– и захлопал в ладоши, когда сицилиец поймал жаркое на лету. – Пополам с лошадью!.. Подели пополам! – кричал развеселившийся Гай.
«Это наказание богов, – твердил про себя Клеон, доедая мясо. – Надо терпеть. Может быть, видя мое унижение, они сжалятся над нами».
После сладкого – изюма и яблок – Фульвия поднялась:
– Ну, теперь спать.
– Не хочу! – топнул ногой Гай. – Теперь я поеду в библиотеку и посмотрю, какого педагога купил мне отец.
– Ну кто же после ужина ездит верхом? – попробовала уговорить его мать.
– Я! – сказал маленький упрямец. – Я езжу. Я не виноват, что у меня целый день не было лошади… Эй, конюх! Подведи мне коня.,
– Ну хорошо, – уступила Фульвия. – Пусть твой конь отвезет тебя в спальню.
– Нет, в библиотеку, – настаивал Гай. – Ведь моего коня увели, и я не мог поехать туда днем.
– Железный характер у этого ребенка! – с восхищением сказала Фульвия. – Ну давай пошлем Азур узнать, там ли новый библиотекарь. Но потом – обязательно спать! Иначе я призову Луция. – Она выразительно посмотрела на няньку, и та, ответив ей понимающим взглядом, вышла за дверь.
Гай притих, старший брат был единственным человеком в доме, авторитет которого он признавал. Обняв колени матери, он умильно заглянул ей в лицо:
– Не надо Луция! Он будет браниться. А я ничего плохого не делаю. Я только посмотрю на педагога и пойду спать. А если я не посмотрю на него, я все буду думать, думать, какой он… и не засну.
Фульвия улыбнулась, проведя рукой по кудряшкам сына:
– Хорошо, хорошо, дорогой! Вот только вернется Азур, и ты поедешь.
Клеон, воспитанный в послушании и уважении к родителям, с неодобрением смотрел на эту сцену. Нянька, постояв за дверью, вернулась.
– Господин послал нового библиотекаря в Тускуланскую виллу за книгами, которые надо переписать, – сообщила она только что придуманную новость. – С ним уехал и его помощник, чтобы показать дорогу. Дверь библиотеки заперта, и ключ у молодого господина.
– Ничего не поделаешь, – развела руками матрона. – Придется тебе ехать в спальню. А завтра, как только встанешь, я пришлю к тебе библиотекаря, и он расскажет тебе какую-нибудь интересную историю. – Притянув к себе сына, она поцеловала его: – Да хранит тебя твой гений-покровитель.
– Не буду спать! – надул губы Гай и протянул руки Клеону: – Посади меня на лошадь.
Нянька поспешила положить на спину собаки коврик.
Помня наставления Клеона, Лев не зарычал, только клыки его невольно обнажились от боли, которую причинил ему малыш, задев ногой раненое плечо. Этого было достаточно, чтобы Фульвия вспомнила о драке в вестибюле. Боясь нового взрыва слез и капризов, она не запретила Гаю ехать верхом, но Клеону погрозила пальцем:
– Если собака укусит малютку, ты будешь распят за Эсквилинскими воротами!
С этим напутствием Клеон и Гай в сопровождении нянек спустились по ступенькам в длинное помещение, откуда можно было попасть в летние спальни женщин, комнату нянек и детскую.
Стоя в дверях, Фульвия с беспокойством смотрела им вслед, пока не услышала, что они благополучно добрались до спальни Гая.
Глава 10. Дом засыпает
Передав Гнею Станиену деньги, полученные от булочника и вольноотпущенников-торговцев, и докладывая, как выполнил остальные поручения, Хризостом не забыл рассказать и о поражении претора Клодия.
– К предводителю гладиаторов Спартаку бегут, как говорят, сотни рабов, и вся Кампания объята волнением.
– А зачем ты сообщаешь об этом мне? – высокомерно спросил Станиен.
– Чтобы предупредить об опасности. Может быть, ты решишь, господин, поехать в какую-нибудь другую виллу?… Или пошлешь в Кампанию одного меня, без молодого господина? Я мог бы разведать, действительно ли волнение так распространилось…
– Неужели я буду менять свои планы из-за кучки восставших рабов? – возмутился Станиен. – Надеюсь, ты не забыл послать на виллу гонца, чтобы Луцию выслали к перевалу лектику и приготовили к вашему приезду обед и спальни?
– Все было сделано в тот же час, как ты повелел, господин.
– Ну и отлично! – кивнул Станиен. – Выполняй приказания, и больше от тебя ничего не требуется. Можешь идти! – И, когда домоправитель, поклонившись, повернулся к двери, снисходительно добавил: – Во всяком случае, я ценю твою преданность.
