https://wodolei.ru/brands/Akvarodos/
Ока не осмелился последовать за ней.
Раздеваясь, Йоко сказала помогавшей ей Цуе:
– Если Ока-сан захочет войти, не пускай его… Затем… Затем… – тут глаза Йоко почему-то наполнились слезами, – если я буду бредить, очень прошу тебя – зажми… зажми мне рот. Слышишь? Не забудь, прошу тебя!
В гинекологической клинике врачи каждый день видят десятки обнаженных женщин. И все же Йоко казалось, что ассистенты смотрят на нее с особым любопытством. Ей было тяжелее смерти выставлять напоказ свое исхудавшее тело. Слова, которые она сказала Ока, повинуясь внезапному капризу, не выходили у нее из головы, и она терзалась мыслью, что Садаё и в самом деле умерла. Зачем же тогда подвергаться мучительной операции? Зачем мешать неизбежному?
Белоснежный операционный стол, вокруг которого стояли врачи и сестры в таких же белоснежных халатах, поджидал Йоко, как кладбище, и ее вдруг пронзил страх. Даже боли в пояснице, от которых, она надеялась, ее избавит нож хирурга, вдруг исчезли, все тело сковала какая-то тяжесть. По лбу, по рукам заструился пот. Йоко оглянулась на Цую, как на единственную защитницу. Цуя ответила ей ободряющим взглядом. Не в силах преодолеть дрожь во всем теле, Йоко легла на операционный стол.
Ей наложили белую повязку на рот и нос. У Йоко сразу перехватило дыхание. Но зрение странно обострилось, она видела даже мелкие прожилки на деревянном потолке, который, казалось ей, бешено вращается у нее над головой. Сердце временами останавливалось, и она испытывала удушье.
На повязку стали падать капли резко пахнущего лекарства. Врач держал руки Йоко там, где бился пульс, и она с отвращением вдыхала этот запах.
– Ра-аз! – произнес врач.
– Ра-аз! – повторила Йоко срывающимся голосом.
– Два-а!
В это мгновение Йоко всем сердцем ощутила цену жизни. Странное приключение, оно ведет ее к смерти… Кровь стыла в жилах при этой мысли.
– Два-а! – голос Йоко задрожал еще сильнее. Она продолжала считать, ощущая удивительную ясность мыслей, и вдруг окружающий мир отодвинулся куда-то далеко-далеко. Это было невыносимо. Резким движением Йоко высвободила правую руку и изо всех сил провела ею по рту. Но тут же ее руку крепко сжал врач. Йоко казалось, что она ведет страшную борьбу.
«Как я могу умереть, когда жив Курати… Во что бы то ни стало еще раз к его груди… Прекратите!.. Пусть я умру безумной, но не хочу быть убитой… Прекратите… Убивают!» – кричала она, но голоса своего не слышала.
– Жить… Не хочу умирать… Убийство!
Йоко боролась, напрягая все силы, с врачами, с белой повязкой на лице, с самой судьбой. Борьбе, казалось, не будет конца. Но не успела Йоко сосчитать и до двадцати, как тело ее обмякло, и она лежала неподвижно, словно мертвая.
49
Прошло три дня после операции. Йоко стала быстро поправляться, но на третий день все изменилось. Это произошло в тот самый вечер, когда западный ветер принес с собой ливень и ненастную погоду.
С самого утра в голове у нее стоял тяжелый звон. Йоко уверяла себя, что это из-за погоды, и старалась подавить беспокойство. Но с трех часов стала угрожающе подниматься температура, боли обострились. «Прободение матки!» – сразу решила Йоко, начитавшаяся медицинских книг. Она старалась прогнать эту мысль и нетерпеливо ждала улучшения. Но оно не приходило. Когда перепугавшаяся Цуя позвала дежурного врача, Йоко уже корчилась на постели, забыв и о привязанности к жизни, и о страхе перед смертью.
Вслед за врачом прибежал заведующий больницей. Решили положить на живот пузырь со льдом. Но даже мягкое прикосновение ночной сорочки вызывало у Йоко ощущение такой боли, будто из нее чем-то тупым выбивали жизнь, и она издала вопль, похожий на треск разрываемого шелка. От боли Йоко не в силах была шевельнуться.
Дождь стучал по деревянной крыше. Жара сменилась прохладой, в комнате вдруг потемнело, противно жужжали укрывшиеся здесь от дождя москиты. Окутанное сумраком лицо Йоко менялось на глазах. Щеки еще больше ввалились, нос заострился, глаза запали и лихорадочно блестели. Они, казалось, обшаривали комнату, стараясь проникнуть куда-то дальше, за пределы этого мира. Страдальчески изломанные брови сошлись к переносице. Из сухих потрескавшихся губ со свистом вырывалось дыхание. И казалось, на постели мечется в агонии не женщина, а какое-то бесформенное существо.
Конвульсивные боли появлялись через равные промежутки времени. У Йоко было такое ощущение, будто кто-то безжалостно колол ее тело раскаленным докрасна железным прутом, и она изо всех сил стискивала зубы.
