– Так вот цена твоей щедрости! – плача от ярости, крикнул ему Клеон. – Ты продал нас!.. Ты нас накормил, чтобы легче овладеть ослабевшими от еды!
Центурион еще суровее сдвинул брови:
– Не клевещи. Я хотел доставить тебе последнее, быть может, в твоей жизни удовольствие. Ни один асс из денег, вырученных за тебя, не принадлежит мне. Ты слышал: претор приказал поделить их между часовыми четвертой стражи.
Клеон закусил губы и закрыл глаза. Он не хотел видеть, как опутывают лапы Льва ремнями и снова стягивают его челюсти намордником. Он не хотел глядеть на любопытных торговцев, которые сбежались со всех сторон, оставив на съедение мухам выставленные кушанья. А главное, ему тяжело было смотреть на центуриона, которого он считал таким великодушным. Но он не мог заткнуть уши и не слышать те старые-старые слова, которыми с незапамятных времен обменивались при купле-продаже живого товара:
– Этот пастух и эта собака проданы мне за шестьдесят сестерциев, – сказал Аполлодор – Ты согласен?
– Да, – ответил центурион.
– Клянешься ли ты, что они действительно здоровы, как это кажется по их виду?
– Да.
– И что они не происходят от больных родителей?
– Я уже сказал! – нетерпеливо ответил центурион.
Но Аполлодор не хотел отступить от обычной формы:
– И ты клянешься, что я действительно могу ими владеть, что на них никто не предъявит претензий и что все это так и есть, как было сказано?
– Да! – рявкнул центурион. – Давай деньги, и я уйду, меня ждет работа.
– Верю, верю, – поспешно сказал работорговец. – Пойдем в палатку, я тебе там уплачу… – Уходя, он обратился к молодому рабу: – Оттащи, Орозий, этого пастуха под повозку… А ты, Кимбр, – приказал он гиганту, – отволоки туда же собаку.
Орозий подхватил Клеона под мышки и потащил его к повозкам. Белокурый гигант взвалил связанного Льва на плечи и понес его, словно добрый пастырь отбившуюся от стада овцу.
– Дешево достался Аполлодору товар, – говорили между собой торговцы, расходясь к своим палаткам.
– Да, на рынке он за них втрое, если не вчетверо, выручит.
Слыша их слова, Клеон подумал: «Вот почему центурион говорил, что сегодня для меня „черный день“. А для Аполлодора он, значит, „счастливый“.
Пока Орозий тащил его, Клеон так и не открыл глаза: ему стыдно было всех этих людей, которые только что перед ним заискивали.
Глава 10. Галл
Целый день Клеон пролежал в пыли под повозкой, куда бросил его Орозий. Рабы, укрывшиеся тут от солнца, пробовали с ним заговаривать, но он молча от них отворачивался. Легкая цепь не мешала ему двигаться, но он лежал словно мертвый и слушал, как Лев то рычал, стараясь сбросить намордник, то пытался завывать, чтобы излить свое горе, но из сжатых его челюстей вырывалось только какое-то утробное мычание: псу туго стянули морду ремнем, чтобы он не кусался. Лапы его также были затянуты, и Лев не мог даже подползти к хозяину. Клеон ломал голову, как бы незаметно развязать Льва. Будь Лев на свободе, Клеон натравил бы его на Аполлодора и надсмотрщиков, и тогда (почем знать?) остальные рабы, может быть, присоединились бы к нему, сбили бы с него цепи и, вскочив на коней, ускакали бы вместе с ним из этого проклятого места. Но раз Лев связан, у Клеона не было никакой надежды освободиться… Да еще «черный день» сегодня… Клеон теперь хотел только одного – умереть.
В полдень Орозий и Кимбр принесли горшок с полбяной кашей и мех с разбавленным водой уксусом, которым вместо вина расчетливый Аполлодор поил своих рабов. Все выползли из-под повозок и столпились вокруг надсмотрщиков. Хозяин сам наблюдал за раздачей пищи. Заметив, что Клеон не двинулся с места, он распорядился поставить возле мальчика плошку с кашей. Клеон к ней не притронулся.