Выйдя от Станиена, Хризостом отправился проверить, заперты ли кладовые и погреба, и опечатать их на ночь. Вспоминая разговор с хозяином, он насмешливо кривил рот. Преданность?… Ему решительно все равно, что случится с Гнеем Станиеном, Фульвией или Гаем. Он тревожился только за Луция, своего воспитанника, которого он втайне любил, как сына. Он готов был рисковать своей жизнью, но не жизнью Луция, и волновался, раздумывая об опасностях, которые могут угрожать в Кампании его любимцу. Как уберечь от них Луция?… Предупредить его?… Уговорить, чтобы он остался дома и предоставил Хризостому самому проверить, как приготовлена вилла к приезду господ?… Бессмысленно! Луций высокомерен не меньше, чем его отец. К тому же он молод и смел, опасность только подзадорит его.
Опечатав погреба и кладовые, Хризостом пошел в помещение, где спали рабы. В длинной низкой комнате едва мерцал чадящий светильник. Пятьдесят или шестьдесят невольников, распластавшись на деревянных нарах, храпели и стонали во сне. Хризостом пересчитал их. За исключением нового пастуха, все были на месте. Постояв некоторое время и удостоверившись, что сон их не притворен, Хризостом запер дверь на ключ и, спрятав его на груди, отправился искать Клеона. Мальчик встретился ему на лестнице, ведущей в сад.
– Ты зачем тут?
– Мы со Львом свезли маленького господина в спальню… и ждали, пока он не уснул. А потом госпожа нас отослала, но не сказала, куда нам идти. А я не знаю…
– Ступай за мной.
Домоправитель вернулся и, отперев двери, впустил Клеона. Остановить собаку он не решился, и Лев последовал за своим хозяином. Ключ снова щелкнул в замке. Клеон стоял, беспомощно озираясь, не зная, где лечь: Хризостом не указал ему места. Как отличалась эта грязная, душная комната от маленькой спальни, в которой он только что оставил Гая на мягком ложе, под пушистым одеялом из белой шерсти!
– Эй, сицилиец! – услышал он оклик Панфилона. – Иди сюда. Гней еще не приготовил для тебя ложа. Так и быть, уступлю тебе, по знакомству, часть своего пуховика.
Он подвинулся, и Клеон растянулся рядом с ним на дощатых нарах, блаженно вздохнув: «Наконец-то кончился этот длинный, полный отвратительной сутолоки день!» Приблизив губы к уху Панфилона, он шепнул:
– Кажется, гладиаторы победили золотого центуриона…
– Какого там еще центуриона? – сонно пробормотал Панфилон. – Старый козел обязан указать тебе место для сна. Ты завтра потребуй. – Повернувшись на бок, он захрапел.
Клеон также закрыл глаза, но уснуть не мог. Ему вспомнилась та ночь, когда его разбудил шум битвы… Жив ли Галл? Как хорошо было бы лежать с ним рядом у костра, среди воинов Спартака! И чтобы пахло травой, а не вонючим потом, прелой соломой и гарью светильников. Хоть бы скорее уснуть, чтобы не ощущать всего этого… Он сильнее зажмурил глаза… За сомкнутыми веками проплыли покачивающиеся под музыку змеи, их сменили бледные лица и воспаленные глаза булочников… надвинулись многоэтажные громады домов… сверкнул взор из-под края плаща, наброшенного на голову… «Все-таки это она была у кузнеца, – подумал мальчик засыпая. – А почему сама? Это тайна… тай… на… Как хорошо пахнут травы в Сицилии… Как я устал…» Его сонное дыхание слилось с похрапыванием спящих рабов.
На полу возле нар, положив голову на лапы, дремал Лев. Его чуткие уши то и дело вздрагивали: он и во сне оберегал своего хозяина, не имевшего ни когтей, ни клыков и потому беззащитного, хотя он и был богом.
Старый домоправитель, поднявшись в свою каморку над вестибюлем, также расположился на отдых, но не мог сомкнуть глаз всю ночь.
Глава 11. Аппиева дорога
Хризостом поднял рабов затемно. Зевая и потягиваясь, собрались они в вестибюле, где еще горели светильники. Женщины укладывали в корзины посуду для пиров, пряности, книги, платье, белье. Мужчины увязывали тюки и корзины и вытаскивали их на улицу под портик. Домоправитель отправил рабов с поклажей вперед, к Капенским воротам. Там они должны были ждать его и молодого господина.
– А ты останься, – приказал он Клеону. – Пойдешь с факельщиками. Твоя собака будет распугивать уличную толпу.
Молодого хозяина Хризостом разбудил в последнюю минуту: Луций не любил рано подниматься. Он долго ворчал и вздыхал, возясь со шнуровкой высоких дорожных башмаков и сердито отгоняя рабов, желавших ему услужить: он терпеть не мог, чтобы его одевали, ему казалось, что руки слуг недостаточно чисты для этого. Но брезгливость свою Луций прятал, чтобы не раздражать родных, которые пользовались услугами рабов; да и самих рабов попусту обижать не стоило. Уж начинало светать, когда он появился в вестибюле, где ожидали его факельщики и лектиарии.
