«Он мне друг! – ликовал Клеон. Это сделали Береника и кузнец!»
– Помогите нам, друзья! – крикнул он в сгустившуюся темноту.
– Освободи их! – откликнулись рабы.
Станиену показалось, что рабы придвинулись к нему, и волосы на голове его зашевелились.
– Факелы! – крикнул он. – Вилик!
– Зажечь факелы! – приказал Сильвин и, наклонившись к хозяину, тихо сказал: – Я предупреждал тебя…
– Ты ответишь за этот позор… – прошипел Станиен.
В руках надсмотрщиков появились факелы. Но темнота от этого не рассеялась, а, казалось, сгустилась. И уж чудилось Станиену: не сто, а тысяча рабов прячется в тени построек.
– Отпусти их! – требовали рабы, надвигаясь.
«Только не бежать! – уговаривал себя Станиен. – Бежать нельзя. Накинутся, как собаки. Даже в Риме рабы убивают господ. А здесь могут растерзать, сжечь, ограбить. И эти гладиаторы рядом. Боги, спасите! Главное – спокойствие… Встать и спокойно сказать: „Стало слишком темно. Мы отложим экзекуцию на завтра“. Только не уступать!» Он оглянулся, ища Хризостома… Домоправитель исчез. Только слуги стояли на прежних местах. «Будут ли они верными до конца? Надо напугать рабов».
Станиен поднялся.
– Молчать! – закричал он, но вместо грозного окрика из его горла вырвался испуганный писк. Чувствуя, что все потеряно (даже собственный голос ему изменил), Станиен перестал сдерживаться и завизжал: – Всех бичевать!.. Всех! Всех!
Рабы ответили ему криком. Помня наставления Сильвина, надсмотрщики бросились к хозяину и загородили его, размахивая факелами. Между Станиеном и толпой рабов встала огненная стена. Блеснуло несколько клинков. Вид обнаженных мечей не испугал, а разъярил рабов. Склонив бородатые лица, они, словно буйволы, ринулись на кучку защитников Станиена. Мардоний оцепенел с ножом в руке.
Александр издал воинственный клич и помчался во двор.
Он хотел вмешаться в драку, он хотел свалить ловким ударом Мардония, он хотел рассказать Клеону, что Лев жив; царапаясь, лягаясь и ныряя под ноги дерущихся, он пробивался к столбу для бичевания.
Клеон чувствовал себя покинутым.
– Долговязый! – тихо позвал он.
Долговязый неподвижно лежал на земле.
Мардоний стряхнул с себя оцепенение: «Хозяина сейчас убьют. Надо бежать!»
– Долговязый! – громче позвал Клеон. – Развяжи меня.
Свирепо осклабясь, Мардоний выхватил нож.
– Сейчас я тебя развяжу!
Он размахнулся, целясь в шею Клеона, но сзади кто-то сильно рванул его за плечо и опрокинул навзничь. Чье-то колено прижало Мардония к земле. Он увидел над собой курчавую голову кузнеца и простонал:
– Я хотел разрезать веревки… освободить мальч…
Кузнец вырвал из его руки нож:
– А скольких еще ты этим «жезлом свободы» отправил к Харону? – И Гефест занес над Мардонием его собственный нож.
В это время подбежал Александр.
– Что ты делаешь? – крикнул он, забыв, что сам собирался расправиться со старшим пастухом.
Кузнец поднялся с земли, и сын вилика в страхе отступил перед ним.
– Что ты сделал? – повторил он.
– Убил врага! Иди домой! Детям здесь не место.
Глава 4. Размышления Луция прерваны
Как только в толпе рабов раздались крики, Хризостом отступил в тень сараев и, проскользнув между постройками, побежал. Он спешил к господскому дому с одной мыслью – спасти Луция.