– Он еще сыт после угощения центуриона, – сказал Аполлодор Кимбру. – Съешь эту кашу сам. Тебе, при твоем росте, это не помешает.
«Вот не буду ничего есть! – подумал Клеон. – Все у меня внутри ссохнется, и я умру».
Перед вечером, когда жара спала, все, кроме Клеона и Льва, выбрались из-под повозок: теперь под открытым небом было прохладнее. Орозий и Кимбр принесли на ужин рабам лепешки. Клеон даже не взглянул на свою порцию. Аполлодор укоризненно покачал головой:
– Глупо! Ослабеешь. Если сам не хочешь есть, то покорми хоть собаку. Зачем же морить ее голодом?… Кимбр, распусти намордник.
Лев сдавленно зарычал, и Кимбр отступил. Клеон, глядя в одну точку, молчал.
– Глупо! – повторил Аполлодор. – Не убирай лепешку, – приказал он надсмотрщику, – он съест ее потом. И долю собаки оставь.
Когда хозяин ушел, к Клеону подсел высокий голубоглазый юноша. Он был года на четыре старше Клеона, но заговорил, словно умудренный опытом старик:
– Что бы с тобой ни произошло, отчаиваться не стоит: могло бы случиться что-нибудь и похуже. Я всегда себя так утешаю. Ведь в жизни перемешано дурное и хорошее. Нельзя заранее знать, какой случай подвернется, но готовлюсь я всегда к счастливому. И тебе советую. А не будешь есть, ослабеешь и, если придет счастье, не сможешь им воспользоваться.
Клеон поднял голову, всматриваясь в лицо юноши. Тот продолжал говорить, употребляя то греческие, то латинские слова, а порой переходил на совершенно незнакомый Клеону язык, но общий смысл его речи мальчик улавливал и слушал с возрастающим вниманием.
– Надо бороться с отчаянием, – говорил юноша, – оно заводит в тупик. Уж я знаю, что говорю, поверь… Посмотри на меня: я, как и ты, продан и стал рабом, а дома, в Галлии, я был знатным человеком. Я даже попал в число заложников, которыми наше племя обменялось с соседним! Так у нас делается в знак мира и дружбы между племенами… Но мир был нарушен, и вот я в рабстве… Так что же мне – повесить нос, как ты?… Не-ет!.. Я не теряю надежды. Я бодр и весел. Аполлодор воображает, что я примирился со своей участью. А я просто хитрю, дожидаясь счастливого случая. Когда он придет, я вырвусь на свободу. А пока – ем, пью, смеюсь… – Он положил руку на плечо Клеона: – Жди и ты. Боги помогают только тем, кто сам себе помогает. Ободрись же! Поешь. Покорми свою собаку. Давай я распущу ее намордник…
– Если бы его совсем снять, – прошептал Клеон. – И развязать лапы…
– Хорошо. Только, когда стемнеет, – также шепотом ответил голубоглазый. – А теперь ешь.
Клеон взял лепешку и благодарно взглянул на неожиданного друга.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Галл. Дома, на родине, у меня было настоящее имя. Но я не хочу позорить его. Галлия – это страна, где живет мой народ. Вот я и назвался Галлом. Им ведь все равно, как называть раба, лишь бы кличка была, чтобы написать на титульной дощечке.
– Какой титульной дощечке?
– Разве ты никогда не видел, как продают рабов?
– В Катане – это город, к которому приписана наша община, – нет рынка рабов…
– Им на грудь вешают дощечки, на которых написано имя, возраст раба, что он умеет делать и откуда он родом. Это и есть титульная дощечка.
– А ты скажешь мне свое настоящее имя? – спросил Клеон.
– Да. Когда мы с тобой лучше узнаем друг друга. – Галл протянул руку, чтобы ослабить намордник Льва. Пес глухо зарычал. – Ай-яй-яй! – укорил его Галл. – На друга?!