На узких улицах «вечного города», как называли римляне свою столицу, езда была запрещена даже в такой ранний час. В тесных проходах среди домов было еще темно, и факельщики освещали путь лектиариям и Хризостому, который шел рядом с лектикой Луция. Глашатай прокладывал им дорогу среди деловой суеты начинающегося дня и праздной толкотни гуляк, завершающих ночь. Клеон шел в первой паре факельщиков и по приказанию Хризостома заставлял Льва рычать на тех, кто не очень торопился уступить дорогу; это даже самых дерзких заставляло жаться к стенам.
Когда они добрались до южной окраины Рима, солнце уже взошло. Решетка, закрывающая ночью ворота, была поднята, и носильщики с лектикой свободно вошли под их мрачные своды. Холодная капля упала Клеону на лоб.
– Что это? – спросил он, смахивая пальцем влагу.
– Вода, – ответил факельщик, который шел в паре с ним. – Там, наверху, водопровод.
– А что это – водопровод?
– Вот деревенщина! Водопровод – это когда заключают воду в трубы, чтобы она текла так, как надо людям. Претор Марций, устраивая сто лет назад этот водопровод, проложил за городом трубы под землей, а в городе он поднял воду на арки. Не ломать же ради труб мостовую и дома! Понял?
– Да, – сказал Клеон, – понял: римляне даже воду сделали рабою.
Луций, слышавший этот разговор, засмеялся:
– Вот рабская точка зрения на полезные обществу дела!
За Капенскими воротами Луция ждала отделанная бронзой рэда, в которую была впряжена пара лошадей. Здесь же стояли две грузовые повозки – петориты. На обочине дороги, окружив тюки, сидели посланные вперед рабы.
Среди зелени садов, рощ и лугов белела Аппиева дорога, вымощенная широкими каменными плитами. Середина ее была слегка выпуклой, чтобы дождевая вода, не задерживаясь, стекала к краям и отсюда – через небольшие отверстия – в подземные каналы. Так объяснил Клеону его сосед-факельщик и при этом похвастал, что отлично знает историю и городское устройство Рима, потому что родился в доме Станиенов в один день с Луцием и Луций, когда стал ходить в школу, обучал его всему, чему учился сам.
– Я даже ездил с молодым господином в Афины заканчивать образование! – важно сообщил он Клеону, в то время как они вместе переносили тюки.
Пока рабы перетаскивали поклажу в повозки, Луций, выйдя из лектики, вдыхал утреннюю свежесть и благоуханье цветущих фруктовых садов. Он наслаждался прелестью этого раннего часа. «Хорошо слагать стихи, мечтать и размышлять на заре, среди виноградников и гранатовых деревьев… На вилле буду обязательно вставать с рассветом», – решил он, усаживаясь в рэду.
Верх рэды был обтянут кожей, в которой с обеих сторон были прорезаны окошечки, прикрытые пурпуровыми занавесками. Приподняв одну из них, молодой человек рассеянно глядел вокруг. Рабы, весело перекликаясь, занимали места в петоритах. Обычно их отправляли на виллу пешком, иногда – на мулах. На этот раз им предстояла приятная поездка в повозках, запряженных лошадьми. Невольники были уверены, что едут с таким удобством по распоряжению Луция. На самом же деле этим удовольствием они были обязаны Хризостому, который хотел уберечь их от встреч с мятежниками.
– Садись ко мне! – предложил Клеону пожилой возница.
Клеон взобрался на сиденье рядом с ним. Покинутый Лев заволновался и стал бегать вокруг, стараясь влезть за хозяином в петориту.
– Пошел, пошел! – гнал его возница. – Покажи свою прыть: отстанешь от лошадей или нет.
Клеон не посмел попросить, чтобы собаку впустили в петориту.
Разместив тюки и людей, Хризостом подал знак к отправлению и, войдя в рэду, уселся против Луция.
Впереди скакали верхом два нумидийца, за ними катилась рэда, сзади громыхали по каменным плитам петориты, каждую из которых везла пара сильных галльских коней. У переднего колеса первой петориты, высунув язык и стараясь не отстать от хозяина, мчался Лев. Встречные деревенские повозки еще издали сворачивали к тротуарам, освобождая для них середину дороги. Клеона удивляло, что даже за городом и в такой ранний час тротуары полны пешеходов. Из Рима и в Рим шли ремесленники, крестьяне, торговцы, изредка встречались в этой толпе легионеры.
Через каждую тысячу шагов стояли покрытые надписями мильные столбы и под ними для уставших путников – полукруглые каменные скамьи. Вдоль дороги тянулся длинный ряд мавзолеев и памятников, среди которых, как печальные часовые, темнели кипарисы.
– Разве здесь кладбище? – спросил Клеон возницу. – Зачем здесь эти башни и надгробия?
Тот утвердительно кивнул и пробормотал:
– Богачи хотят и после смерти быть на виду. Многие ставят себе памятники еще при жизни. Если в памяти потомков не останутся их дела, так хоть пышные гробницы расскажут прохожему, что и они топтали когда-то землю… – После длинной паузы он добавил: – Бывают, конечно, и такие люди, которым не надо всех этих пустяков, – он пренебрежительно указал бичом в сторону пышных гробниц, – потому что народ чтит их память. Брат моего отца был рабом в доме Семпрониев Гракхов…
– Эй!.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34