Дыхание становилось все более прерывистым. У нее даже не было сил открыть глаза, она, пожалуй, не могла бы сейчас сосчитать, сколько человек находится в палате, не знала, хорошая погода или ненастная. Прорезавшие небо молнии казались Йоко ее собственной болью, которая обрела теперь новую зловещую форму. Когда боль утихала и Йоко могла перевести дух, она с мольбой смотрела на стоявших у ее постели врачей. «Убейте меня, только избавьте от мучений». И в то же мгновение в ней закипала злоба. «Все же вам удалось нанести мне смертельную рану». Оба эти чувства, переплетаясь, ураганом проносились по всему ее телу. «Если бы рядом был Курати… или Кимура… Этот добрый Кимура… Все кончено… Кончено… И Садаё мучается… Больно… Больно… А Цуя здесь?» – Йоко открыла глаза и снова зажмурилась от острой боли. «Здесь. С озабоченным лицом… Ложь! Чем она может быть обеспокоена?.. Все чужие… совсем чужие… у них каменные физиономии, они только смотрят и ничего не делают… Если бы они испытали хотя бы сотую часть моих страданий… А, больно, больно! Садако… Ты еще живешь… где-нибудь? Садаё умерла… Садако… Я тоже умру. Тяжелее смерти эти мучения… Жестоко… За что же, вытерпев все муки, я должна умереть? Не хочу, не должна умереть… Только бы выжить… О-о… Что-нибудь… Где-нибудь… Кто-нибудь… Спасите же меня! Боже! Это невыносимо!»
В облепивших ее мокрых от пота простынях, она уже не в силах была шевельнуться и бормотала что-то бессвязное. Только время от времени раздавался вопль, похожий на рев раненого быка: «Больно, больно!»
Наступил поздний вечер с ветром и дождем. Йоко становилось все хуже. В городе погас электрический свет, и в комнате тускло горели две свечи, дрожа под ветром. Врач то и дело подходил к свечам и, напрягая зрение, смотрел на термометр.
Йоко промучилась всю ночь. Перед рассветом боли немного утихли. Она выпустила из рук простыни и потерла лоб. Хотя сиделка то и дело вытирала ей пот, лоб и руки были противно липкими. «Ну, вот и конец!» – как-то отчужденно, словно о ком-то другом, подумала Йоко. Больше всего ей хотелось увидеть Курати, еще раз взглянуть на него. Но она знала, что это невозможно. Только мрак стоял перед нею. Йоко тяжело вздохнула, словно хотела выдохнуть все чувства, накопившиеся в груди за ее двадцать шесть лет.
Вдруг ее осенило, и она стала искать глазами Цую. Цуя сразу заметила это и подошла.
– Под подушкой, под подушкой, – проговорила Йоко, сделав Цуе знак глазами.
Цуя пошарила под подушкой и достала письма, которые писала под диктовку Йоко накануне операции. Сделав страшное усилие, Йоко приказала Цуе сжечь написанное, сжечь сейчас же, у нее на глазах. Цуя поняла, но заколебалась. Йоко вспылила и, забыв обо всем, в гневе попыталась подняться. Утихшая было боль дала о себе знать с новой силой. Едва не теряя сознания, Йоко изо всех сил сжала ноги, стараясь превозмочь страдания. «Ничего не хочу оставлять. Умру, не сказав ни слова!» – вот единственное чувство, владевшее ею.
– Сожги! – почти в беспамятстве крикнула она. Врач, видимо, торопил Цую. Она перенесла свечу к кровати и на глазах у Йоко принялась жечь письма, Йоко видела, как поднимается фиолетовое пламя.
Силы покинули Йоко. Жизнь ее обратилась в ничто. «Хватит… Королева умирает, оставшись непонятой…» Печаль больно царапнула сердце. Ей захотелось плакать. Но слез не было, только глазам стало горячо.
Снова начались страшные боли. У Йоко было такое ощущение, будто это небо посылает ей кару, медленно уходит жизнь, на лицах окружающих был написан ужас.
Наступил еще один рассвет.
Йоко чувствовала, как быстро тают ее силы. Даже терзавшую тело боль она уже воспринимала как что-то далекое. Напрягая угасавшее сознание, Йоко старалась вспомнить, чего же еще она не сделала. Вдруг в ее памяти всплыла Садако. Письма сожгли, значит, Кибэ и Садако вряд ли встретятся. Кому-нибудь поручить Садако… Кому же? Йоко судорожно рылась в памяти.
Утида… Да, Утида. Она вспомнила о нем с необычайной теплотой. И вдруг почувствовала, что в самой глубине существа этого несправедливого, упрямого человека скрыта чистая светлая душа.
Йоко велела Цуе позвать Кото. Цуя должна знать, что он живет в казармах. Если Кото попросит, Утида непременно придет. Он любит Кото.
Спустя час в палате появился Кото, в военной форме, как обычно. С трудом поняв, чего хочет от него Йоко, Кото, сосредоточенно нахмурившись, поспешно ушел.