Посреди спальни молодого Станиена лежал пушистый ковер из Киликии. Возле низкого ложа, которое поддерживали бронзовые львиные лапы, стояла серебряная статуя Фемиды с весами в вытянутой руке. В каждой чашке весов пылал опущенный в благовонное масло фитиль. Свет был достаточно ярок, и Луций, растянувшись на ложе, читал. На футляре, брошенном у постели, было выведено пурпурной краской: «Гесиод. Труды и дни».
…Труд человеку стада добывает и всякий достаток.
Если трудиться ты любишь, то будешь гораздо милее
Вечным богам, как и людям; бездельники всякому мерзки.
Нет никакого позора в работе; позорно безделье…
Луций повторил последнюю строку и, подперев щеку рукой, задумался:
«Почему стали мы презирать труд?… Вероятно, наши предки, становясь богаче, доверили рабам всю работу, а потом вообще стали смотреть на физический труд, как на рабское занятие. А между тем Цинциннат сам обрабатывал свое поле, и это не помешало сенату дважды облечь его властью диктатора! Когда отец умрет, я отдам Гаю северную виллу, а здесь буду хозяйничать сам. А чтобы не очень утомляться, отдам побольше земли в аренду. Арендаторы будут благословлять меня… Но что за шум?» – прервал он свои размышления. Поднявшись с ложа, он подошел к окну и распахнул его.
Со стороны двора доносились какие-то крики. Кто-то бежал по аллее к дому. Отпрянув от окна, молодой Станиен подбежал к скамье, на которой лежал меч – из тех, что привез Хризостом.
– О господин!.. Господин! – услышал он голос своего бывшего наставника. – Спасайся! Бунт!.. Отец твой убит. Беги, пока они не ворвались в дом. Беги! Я задержу их. Добраться до конюшни невозможно. Иди пешком до кузницы Германика. У него есть лошадь. Ты доедешь на ней до переправы…
«Теперь я заведу здесь свои порядки! – мелькнула у Луция мысль. В следующую минуту он с отвращением подумал: – Как я низок!» – и выбежал из дома.
– Отец убит? Ты видел сам?
– Нет, господин… Они бросились на хозяина, и я побежал предупредить тебя.
– Надо спасти его!
– А мать и брат? – хитростью попробовал остановить его Хризостом. – Уведи их. Вы успеете уйти далеко… А я побегу к хозяину…
Луций, уже сделавший несколько шагов, остановился: «Мать и брат?… Да, их надо увести подальше от разъяренных убийц… и самому уйти с матерью… Это спасение!»
– Нет! – топнул он ногой. – Я должен быть возле отца. А мать и Гая поручаю тебе. – И Луций побежал по аллее, ведущей во двор.
Впереди, за деревьями сада, взвился столб пламени.
Хризостом протянул руки вслед Луцию:
– Господин!.. О господин!.. Умоляю тебя!..
– Я поручил тебе мать и брата, – обернулся Луций, – а ты теряешь время на причитания. Буду знать, какова твоя преданность! – Он погрозил домоправителю кулаком и снова пустился бежать, не обращая внимания на крики старика.
Глава 5. Снова незнакомец
Кузнец развязал веревки Клеона:
– Стой здесь. Сейчас принесу ключ от цепей.
Он ушел в кузницу. А мальчик, волоча за собой цепь, пошел к Долговязому и окликнул его. Рыжий пастух не отозвался. Клеон опустился на землю и дотронулся до его лица. Оно было холодным, как земля зимой. Лоб и шея пастуха распухли, его длинные волосы разметались в темной луже крови. Клеон приподнял голову Долговязого и увидел острый камень, о который, падая, ударился виском пастух.
Еще одного друга не стало… Клеон даже не успел сказать ему, как раскаивается, что считал его пособником Мардония. Не видя и не слыша, что делается вокруг, Клеон горестно всматривался в лицо Долговязого. Как несправедливы боги! Как бессовестно мстительны! Из-за одного неосторожного слова они так долго преследуют его и всех, кто добр к нему!
