Толкаясь и спеша обогнать друг друга, птицы бросились к ней. С причудливой голубятни слетели голуби и закружили над девушкой. Они присаживались то на ее голову, то на края корзины, и девушка, смеясь, отмахивалась от них. Клеон остановился полюбоваться веселой птичницей и ее пернатыми друзьями.
– Ну, чего стал? – дернул его за руку Александр. – Это моя сестра Береника. А ты смотришь, словно чудо какое увидел!.. Сам же говорил – надо купать Льва. Идем, а то кончится обед, и вам ничего не останется.
Мальчики столкнули Льва в водоем и со смехом смотрели, как он там фыркал и барахтался, а недовольные утки и гуси с криком разбежались во все стороны. Клеон и сам с удовольствием прыгнул бы в водоем, но Александр сказал, что возле эргастулума есть отдельная баня для рабов. Там по праздникам им разрешается мыться теплой водой, а сегодня вечером можно пойти на пруд и выкупаться.
Покончив с купанием Льва, Александр повел пастуха и собаку обедать. Собакам не позволяли входить в кухню, где ели рабы, и, так как Клеон не хотел разлучаться со Львом, Александр усадил их на пороге, а сам побежал к очагу.
Заглянув в открытую дверь, Клеон увидел низкую полутемную комнату, в которой за длинным столом обедали рабы. Вдоль стен стояли кувшины и решета, под потолком висели корзины для сбора плодов. В дождливые дни рабы, не выходя из столовой, могли готовиться к уборке винограда: осмаливать кувшины для вина, чинить решета и корзинки или вязать венички, которыми обметали виноградную шелуху с кувшинов, налитых новым вином.
Александр протянул рабыням, хлопотавшим у очага, две пустые миски:
– Для моих друзей. Они будут обедать в летнем триклинии, на лестнице.
– Это еще что за новости? – закричала Калос, старшая сестра Александра, распоряжавшаяся раздачей пищи. – Убирайся отсюда со своими выдумками!
– Так приказал сам молодой господин, – важно ответил Александр. – Если не веришь, спроси у домоправителя Хризостома.
Глава 14. Молодой хозяин распоряжается
В то время как сын вилика кормил раба и собаку, сам вилик и его жена Билитис хлопотали, принимая молодого хозяина.
После ванны Сильвин повел Луция в дом у ворот, во втором этаже которого, над кладовыми, жила его семья. По дороге вилик открывал двери кладовых: в одних висели под потолком окорока, в других стояли бочки с оливковым маслом, в третьих на дощатых настилах дозревали зимние яблоки и груши.
– Вот сколько у нас бочек со скантийскими яблоками и вишнями в сиропе! – сказал Сильвин, распахивая дверь полуподвала. – А вот тут ящики с изюмом из аминейского винограда. Кроме того, у Билитис зарыто в землю много кувшинов с отборным виноградом и свежими орехами. А в сушильне есть и груши, и фиги, и рябина… Да если желаешь, господин, пройдем туда: ты, верно, не забыл дорогу в сушильню?… Помнишь, как ты мальчиком прибегал туда лакомиться?
– Во имя воспоминаний о тех днях ты хочешь уморить меня голодом? – пошутил Луций. – Завтра я готов осмотреть и кладовые, и сушильни, и мельницу, и все, что полагается смотреть хозяину, а сейчас всему на свете предпочту триклиний.
– Прости, господин… Это от излишнего усердия заговорил я о хозяйстве. Войди! Билитис сама готовила для тебя обед. А ты помнишь, надеюсь, какая она искусная повариха?
