Обстановка на стройке напоминала преддверие ада. Мы каждый день писали суточные отчеты. Каждый день приезжал инспектор по надзору. Каждый день нужно было заново искать рабочую силу.
Раз в неделю появлялась очередная большая комиссия. Начальник снабжения прибегал теперь сам, без вызова.
Паркетчики не хотели настилать линолеум, а других специалистов не было. Калькуляция оплаты за настил одного квадратного метра получилась настолько соблазнительной, что я сказала плотникам:
– Половина перекрытий у вас уже готова. Вторую половину можно делать медленнее. Самое главное теперь – тот дом, который мы должны сдать. Разделитесь на две группы. Одна пусть продолжает делать перекрытия, а другая будет настилать линолеум. Это совсем нетрудно. Нужен только хороший метр и острый нож.
Плотники согласились и прекрасно справились. Паркетчики ушли обиженные.
Мендрас следил за тем, чтобы мы в потоке отчетов и графиков всегда хоть немного перевыполняли план.
– Нам необходим резерв времени. Вдруг в один прекрасный день рабочие устроят пьянку, что тогда? Выпить они любят, но и за стройку душой болеют. Вы знаете, один каменщик из другой организации предлагал пол-литра бригадиру наших каменщиков, чтобы тот его взял к себе. Наша стройка прославилась. Правда, никому не верится, что с женщиной вообще можно работать… Но многие хотят попробовать.
– Пан Мендрас, разве они не знают, что у нас тут сущий ад? У меня порой голова кругом идет.
– Зато заработки большие. Самые большие в тресте. Это их соблазняет. Вы же недаром здесь просиживаете столько времени. Мы следим, чтоб ни у кого даже гроша не пропало. И они это знают. Вот почему… Тока нет! – крикнул он внезапно. – Именно сегодня, черт возьми! Все время был, а тут за четыре дня до сдачи дома на тебе!
Мы принялись трезвонить во все инстанции, но тока по-прежнему не было.
Я позвонила – впервые – управляющему трестом.
– Товарищ управляющий, у нас нет тока. Вроде бы пустяк, но для нас это подлинная катастрофа. Я звонила, обещали дать ток завтра или послезавтра. Вы понимаете, что это значит для нашей стройки?
– Ладно. Попробую принять меры. Держитесь, Дубинская!
Инспектор по надзору удивился: как это я осмелилась побеспокоить управляющего?
– Он приезжает сюда каждую неделю. Я ни разу ни о чем его не просила, но теперь мне не до условностей, сил нет больше.
Полчаса спустя зажглась контрольная лампочка рядом с подъемником. Аварию ликвидировали.
Я так привыкла без конца подсчитывать, замерять, сверять, что даже дома, вставая с постели, принимая ванну, одеваясь, постоянно думала о делах стройки. До сдачи объекта оставалось два дня.
Пришли будущие жильцы. Они робко заглядывали в вымытые окна, тихо переговаривались. В дом никто не входил.
Двадцать девятого мы решили работать до последнего. Первыми, часов в восемь вечера, ушли штукатуры. Потом водопроводчики. Наконец остались только маляры и уборщицы.
Уже рассветало, когда все было готово. Я боялась лечь, чтобы не проспать, и занялась составлением актов приемки электрической и газовой проводок, проверки дымоходов.
Приемка прошла благополучно. Кончили к середине дня. Представителю «Архимеда» вручили ключи от квартир. Список недоделок был краток и касался внешних отделочных работ.
В тот день я решила больше ничем не заниматься. Когда я уходила домой, в дом уже въезжали жильцы.
На состоявшемся в этот же день торжественном первомайском вечере меня назвали в числе лучших начальников строек, вручили диплом и денежную премию. Я с огромным удовлетворением наблюдала, как наши люди, работавшие в последнее время не щадя живота, один за другим подходили к столу президиума. Многие из них получили дипломы и премии, а четверо – звание ударников.
Бабушкин характер смягчился. Она уже не ворчала и не ругала все и вся, как бывало прежде. То, что я в срок закончила стройку, она приняла, как нечто само собой разумеющееся.
Пани Дзюня устроилась на работу. Рядом с домом, на швейной фабрике.
– Во-первых, это очень близко. Бабушка дома, значит, хозяйничать есть кому. Поработаю до пенсии, может, удастся даже скопить немного деньжат.
Пан Пенкальский выполнил обещание и принес мне список документов, нужных для поступления в вечернее инженерное училище.
– Я подхожу по всем статьям. Диплом техника у меня есть, строительная практика тоже. Честное слово – подам заявление!
– Правильно. Я знал, что вы так сделаете. Потому и пришел.
Бабушка одобрила мое решение.
– Очень хорошо! Где сказано, что девушка не может быть инженером? Учись, лучше занятия и не придумаешь!
Я приготовила нужные документы, заверила копии у нотариуса и пошла в отдел кадров за направлением.
– Увы, ничего не выйдет. Вы опоздали, наш лимит исчерпан.
– Лимит? О чем вы говорите? Ведь я хочу всего-навсего поступить учиться.