Лев смущенно вильнул хвостом. Клеон приподнялся:
– Погоди, я сам… Тихо, Лев! Смотри, как я люблю этого человека. – Он прижался щекой к плечу Галла. – А теперь ты поблагодари его за дружбу, – сказал Клеон, распуская ремни намордника.
– Эй-эй, мальчишка!.. Что ты там делаешь? – крикнул Орозий.
– Я хочу его покормить.
– А… Ну ладно. Только имей в виду: я потом проверю, как затянут намордник.
Орозий отвернулся. Галл протянул руку к носу Льва:
– Запомни, я – Друг.
Лев обнюхал руку и вопросительно посмотрел на Клеона.
– Лизни! – приказал мальчик.
Покормив Льва, Клеон и Галл улеглись рядом и стали тихо разговаривать.
– Нет в мире страны лучше Галлии! – рассказывал новый друг Клеона. – Тут, в Италии, красиво, не спорю, но как тесно! Вся земля поделена, все возделано, куда ни пойди – везде люди или стада, принадлежащие людям… А у нас можно много дней бродить по полям и лесам и никого не встретить. А разве здешние пастбища можно сравнить с нашими?… А нивы?! У нас пшеница так высока, что человека в ней и не видно. А реки!.. Таких веселых рек, как в Галлии, я нигде не видывал. Недаром дикие германцы, что живут за Рейном, стремятся овладеть галльскими землями… Конечно, у них мрачные, густые леса да болота, а у нас – веселые речки и веселые люди… Одно только в Галлии плохо: много племен в нашей стране, и нет между ними мира. А германцы и всякие другие наши враги только и ждут, чтобы мы начали войну друг с другом. Тогда они предлагают одному из наших вождей помощь, а на самом деле цель у них одна – проникнуть на наши земли и занять их.
– Если бы ты побывал в Сицилии, тебе там понравилось бы больше, чем здесь, – сказал Клеон. – Земля наша так щедра, что кормит не только нас, но и римлян. А море! Оно тоже дает нам пищу: мы ловим в нем рыбу, а горожане уходят на кораблях за море – торговать… Если бы ты знал, как прекрасно у нас море!.. Если в летний полдень лежать на выступе скалы и смотреть на воду, начинает казаться, будто плаваешь в небе, – такая она синяя! Но больше всего я любил в жаркий день оставить овец на Пассиона – это мой брат – и убежать к морю… Выкупаться в прохладной воде, а потом лежать на песке под солнцем… Что может быть лучше?! Если бы не пираты, публиканы и разные богачи, Сицилия была бы настоящим элизиумом, где наслаждаются блаженством души умерших героев… – Клеон вдруг приподнялся на локте и, приблизив губы к уху Галла, шепотом спросил: – Как ты думаешь, чего добивается Спартак? Не хочет ли он поделить землю между всеми людьми поровну, чтобы не было ни богатых, ни бедных?
– Глупости! – убежденно ответил Галл. – Богатые будут всегда. Иначе, кто же будет управлять народом?
– Боги…
– Боги?! Ты думаешь, они справедливее людей?
Клеон вспомнил, как нехорошо поступили боги с его разорившимся отцом и как помогли они злодейским замыслам богача Дракила. Галл прав: богам доверять нельзя. Но и богатым – тоже.
– Знаешь, что делают богачи у нас в Сицилии? – снова заговорил он. – Не кормят своих рабов, не одевают, а приказывают им самим добывать себе одежду и пищу. И рабам приходится грабить путников на дорогах. А ты говоришь, что мы должны подчиняться богачам!.. Нет, Спартак, верно, все сделает по-другому, чтобы все было по справедливости… Как только стемнеет и ты освободишь Льва, мы с ним уйдем к Спартаку. А ты?… Пойдешь с нами?
– Еще не время, – покачал головой Галл. – Я наблюдаю уже несколько ночей: Орозий и Кимбр по очереди бодрствуют у костра, когда другие спят.
