Девушки перебрались к себе, Люцина уехала в командировку. В доме воцарились тишина и покой. Мама по-прежнему бродила по квартире с отсутствующим видом. Пани Дзюня не спускала с нее глаз и безуспешно пыталась заинтересовать домашними делами. Как-то вечером, вернувшись с работы, я заметила, что в доме у нас невесело. Мама и пани Дзюня за что-то дулись друг на друга. Но день летел за днем, каждый приносил что-нибудь новое, и задумываться над этим мне было попросту некогда.
– От Збышека письма есть? – допытывалась Люцина. – Может, с ним что-нибудь случилось?
– Голову даю на отсечение, что с ним никогда ничего не случится. Не тот человек! И не надейся, что он нам напишет. Збышек пользуется большим успехом, и это так вскружило ему голову, что про нас он и думать забыл. Если хочешь, я могу ему написать…
– Брось! Вовсе ни к чему ему знать, что во Вроцлаве кто-то им интересуется. Самоуверенности у него и так хоть отбавляй. Мне он нравится, верно, но не более того. Зачем же сразу шум подымать? Хотя, по совести, мог бы и написать. О чем он только думает?!
– Ох, Люцинка, Люцинка, подозрительно мне это! Если он тебе безразличен, так чего ж ты злишься, что он не приезжает? Предупреждаю, это твердый орешек. Збышек нравился всем моим подругам. Они мне завидовали, что я живу с ним в одном доме.
– И долго вы так жили?
– Несколько месяцев. Их дом разбомбило. И за это время он успел так въесться мне в печенки, что я порой готова была отравить его. Серьезно. Он, видите ли, следил, чтобы мальчишки мне голову не вскружили. Потому что все сейчас испорчены, а я дитя малое, беззащитное… Однажды собралась я с одним мальчиком на прогулку, а вырваться из дому мне было не так-то легко: бабка моя и слушать бы меня не стала. Я попросила Збышека выйти вместе со мной. А он наотрез отказался: совесть ему, видите ли, не позволяет обманывать старших. Представляешь? И вдобавок заявил, будто я еще молода на свидания ходить. Придет время, он, мол, сам мне назначит свидание. Я ужасно разозлилась. И решила, хотя бы назло Збышеку, на свидание пойти. И пошла. Скучно было чертовски. На обратном пути я зашла к подруге и просидела у нее до комендантского часа. Мне на все было наплевать. Домой я вернулась только в начале одиннадцатого.
– Ну и что? Был скандал?
– Еще какой! Я сохраняла спокойствие. Бабка кричала, ругалась, чуть не избила меня. Я подождала, пока она успокоится, и говорю сладким таким голоском: «Я думала, вы за мою жизнь боитесь, а вы, оказывается, невинность мою оберегаете. А кому нужна эта невинность? Сейчас, во время войны, когда кругом гибнет столько людей? И если хотите знать, я уже давно невинность потеряла».
– Збышек был при этом?
– Само собой. Бабка так и села. Потом все пыталась заставить меня сказать правду. Но я уперлась, и ни в какую. Збышек несколько дней делал вид, что не замечает меня, а при встрече я ему показывала язык и про себя смеялась. Так ему и надо. Тоже мне опекун нашелся. Не знаю, может, я была немного влюблена в него тогда. Но ты берегись, Люцина! Он ужасный волокита! Каждую неделю у него была другая девушка. Он всегда говорил, что раз уж так всем девушкам нравится, пусть никто не будет в обиде.
Люцину интересовало все, что касалось Збышека. Она уже знала, что мать у него женщина нервная, вечно чего-то боится, а отец на редкость симпатичный.
Девушки, заметив перемены в Люцине, в один голос заявили, что она просто-напросто влюбилась в Збышека.
– А меня это ничуть не удивляет. Была бы я моложе, я б вам показала… Збышек – парень что надо! Он и мне по душе пришелся, – заявила пани Дзюня.
– Я тоже должна начать работать, – сказала мама однажды утром, перед самым моим уходом из дому. – Нужно что-то решить.
– Я очень спешу. Не люблю опаздывать. Поговорим, когда вернусь.
После обеда мы с ней отправились «в город», то есть на улицу Сталина, к сапожнику. На обратном пути зашли в «Рому» поесть мороженого. Там у входа сидел мамин новый знакомый, пан Избицкий.
Мы подсели к нему. Не могу сказать, чтобы это меня обрадовало – я обожала мороженое, а при нем было неловко много есть. Зато мама сияла. Пан Избицкий проводил нас домой и, получив приглашение зайти, не заставил себя упрашивать.
– Этот пан Избицкий так рассматривал нашу квартиру, словно приценивался, – сказала я пани Дзюне.
– Я вижу, он тебе не понравился. Только чего ты от него хочешь? Человек он солидный, серьезный. Дело свое знает. Как раз то, что нужно твоей матери.
– Я слышала, как он уговаривал маму с ним работать. Когда я вошла в комнату, оба замолчали. Мне кажется, они во Вроцлаве не первый раз видятся, и сегодняшняя встреча вовсе не случайна. Уж очень часто мама поглядывала на часы перед тем, как зайти в кафе.