Вилик и вилика сами прислуживали молодому хозяину за столом. Сперва, для возбуждения аппетита, ему подали яйца, маринованные оливки, чеснок, мяту, репу и грибы; была тут и соленая рыба и обложенные салатом розовые ломти вареного окорока. Потом Билитис принесла жареных сонь с подливкой из меда и мака, а также утку с хрустящей золотистой корочкой. Она была приправлена оливками и гранатовыми зернами. Сильвин подал к этому блюду засмоленную амфору с вином. Из букета, поставленного перед ложем Луция, в его бокал падали лепестки роз. Когда молодой человек покончил с уткой, ее место заняло блюдо со светло-зелеными, словно хризолит, виноградными гроздьями.
– Отлично ты меня накормила, Билитис! – похвалил вилику молодой хозяин. – Теперь идите обедайте вы. Не бойтесь: я один не соскучусь.
Сытный обед, усталость после долгого пути и пьянящий воздух навевали дремоту. Луций откинулся на обеденном ложе, прислонился затылком к нагретой солнцем стене и, пощипывая веточку винограда, предался ленивому созерцанию.
День клонился к вечеру. Рабы поливали огороды. С поля доносился крик перепелов. Блаженное чувство покоя охватило Луция, и – чего никогда не было с ним в городе – юноша задремал на обеденном ложе… Заснул ли он или только на минуту закрыл глаза? Луций вскочил, заслышав мычание, блеяние, хлопанье бичей, крики пастухов… Блаженного безделья как не бывало. Луций выбежал в рабочую комнату взглянуть из окна на скотный двор.
Сквозь распахнутые ворота широкой рекой вливался скот и, толкаясь, устремлялся к водоему. Гуси с гоготом отступили перед овцами и коровами. Куры разбежались. Павлины взлетели на смоковницу, росшую у крыльца, и во все стороны свесили сложенные хвосты, словно длинные полотенца.
– Люди вернулись на час раньше, чтобы приветствовать тебя, – сказал вилик, останавливаясь позади Луция. – Если ты отдохнул, может быть, сойдешь поздороваться с ними?
– Да-да, конечно, – рассеянно ответил молодой человек. – Интересно, хороший доход дают павлины? Я вижу, у тебя развелось их множество.
– Наша птица повсюду славится! – гордо ответил Сильвин. – Торговля ею составляет десятую часть доходов с имения… Так сойдем во двор, господин?
– Да-да, конечно, – повторил Луций, направляясь к лестнице.
Шеренги рабов встретили молодого хозяина приветственными возгласами. При виде цепей Луций нахмурился:
– Почему столько закованных? Зачем бесполезно растрачивать силы людей, заставляя их таскать эту тяжесть?
– Отец твой думает иначе, господин, – вполголоса ответил вилик. – К тому же, сейчас неспокойное время… гладиаторы…
Луций вскипел: вот дались им эти гладиаторы! Сколько разговоров из-за кучки восставших рабов! Он холодно оглядел ряды склонивших головы невольников.
– Я не хочу видеть своих людей в цепях, – громко сказал он вилику. – Прикажи расковать их. Пусть они радуются моему приезду.
Слабый гул прошел по толпе. Луций не прислушивался к словам. Ему доставляло удовольствие сознание, что он только что проявил разумную гуманность. Растроганный мыслью, что рабы благославляют его, Луций захотел устроить им пир.
– Кроме обычного ужина, – обратился он к вилику, – дай людям, в честь моего приезда, маринованной рыбы, вина и сушеных плодов. – .Милостивым жестом отпустив рабов, Луций указал вилику на стоявшего у колодца Клеона: – Вон того мальчика пошлешь завтра пасти овец. И собаку с ним. Ну, а теперь идем осматривать сушильню, амбары, маслобойню, мельницу… словом, все, чем ты хочешь похвастать перед хозяином.
– Куда хочешь, господин, – уверенно сказал вилик. – У меня в хозяйстве все в порядке.