– Если на них науськать Льва, он их загрызет.
– Если ты науськаешь на них Льва, поднимется такой шум, что из лагеря прибегут легионеры. Я уж не говорю о том, что проснутся все торговцы и в первую очередь Аполлодор. Нет, бежать надо так, чтобы наш побег долго оставался незамеченным. Нужно все заранее хорошо обдумать.
– Думать?… – Клеон приподнялся на локте. – Думать! Я был хоть простым пастухом, но ты!.. Ты же сам сказал, что твои родители знатные. А ты согласен стать рабом и развязывать ремни на сандалиях господина?
– Развязывать сандалии – это еще пустяк, – возразил Галл. – От раба могут потребовать услуг более унизительных… Конечно, я убегу, но надо выждать благоприятного момента. Ведь в случае провала на меня и других рабов наденут цепи, и тогда прощай мечта о свободе!
Клеон так горячо стал уговаривать своего нового друга бежать сегодня же, что тот в конце концов начал сдаваться:
– Ну хорошо, попробуем! Я останусь тут, рядом с тобой, и буду бодрствовать всю ночь. Если представится случай, я тебя разбужу. Но в цепях ты далеко не уйдешь.
– Только бы выбраться отсюда, а там мы их разобьем!
– А собака твоя не залает?
– Лев слушается каждого моего слова. Ты же видел.
– Завтра, пожалуй, будет буря, – сказал Галл, выглядывая из-под повозки. – Посмотри-ка на небо.
Огненно-красный шар солнца опустился за холм, на котором утром стоял Клеон. Небо заполыхало, будто заиграли на нем отблески пожара. На горизонте, среди золота и пурпура, поднялись сизые тучи, как гигантские фигуры в мантиях, и потянулись одна за другой на юг.
Галл кивнул в сторону сада, под стеной которого они лежали:
– Вон и птицы с криками забиваются в гнезда… Быть буре!
– Пусть! – сказал Клеон. – В бурю еще лучше бежать: никто нас не заметит.
Красный свет сменился розовым сиянием и погас. Но темные фигуры в мантиях продолжали свой путь по небу с севера на юг. Высоко над ними, словно диковинный феникс, горело маленькое зеленое облачко. Потом потухло и оно. Печальные сумерки окутали сады и холмы.
И вдруг наступила тьма.
Галл бесшумно подполз ко Льву.
– Тихо, Лев, тихо! – едва слышно шептал Клеон.
Как только Галл распустил ремни на лапах Льва и расстегнул намордник, Лев, лизнул щеку Клеона, засунул нос под его локоть и замер. Галл улегся рядом с ним. Клеон закрыл глаза, чтобы полнее насладиться ощущением покоя, который за последние два дня испытывал впервые. Рядом с ним друзья… впереди свобода…
Клеон незаметно уснул.
* * *
Его разбудили неистовые крики и звон оружия. Рядом рычал Лев. Клеон хотел вскочить – и ударился головой о повозку. Зазвенели цепи. Клеон вспомнил, где находится, и сжал ноздри Льва:
– Тихо… тихо… не рычи…
Он снова растянулся на земле и лежал, прислушиваясь к далекому шуму битвы и возгласам, раздававшимся вокруг:
– В Рим, кому дорога жизнь!
– Гладиаторы напали на лагерь!.. Спасайтесь!..
– Скорее!.. Что ты копаешься!
Задыхаясь от удивления и радости, Клеон позвал:
– Галл!
Никто не откликнулся.
– Галл… – упавшим голосом повторил Клеон, протягивая руку к тому месту, где перед этим лежал его новый друг.
Никого!..
Галл исчез?… В первую минуту Клеон почувствовал себя таким одиноким, словно маленький ребенок, которого отец и мать оставили в глухом лесу. Он заплакал. Лев положил ему на грудь лапу и стал слизывать с его щек соленую влагу. Клеон зарылся лицом в шерсть собаки. «Галл знал меня всего несколько часов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34