Надсмотрщики отбивались факелами от наступающих рабов. Брызги смолы горели на песке, обжигая босые ноги нападающих. Многие рабы катались по земле, стараясь затушить загоревшиеся туники. Крики раненых тонули в шуме свалки.
– Беги, господин! – Сильвин наклонился к неподвижно сидевшему хозяину.
Толстяк ответил ему бессмысленным взглядом, бормоча:
– Собаки бегущих кусают…
Вот уж вырваны и полетели в стороны пылающие факелы. Вот уж отнято несколько мечей. Надсмотрщики не выдержали и, отшвырнув последние факелы, отступили к сараям. Пламя лизало столб амбара, смазанный оливковым маслом. «Сгорит зерно!» – мелькнула у вилика мысль. Но сейчас было не до того. Он шагнул вперед, закрывая своим телом обезумевшего от страха хозяина.
– Можете растерзать меня! – закричал вилик. – Но помните: я имел власть над вами и никогда никого не обидел. Если у вас нет ко мне доброго чувства, – он раскрыл на груди хитон, – разите! Пока я жив, не позволю дотронуться до господина! – Не отрывая глаз от остановившихся в замешательстве рабов, он вполголоса повторил: – Беги же, господин…
Но толстяк от ужаса не в силах был сдвинуться с места.
Рабы, обратившие в бегство вооруженных надсмотрщиков, готовы были отступить перед безоружным Сильвином. Окрыленный победой, он захотел отвлечь внимание разъяренной толпы от хозяина. Он уже поднял руку, указывая на пламя пожара, но, прежде чем он заговорил, кто-то в толпе крикнул:
– Чего смотрите! Вяжите его, чтобы не мешал!
Из кузницы вышел Гефест. Видя, что рабы накинулись на вилика, он бросился в гущу свалки и поднял над головой тяжелые щипцы и ключ от цепей:
– Стой! Клянусь Геркулесом, я размозжу голову первому, кто сунется! Забыли уговор – никого не трогать?!
Ослепленные бешенством и жаждой мести, рабы попытались оттеснить кузнеца. Но кузнец тряхнул плечами, и нападающие разлетелись, как пушинки. Клеон с восхищением глядел на силача. «Но их слишком много против одного!» – подумал он и стал пробираться к Гефесту. За спиной он вдруг услышал голос Александра:
Держись, отец!.. Я здесь!
Из дома выбежали Билитис и девушки. Вилика и Калос вцепились в чьи-то туники, стараясь оттянуть на себя хоть часть нападающих. Береника, заметившая с террасы отряд всадников, метнулась звать их на помощь. Но, прежде чем она добежала до ворот, снаружи застучали кулаками и молотком, привешенным у входа. Девушка отодвинула засов и едва успела отскочить в сторону: не спрашивая дороги, руководимые шумом драки и пламенем пожара, конники вихрем промчались мимо нее на черную половину виллы. Появление их отрезвило дерущихся. Некоторые бросились бежать, другие отступили в тень сараев. Билитис, рыдая, повисла на шее мужа.
– Пусти! – старался вырваться вилик. – Хлебный амбар горит!
С криком: «Что же ты опоздал!» – Александр бросился к одному из всадников – юноше в солдатском шлеме, из-под которого выбилось несколько локонов.
– Именем Спартака клянусь, тут уж без нас обошлись, Спурий! – громко сказал юноша своему спутнику.
Все взгляды устремились на юного конника. Стало так тихо, что все услышали, как трещат горящие доски.
Внезапно среди этой тишины раздался вопль, словно кричал раненый заяц, и Станиен, делая огромные прыжки помчался к дому.
– Куда?! – крикнул юноша, бросаясь в погоню за ним. – Стой! Нам надо еще поторговаться…
Они исчезли в темной аллее, Клеон удивленно глядел им вслед.
– Спасайте зерно, друзья, – обратился Спурий к рабам Станиена и своим воинам. – Не дадим дару Сатурна сгореть.