– Я дал уже десять направлений, больше не могу. Если все начальники строек пойдут учиться, то кто же будет работать?
– А можно узнать, чье это распоряжение?
– Начальника отдела кадров.
Я обратилась к главному инженеру, но тот отказался помочь мне под тем предлогом, что отдел кадров подчиняется только управляющему. Но именно туда мне обращаться не хотелось.
Я написала заявление в партбюро. Хочу, мол, учиться, а отдел кадров не дает мне направления.
На третий день я получила направление. С порядковым номером «одиннадцать».
Документы поданы, кости брошены. Опять предстояло начать всю «карусель» сначала. Вступительные экзамены, а потом в течение трех с лишним лет – ни одного свободного вечера, ни одного выходного дня. Но ничего. В этом тоже есть своя прелесть.
Мама переехала к Стефану. Случайно или умышленно – она забрала свои вещи, когда ни меня, ни бабушки не было дома.
Когда я вернулась с работы, бабушка уже поджидала меня.
– Я нарочно ничего не убирала. Посмотри, как твоя милая мамочка уехала от нас. Словно из гостиницы.
Действительно. Шкафы распахнуты, нет кое-какой мебели. Ковер из маминой комнаты тоже исчез. Светлые прямоугольники на стене напоминают о висевших там картинах.
– После приезда она была здесь всего один раз. Я ей при случае скажу, как это называется, – возмущалась бабушка. – Встретила пани Дзюню и попросила прийти помочь ей. Ты же знаешь Дзюню – она, конечно, пошла, наработалась как вол, а мама твоя говорит: «Спасибо. У них вам все равно нечего делать, приходите ко мне постоянно».
– Неужели мама хочет, чтобы пани Дзюня работала у нее даром?
– Это на нее похоже. Ей кажется, что весь мир должен быть к ее услугам. Она всегда думала только о себе. Я потребовала, чтобы она давала мне по пятьсот злотых в месяц. Детей ей кормить не надо, не обеднеет. Говорят, ты дала ей денег на пай в ателье. Тем более эти пятьсот злотых с нее причитаются.
– Бабушка, зачем тебе это нужно? Оставь.
– Нет уж, извини. В твои дела я не вмешиваюсь, но тут позволь мне действовать так, как я хочу, иначе у меня от злости печенка лопнет.
Мы теперь постоянно не досчитывались разных мелочей, и всякий раз оказывалось, что их увезла мама. Ничего не поделаешь.
Я снова начала заниматься. Три раза в неделю ездила после работы к пану Пенкальскому. Вступительные экзамены начинались в первых числах августа. Оставалось неполных два месяца.
Пан Пенкальский ждал меня всегда в своей комнате, похожей на монашескую келью. Дорога туда вела через огромный, невероятно запущенный сад, сплошь заросший крапивой.
Мы садились за стол, на котором уже заранее были приготовлены нужные задачники и учебники, и принимались за работу. Начали мы с аналитической геометрии.
– Возможно, ее и спрашивать не будут, но лучше быть готовой. Потом, на первом курсе, вам все равно придется ее изучать, так что ваши знания пригодятся.
– Если я сдам и поступлю.
– Вы несомненно сдадите и несомненно поступите. Хотите пари?
Его слова ободряли меня, рождали веру в собственные силы. Дома я тоже встречала полное понимание. Бабушка и пани Дзюня вместе со мной волновались из-за предстоящего экзамена.
Глава 13
– Значит это серьезно, Катажина? – спросил Збышек. – Ты решила учиться дальше?
– Да. Экзамен через неделю. Я устроила себе маленькую передышку, потому что у меня уже ум за разум заходит от синусов и косинусов.
Мы сидели в парке на скамейке и ждали приятельницу Збышека. Было тепло, тихо, спокойно.
– И ты думаешь так надрываться до конца своих дней?
– Что поделаешь? У меня на руках обе бабушки и, кроме того, пани Дзюня. Я не жалуюсь, но сам посуди, если я даже и выйду замуж когда-нибудь, то найдется ли сумасшедший, который захочет кормить такую семьищу? Поэтому мне необходимо стать высококвалифицированным специалистом. Ясно? Учти, некоторых дисциплин я побаиваюсь и рассчитываю на твою помощь.
– Мне нравится, как ты рассуждаешь. Ты трезвый человек. Правда, многие, я думаю, согласились бы и четырех бабушек кормить, но разве тебя это интересует?
Внезапно Збышек встал. К нам приближалась интересная женщина. Верно, Мариола. Он поздоровался с ней и подвел ко мне.
– Знакомьтесь быстренько: Мариола – Катажина. И пошли. Мы обещали быть к пяти, а теперь уже шесть.
Мариола протянула мне руку так, словно это стоило ей огромных усилий. Я терпеть не могла эту манеру здороваться. Да и вообще эта изящная и эффектно подкрашенная блондинка с распущенными волосами мне решительно не понравилась. Очередное увлечение Збышека; говорят, она хорошо поет.