Прислонясь к краю колодца и машинально поглаживая шелковистую после купания шерсть собаки, Клеон издали наблюдал, как разговаривали хозяин и вилик; как пробегали по двору невольники, торопясь закончить до ужина все свои дела; как выходили из кузницы те, кого освободили от цепей, и как молодые рабыни доили коров и овец… Пахло травой, парным молоком, свежевыпеченным хлебом, цветами, навозом… Клеону эти запахи напомнили родную деревню. Стало грустно, но он старался бодриться: боги помогли ему выбраться из городского ада, – может быть, если он не будет вешать нос, они и свободу ему вернут. Как знать, не ждет ли его счастливый случай? Если не сегодня, то завтра…

Часть третья
Глава 1 Утро на вилле
Среди ночи Клеон проснулся с мыслью, что в каморке над хлевом, куда поместили его вчера вечером, он один. Мальчик вскочил и прислушался. Снизу доносились тяжелые вздохи и мерный шелест. «Волы! – подумал Клеон. – Только волы!..»
– Тихо, Лев!.. Лежи тихо, – предупредил он. – Я посмотрю, нельзя ли нам убежать.
С протянутой вперед рукой он сделал в темноте два шага и почувствовал под пальцем камень. Ощупывая стену, Клеон добрался до двери, нашел щеколду, приподнял… Дверь открылась. Он увидел под собой лестницу, спускавшуюся в тускло освещенный луной хлев. Неудержимое желание бежать охватило его. Он больше не раздумывал, где найти приют и пищу, как укрыться от преследования, как узнать дорогу к Спартаку… С той минуты, как его похитили пираты, он впервые остался один и поверил, что боги наконец сжалились над ним; как же не воспользоваться их милостью!
– Лежи смирно! – повторил он, оглянувшись, и стал спускаться.
Мирно жующие сено волы спокойно поворачивали головы к мальчику, а он дрожал от страха, словно путник, блуждающий в лабиринте чудовищного Минотавра. Он дрожал от страха, что какой-нибудь вол замычит и волопас, который спит где-нибудь поблизости, выглянет в дверь, незаметную в голубоватом свете луны. Лунный свет льется сквозь широкие и низкие окна хлева, тени решеток неподвижно лежат на земляном полу. Но в неосвещенных углах хлева тени трепещут – то ли волы там движутся, то ли кто-то прячется… Может быть, кто-то следит оттуда за Клеоном?… Мальчик остановился, всматриваясь в темноту… Нет, никого!.. Вдруг ему показалось, что Лев наверху жалобно заскулил. А что, если он не выдержит одиночества и спрыгнет вниз?… Испуганные волы замычат. На шум кто-нибудь обязательно прибежит. Что делать?… Боги, научите, что делать?…
Ох, каким долгим показался Клеону переход через хлев!
Но вот он у входа. Он пробует открыть ворота хлева. Они заперты снаружи. Значит, открытая дверь его каморки не была милостью богов?… Ее и запирать было незачем: бежать все равно невозможно. Окно?… Окно высоко, и на нем такая частая решетка, что сквозь нее не пролезет и рука ребенка.
Клеон крепко сжал веки, чтобы удержать готовые хлынуть слезы: пусть не радуются злые боги его печали!
* * *
– Эй, сицилиец!.. Тебя зовет вилик!.. Иди к нему, скорее! Поживей, поживей поворачивайся!.. – кричал надсмотрщик, стоя на пороге хлева.
Клеон и Лев скатились по лесенке и выбежали во двор.
Солнце должно было вот-вот взойти… На столбе у водоема горел факел, отражаясь багровой рябью в воде. Две женщины вытряхивали из мешка в лохань желуди, чтобы размочить их на корм свиньям. Полусонные рабы, выскакивая из своих каморок, бежали к кухне. В дверях ее Калос раздавала лепешки.
Клеон хотел также получить лепешку, но надсмотрщик его остановил:
– Поешь после. Беги вон к тому хлеву… Клеон круто свернул в сторону.