Всадники соскочили с коней и, оставив несколько человек стеречь их, рассыпались по двору в поисках кувшинов и ведер. Видя, что рабы Станиена медлят, Спурий воскликнул:
– Мы воины Спартака! Кто хочет уйти к нему, присоединяйтесь!
Рабы ответили криками радости. Вмиг притащили они бочки и ведра и стали заливать огонь. Вилик решительно оттолкнул жену и бросился к амбару. Он один знал, что и как надо делать. Вода полилась на деревья и крыши соседних с амбаром строений. В руках людей появились лопаты и ломы. Под их ударами с треском рушились стены пылающего амбара. Одни засыпали землей горящее зерно, другие покрывали мокрыми холстами пшеницу, еще не тронутую огнем. Оборванные, закоптелые, обожженные люди с такой же яростью боролись с огнем, с какой только что нападали на вилика. Со скотного двора доносились птичьи крики, мычание волов и ржание лошадей. Запертые в своих каморках женщины били кулаками в двери и визжали. По приказу вилика часть людей побежала открывать каморки рабынь и сбивать замки с хлевов и птичников. Клеон, все еще в цепях, беспомощно стоял посреди двора. Кузнец забыл о нем и вместе с другими тушил пожар.
Глава 6. Торг возобновлен
Из сада донесся отчаянный крик:
– Спурий! Спурий! Сюда!
Спурий поскакал на зов. Александр бросился за ним. Клеону мешали бежать цепи. Он только успел сделать несколько шагов, как из тьмы аллеи на свет пожара вышли Станиен и Спурий. Ведя коня в поводу, воин подталкивал перед собой сенатора. Александр бежал сбоку, прячась от хозяина за высокой фигурой Спурия и все время оборачиваясь к юноше, который шагал за ним, неся короткий меч Станиена. Лошадь его шла сзади, словно собака. По тому, как молодой человек размахивал руками, Клеон понял, что он что-то с жаром рассказывает. Из-за шума он не мог разобрать слов и постарался подойти поближе. Александр первый заметил его.
– Вот он, Клеон! Смотрите: с него еще не сняли цепи.
Юноша прервал свой рассказ и подошел к Клеону:
– Узнаёшь меня, пастух?
Мальчик несколько секунд радостно глядел на него и вдруг, к удивлению Александра, сказал:
– Да, госпожа.
– У тебя память лучше, чем у твоего хозяина, хотя он видел меня тысячу раз. Если бы не подоспел Спурий, он пронзил бы мечом бедную Фабию. А я приехала, – вкрадчиво обратилась она к сенатору, только затем, чтобы купить у тебя этого сицилийца… Я случайно узнала, что ты им недоволен. Но ты меня так встретил, что теперь, чтобы искупить свою грубость, должен подарить мне, в придачу к пастуху, всех остальных рабов. Это будет выкуп за твою жизнь…
– Какой там выкуп! – перебил ее Спурий. – Просто все, кто хочет, пойдут с нами; а жизнь этого толстяка никому не нужна.
Услышав, что его не собираются убивать, Станиен надменно вскинул голову:
– Сила на вашей стороне. Грабьте! Можете забрать все до последней нитки!
– О, Гней Станиен, как ты невежлив! – укорила его Фабия. – К счастью, вон идет твой сын. Надеюсь, он будет любезнее… Привет философу Луцию!
– Привет! – торопливо ответил Луций, подбегая к Станиену и становясь с ним рядом. – Мне сказали, что жизнь моего отца в опасности…
– Была, – подтвердила Фабия. – Но мы с твоим отцом люди деловые и всё уладили торговой сделкой. В обмен на свою жизнь он отдал нам всех этих рабов. Надеюсь, ты не будешь протестовать против этой сделки и спрячешь свой меч. Оружием философа должно быть слово, а не меч.
– Иногда и философ вынужден превратиться в воина. Но раз нам ничто не угрожает… – Луций вложил меч в ножны. – Что касается сделки, то я ее принимаю: жизнь отца – самое драгоценное наше достояние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34