Перед ужином мама как бы мимоходом обронила:
– Пан Избицкий предложил мне работу у себя в мастерской. Я ведь всю оккупацию проработала у скорняка и кое-что в этом деле смыслю. А пану Избицкому нужен доверенный человек, потому что ему часто приходится отлучаться. Я стану его компаньоном, но так как своего капитала в дело не вношу, то получать буду двадцать пять процентов дохода.
С этого вечера маму не покидало взволнованно-приподнятое состояние духа. На работу она одевалась так, словно по меньшей мере шла в театр, зачастила к парикмахеру и вообще стала заботиться о своей внешности, как никогда прежде.
– Мама нашла себе нового кумира. Дай бог, чтобы на этот раз ей повезло. Боюсь, как бы ему все это быстро не наскучило. Ведет она себя с ним так же, как, бывало, с бабкой, – поделилась я с пани Дзюней. – Вечно одно и то же: «Да, пан Стефан, вам лучше знать, пан Стефан, безусловно, пан Стефан!» А Стефан этот так и растет в ее глазах, даже подумать страшно, чем это может кончиться!
– Когда твоя мама приехала, я все собиралась ее спросить, не хочет ли она помириться с твоим отцом, – призналась мне пани Дзюня. – И хорошо сделала, что не спросила. Интересно, к чему приведет эта их совместная работа?
– Хоть бы все обошлось. А с отцом они никогда на помирятся. У мамы нет фантазии.
Было около часу дня. Жара стояла такая, что плавился асфальт на тротуарах. Я глядела на гору бумажек с приходами и расходами, в которых нужно было разобраться, и думала, что ни у кого на свете нет такой однообразной, отупляющей работы, как у меня. Тоска. Смертная тоска. Мне казалось, что картотеки надо мной издеваются. Порой они нарочно от меня прятались. Однако удавалось им это крайне редко. Я была начеку.
– С ума можно сойти от такой работы! – воскликнула я, обращаясь к заведующему, и тут же об этом пожалела.
– Ничего не поделаешь, терпение и труд все перетрут, – едко изрёк он в ответ.
– Согласна. Терпение и труд, но не отупляющая работа. Это не по мне, я больше не могу. Если так пойдет и дальше, мне придется подыскать другую работу. Уж лучше писать на машинке, хоть какое-то разнообразие.
Мой выпад не прошел бесследно. Кого-то из сотрудников повышали в должности, кого-то переводили на другую работу, а я в наказание застряла на прежнем месте.
– Твой начальник любит, чтобы его превозносили да в ножки кланялись, – втолковывала мне пани Мира. – А тому, кто вроде тебя роптать осмеливается, он найдет случай отплатить. Я своими ушами слышала, как он говорил, будто ты зазналась.
К годовщине создания Польского комитета Национального Освобождения я одна во всем отделе не получила премии. Мне было очень неприятно, но я смолчала.
– Значит, не заслужила, – сказала я сослуживцам, когда они завели разговор на эту тему.
– Вот видишь? Я говорила тебе! А ведь все знают, что ты сидишь на месте, как пришитая, личными делами в рабочее время не занимаешься и вообще тянешь лямку за троих, – сказала пани Мира.
– Все правильно. Но это не работа. Это липа! С меня хватит, сыта по горло!
Возможность переменить работу подвернулась спустя несколько дней. Один из сотрудников интендантства, инженер, которого я знала только в лицо, организовал какой-то отдел на новом строительном предприятии. Меня он отыскал, должно быть, благодаря пани Мире, и одной из первых предложил перейти туда.
Я не стала задавать никаких вопросов. Не поинтересовалась, ни сколько буду получать, ни что буду делать. Об одном я только спросила: неужели снова придется заниматься картотекой?
– Можете не беспокоиться, панна Катажина. Я слыхал, что вы отлично ведете картотеки, но, если они вам надоели, обещаю подыскать другую работу.
– Чудесно! Я согласна. Могу писать на машинке. Могу работать по снабжению. Я все буду делать, лишь бы не сидеть над картотеками.
– Исключено! Я не согласен! – разбушевался заведующий. – Кто же будет вести картотеки? Ведь это мозг интендантства! Когда еще новый человек войдет в курс дела! Да на это троих придется сажать. Выбей эту идею с переходом из головы.
– Дело ваше, – спокойно ответила я. – Я вас давно просила. Не могу больше. Мне уже кажется, что не только сотрудники, но и картотеки надо мной смеются. Эта работа для тех, кто любит сиднем сидеть на месте. Кончится тем, что я аккуратно сложу все карточки в кучу и подожгу. Вот увидите!
– Опомнись, милая! Ты понимаешь, что говоришь? Благодаря картотеке нам известно, что есть на складах. Ты вела ее правильно. Без ошибок. Работник ты хороший. Что ж, ничего не поделаешь. Уходи, если тебе так уж опротивела наша работа. А у этого инженера губа не дура, ты ему пригодишься.