Конюх запрягал лошадей, рабы укладывали в повозку кожи: вилик должен был отвезти их в соседнее имение и обменять на глиняную посуду. Другие рабы – те, что работали на полях, и те, что ухаживали за виноградниками и садами, – собирались группами.
– Поживей!.. Поживей!.. – кричали надсмотрщики, щелкая бичами по земле: Сильвин не любил вспухших рубцов на коже своих подчиненных.
– Ты не ел еще, сицилиец? – спросил вилик подбежавшего Клеона. – Потерпи немного. Ты один пока свободен, поможешь мне. На, держи! – Он передал Клеону миску с вином, луковицу и яйцо: – Неси все за мной. Старший пастух уехал на дальнее пастбище, мы с тобой его сегодня заменим.
Клеон сунул луковицу за пазуху и, держа миску в одной руке, а яйцо в другой, вошел за виликом в хлев, дверь которого открыл им раб-волопас. Клеон увидел понурого вола, перед ним стояла кадка с замешанными на воде отрубями, к которым он, по-видимому, не притронулся.
– Не ест? – спросил вилик.
– Не хочет, – кивнул волопас.
– А вот ты не удержался и съел свою лепешку! – укоризненно сказал вилик. – И я должен для лечения отрьтать от дела другого раба!
Разбив яйцо, вилик заставил вола проглотить его, затем поднес больному луковицу и вино.
– Ну вот, теперь вол, с помощью богов, поправится. Мы лечили его по всем правилам: и мы и вол стояли на деревянном помосте, и ни мы, ни вол ничего перед лечением не ели. Запомни: если скотина, которой ты даешь лекарство, не может удержаться на ногах, хотя бы с чужой помощью, не стоит и лекарства на нее тратить – она все равно не поправится. Говорят, очень важно также ничего перед этим не есть. Почему не должен есть лекарь, не могу тебе объяснить. Ну, а больной – понятно: на голодный желудок, когда лекарству ничто не мешает, оно лучше действует. Теперь иди завтракай, потом Александр проводит тебя на пастбище.
Пастухи уже угнали коров, овец и свиней. Птицы снова завладели двором. На пороге опять появилась Береника с корзиной корма. Клеон мог теперь беспрепятственно любоваться девушкой. Заметив его, Береника дружески махнула рукой:
– Привет! Я принесла кое-что и для твоей собаки. – Она бросила Льву лепешку.
Пес на лету подхватил ее, рявкнув на петушка, взлетевшего было, чтобы клюнуть плоский хлебец.
– Александр сейчас выйдет, – сказала девушка. – Подожди его здесь. Он отведет тебя к Долговязому.
Ради удовольствия полюбоваться, как она кормит птицу, Клеон готов был пожертвовать своей лепешкой; присев на камень, мальчик спросил:
– К кому, ты говоришь, поведет меня твой брат?
– К Долговязому. Это пастух. Мы так зовем его, потому что он очень худой и высокий.
– Это еще что?! – крикнула Калос, появляясь в воротах скотного двора. – Я его жду, а он болтается без дела!.. Кажется, даже и не ел еще? Иди получай лепешку. А потом я выдам тебе два мешка крупы. Мать велела отнести их на пастбище. Ну, шевелись же!
Клеон поднялся, чтобы идти за Калос, но в это время сверху раздался голос Александра:
– Эй!.. Держи!
Разгоняя квохчущую птицу, из окна второго этажа слетели шест и веревка, а следом – под крики испуганных сестер – спрыгнул и сам Александр.
– Ловко! – похвалил он себя, становясь на ноги. – Точно воин Спартака!
У Клеона загорелись глаза:
– А ты видел его когда-нибудь?
– Александр! – предостерегающе сказала Береника.
– Александр! – нахмурилась Калос.
Александр махнул рукой:
– Я ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю. Ну, Калос, давай нам завтрак и мешки.
В пять минут Клеон и Лев покончили с едой (Станиен считал, что рабы лучше работают, если их держать впроголодь).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34