Мы пошли. Мариола сразу же отстала.
– Збы-ышек, – позвала она, растягивая каждый слог. – Збы-ы-шек. Не-е бе-еги так. Там дадут что-нибудь попить? Я умираю от жажды.
– Дадут и попить и поесть, только двигайтесь поживее.
Збышек зачем-то торопил нас обеих. Он явно позировал, разыгрывая из себя скучающего опекуна двух капризных девиц.
– Я-а не-е лю-блю-у спе-еши-ить. Подожди! – протестовала Мариола.
Наконец мы добрались до места. Хозяин виллы, пожилой одинокий мужчина, сдавал внаем комнаты студентам старших курсов и молодым специалистам.
Хозяин – мировой дядька. Дома у него настоящая коммуна. Если ты придешь и скажешь, что голоден, тебя тут же накормят без разговоров. Он молодец.
Здоровались по-студенчески, без рукопожатий. «Привет, привет», и все.
Я пришла со Збышеком с корыстной целью. Один из жильцов учился в инженерном училище. Хотелось познакомиться с ним и расспросить кое о чем. Збышек тут же разыскал его и привел ко мне.
– Вот он, знакомьтесь. Юрек Щербовский. Спрашивай что хочешь, но только поскорее, а то его позовут играть в бридж, и тогда пиши пропало.
Щербовский оказался лысеющим блондином с невероятно веснушчатым лицом и в очках с толстыми стеклами. Вид у него был чрезвычайно добродушный, а увидев его улыбку, я поняла, что он разрешит все мои сомнения.
– Я очень рад, что со мной будет учиться девушка. На нашем курсе женщин нет совсем. Охотно помогу вам, чем только смогу. Работы у нас много, занятия пять раз в неделю. На первом курсе самое главное – математика.
– Ее мне вроде бояться нечего. Так утверждает мой репетитор.
– Меня смущает другое: ведь это училище для практиков. Подумайте хорошенько, если вы намерены потом бросить учебу, то просто жалко времени и сил. Вы ведь выйдете замуж, а для супружеской жизни статика не нужна.
– Все вы одинаковы. Честное слово. Обидно, что и вы тоже. Я окончила техникум, руковожу стройкой – кажется, неплохая практика. А что касается замужества, то я и тут с вами не согласна. Замужней женщине знания не помешают. Напротив, легче будет жить.
– Я пошутил. Беру свои слова обратно. По правде сказать, я бы и сам охотно женился на женщине своей профессии. И приятно и удобно.
– Только не делай предложения Катажине, – сказал вдруг Збышек, который, казалось, совершенно не прислушивался к нашему разговору.
Мариола пела. У нее был действительно хороший голос, изящные движения. Она как бы звала куда-то своей песней.
– Как тебе нравится Мариола? – спросил Збышек.
– Когда поет – очень. У нее красивый, нежный голос. Но скажи, зачем ты меня знакомишь со всеми своими девушками по очереди? Я их уже перестала различать. Вот увидишь, перепутаю когда-нибудь и поставлю тебя в неловкое положение. А возвращаясь к Мариоле, скажу: в парке она была невыносима, теперь же очень мила.
– Я знакомлю тебя со своими девушками, потому что сам потом смотрю на них твоими глазами. – Збышек потянулся к пепельнице, стоявшей на столике рядом со мной, и невзначай обнял меня. Я почувствовала тепло его руки. Это было приятно. Он стряхнул пепел с сигареты, но руки не убрал. – Мариола мне больше не нравится. Спасибо тебе за это.
– Ого, я вижу, мои акции постоянно растут. Кончится тем, что, когда ты, наконец, поведешь свою избранницу к алтарю, именно мне придется благословлять вас на совместную жизнь. Я весьма польщена таким доверием, – сказала я, выскользнув из его объятий. – А теперь пойду к Юреку, там пока не играют в карты, может, мне еще удастся немного поговорить с ним об училище.
В последнюю неделю перед экзаменами я все свободное от работы на стройке время проводила у пана Пенкальского. Мною овладел панический ужас. Каждый день я заявляла Пенкальскому, что весь пройденный материал вылетел у меня из головы. Уезжала я от него успокоенная, но, едва вернувшись домой, снова впадала в отчаяние.
В день экзаменов я терзалась самыми мрачными предчувствиями. И безуспешно пыталась внушить себе, что, если даже не сдам экзамена, ничего страшного не случится. Это не вопрос жизни. Профессия у меня есть, работа тоже. Через год попытаю счастья снова. Но тут же в уме всплывало начало какой-нибудь математической формулы, я не могла вспомнить продолжения, и меня снова охватывала тоска.
После работы я наспех поела, переоделась и прибежала в училище за пять минут до начала первого экзамена. На лестнице меня ждал верный пан Пенкальский.
– Не сердитесь, что я здесь, – он виновато улыбнулся. – Я только хотел еще раз заверить вас, что вы непременно сдадите. Выше голову, не робейте.
Я прошла через пустой холодный вестибюль и, совсем потерянная, поднялась на второй этаж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65