Однажды мне вручили ордер на одежду и послали на улицу Сталина, где в школьном здании размещались склады. Большой красный дом снизу доверху был пропитан запахом нафталина.
– Ого! Не поскупилось ваше начальство! – присвистнул кладовщик. – Вы что предпочитаете: тряпки или продукты? Нам все равно, лишь бы вес сходился.
– Тряпки! Обожаю разглядывать барахло.
Двери классов были распахнуты настежь, и за ними высились целые горы одежды – от такого зрелища у самого крепкого человека могла закружиться голова. Тут было из чего выбирать! Я лихорадочно разгребала кучу и вытаскивала из середины понравившиеся мне вещи. Постепенно возле меня выросла целая горка: платья, пальто, кофточки…
– Можно взвесить? Не то, боюсь, больше потянет, а откладывать жалко.
Кладовщик положил весь ворох на весы, и оказалось, это лишь половина того, что мне следует по ордеру. Теперь я кидала вещи уже прямо на весы.
– Вот с транспортом дело будет посложнее, – заметил кладовщик.
«Попрошу помочь пана Винярского, – решила я, – какая-нибудь машина у него найдется». Выбежав на улицу, я было собралась перейти на другую сторону, как заметила, что у подъезда школы стоит машина. Я спросила у водителя, не едет ли он в сторону рынка.
– С удовольствием поедем, куда вам угодно, – сказал сидевший рядом с водителем человек.
Они вдвоем помогли мне погрузить вещи, а потом занести их домой. Я все думала, стоит ли предложить им деньги. Они были так любезны, что я просто боялась их обидеть.
В передней, когда узел уже лежал на полу, тот, что первым предложил свою помощь, задержался и сказал:
– Не хотите ли пойти в кино? У меня есть билеты на восемь часов, отличный английский фильм.
– В кино? – переспросила я. После такой бескорыстной помощи отказываться было неудобно. – Спасибо, с удовольствием.
Машина уехала, а у меня сразу испортилось настроение. Зачем только я согласилась с ним встретиться? Тут еще развязалась веревка, и все содержимое узла рассыпалось по полу. Среди этого вороха тряпок и застала меня вернувшаяся с рынка пани Дзюня. Лишь когда я объяснила, что это дары ЮНРРА, а вовсе не результат ограбления комиссионного магазина, она успокоилась, поставила сумку у двери и с интересом стала вместе со мной осматривать вещи.
– Сколько времени я на это потратила, а главного сделать не догадалась. Надо было сразу отвезти все вещи в прачечную. Вы посмотрите, какие они грязные. И нафталином пропахли. Их и не перестираешь.
– А я на что? – возмутилась пани Дзюня. – Зачем в прачечную? Только деньги тратить! Я их тебе выстираю и вычищу лучше всякой прачечной. Меня вот только интересует, что ты с этим ворохом станешь делать? Больно уж тут всего много.
– Это же для всего семейства. Для мамы, для вас, для Люцины и Данки с подружками. Только-только всем хватит.
Мама обедать не пришла. Люцина не появлялась у нас уже целую неделю – видимо, снова уехала в командировку. Первой вещи осмотрела Данка. Она все поочередно перемерила и пришла в восторг.
– Посмотри-ка, правда, этот цвет мне к лицу? Говоришь, в кино тебя пригласили? А как парень, ничего? Интересный? Алина вчера привела какого-то своего знакомого, так я сначала до смерти перепугалась – до того страшен, бедняга, – но потом он оказался очень симпатичным.
– А этот молодой человек даже интересный. К тому же он был так любезен, неудобно было отказаться. Но что-то мне в нем не понравилось, сама не знаю что.
Данка вертелась перед зеркалом в длинном платье необъятных размеров.
– Ну, теперь мы своими нарядами всех насмерть сразим. Это платье могло принадлежать только слонихе. Посмотри, декольте до пояса. Мне нравится только тот халатик. Можно его взять?
– Ну конечно. Бери, не стесняйся, для того я тебя и позвала. И девочек, когда вернутся, пришли. Тут всем хватит.
– Ирену-то я пришлю, а вот Алине я бы на твоем месте ничего не давала. Она говорит, что ты очень нос задираешь. Завистливая она и несправедливая. И в России такая же была. Кроме того, она совершенно не бережет своих вещей, стирать не любит, а все норовит у кого-нибудь чистенькое одолжить. Ирена держит ее в руках, поэтому мы еще окончательно не рассорились, но вообще это нам здорово надоело.
– Расстроила ты меня. По-моему, вы с Иреной не правы. У каждого ведь свои радости в жизни. Из-за того, что Алина часто говорит не подумавши, не стоит отталкивать ее. А тряпки ей дать надо. Во-первых, она мало зарабатывает, а во-вторых, я для того и набрала столько, чтоб и вам хватило. А теперь мне пора одеваться. Мой «кавалер», как сказала бы Ирена, наверно, уже внизу.
Фильм был тяжелый. Выйдя из кино, мы оба почувствовали какую-то неловкость. Я уже знала, что моего нового знакомого зовут Иренеуш Колодзейский и что работает он в комиссии по борьбе со спекуляцией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65