорожке, Дэн Хэшебай сжимал в руке свой диктофон… Наконец они обогнули розарий – здесь их уже никто не мог увидеть из окон дома. И тогда Дэн взял Арабеллу за руку и стал гладить пальцами ее прохладную ладонь. Еще некоторое время они шли по дорожке, пока не дошли до увитой плющом старой беседки.
Арабелла понимала, что спрашивать, зачем он пришел, глупо. Сначала она хотела притвориться холодной, чтобы заставить его уйти. Но мысль, что он сейчас уйдет, заставила ее вспомнить свой сон и внезапно так напугала, что она решила не скрывать своих чувств и сама коснулась губами его виска.
Пчелы ровно жужжали, шепталась листва, а они все молчали, изредка касаясь друг Друга и тут же снова отодвигаясь, чтобы смотреть друг другу в глаза.
– Зачем ты пришел? – все же спросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30