Йоко молила, ни к кому не обращаясь, чтобы Утида пришел прежде, чем она издаст последний вздох. Но Утида все не появлялся. – Больно… Больно… Больно!
Йоко кричала, забыв обо всем, кричала, не помня себя, кричала, словно из нее выжимали душу. Ее отчаянные вопли долго еще нарушали покой ясного летнего утра, наступившего после ливня.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Арисима Такэо родился в 1878 году в Токио, в семье крупного чиновника министерства финансов. Когда Такэо было четыре года, отца назначают начальником таможни в Иокогаме, куда переезжает вся семья. Отец Такэо, европейски образованный человек широких взглядов, в таком же духе воспитывает и своих детей, обучая их языкам. В 1891 году семья Арисима возвращается в Токио, где отец получает должность начальника таможенного управления министерства финансов. Но через два года из-за политических расхождений со своими сослуживцами он выходит в отставку и переезжает в Камакура.
Еще с детства Такэо решил посвятить себя сельскому хозяйству, и поэтому, окончив среднюю школу, он в 1896 году поступает в сельскохозяйственный институт в Саппоро на Хоккайдо. Уже в эти годы Арисима начинает серьезно задумываться над философскими проблемами бытия, над смыслом жизни. Как раз к этому времени относится увлечение Арисима дзэн-буддизмом с его основополагающей идеей самосовершенствования, а затем, в 1900 году, обращение в христианство.
В 1901 году Арисима заканчивает институт. В соавторстве с Кокити Моримото он публикует интересное исследование: «Биография Ливингстона», что также было связано с увлечением христианством. Для продолжения образования через два года он едет в Америку и поступает в Гарвардский университет в Пенсильвании, где изучает историю и экономику. В 1904 году, представив работу «Влияние иностранной цивилизации в японской истории», получает степень магистра искусств. В течение двух лет Арисима продолжает жить в Америке, занимаясь самообразованием. Еще в период пребывания в Америке Арисима все больше отходит от христианства, с которым он окончательно порывает в 1911 году, проявляет серьезный интерес к идеям социализма, особенно возросший после его встречи в Лондоне в 1907 году с Кропоткиным. В том же году он возвращается в Японию и становится преподавателем английского языка в сельскохозяйственном институте в Саппоро.
В 1910 году вместе с Санэацу Мусякодзи, Наоя Сига и другими основывает журнал «Сиракаба», в котором публикует свое первое художественное произведение – рассказ «Чистильщик». Группа «Сиракаба» сыграла большую роль в литературной жизни Японии. Выразительно сказал о ее членах Рюноскэ Акутагава: «Они распахнули настежь окно в литературный мир и впустили чистый воздух». Группа «Сиракаба» пыталась претворить в жизнь прогрессивные идеи, идеи гуманизма, но без политической, без классовой борьбы. В 1918 году Санэацу Мусякодзи и его единомышленники организовали трудовую сельскохозяйственную общину, где Арисима занимал самый левый фланг группы «Сиракаба», выступая против идеалистических взглядов многих ее членов. Ему были чужды их абстрактно-гуманистические, пацифистские установки, что он и высказал в своем открытом письме, опубликованном в журнале «Тюокоров».
С 1911 года в журнале «Сиракаба» начинает печататься роман «Женщина». В художественных и публицистических произведениях Арисима, в его публичных выступлениях содержатся мысли, которые власти Хоккайдо расценивают как опасные. За ним устанавливается негласная слежка.
Арисима увлекается Уолтом Уитменом. Пишет статью о его творчестве, опубликованную в 1913 году (несколько лет спустя в его переводе вышли «Листья травы»). В следующие два года появляются первые главы романа «Лабиринт», новеллы «Инцидент» и «Призрак», пьеса «Самсон и Далила», эссе «Воззвание».
С 1917 года творческая жизнь Арисима становится особенно напряженной. Он публикует «Потомка Каина», несколько новелл, пьес, критических статей. Выходят его избранные произведения. С 1921 года печатается его новый роман «Созвездие».
Восьмого июня 1923 года Арисима, попрощавшись с матерью и сестрой, вышел из дому и не возвратился. Ровно через месяц он и любимая им женщина были найдены мертвыми в маленьком домике, затерявшемся в горах Каруидзава. Они не могли жить друг без друга и решили уйти из жизни вместе.
Роман «Женщина» был завершен за четыре года до трагической кончины писателя. «Женщина» создавалась Арисима в два приема. Первая часть романа была опубликована в 1911–1912 годах в журнале «Сиракаба». Успеха у читателей она не имела, и Арисима оставил роман незавершенным. И только через шесть лет он решился закончить над ним работу и издать его полностью. Роман был горячо встречен читающей публикой. В этом, собственно, нет ничего удивительного. За эти годы вырос писатель, вырос и читатель. Это были как раз годы первой мировой войны, когда Япония не только окрепла экономически; стремительно выросло самосознание японского народа, и он все острее стал реагировать на пережитки феодализма в социальной жизни страны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Раздеваясь, Йоко сказала помогавшей ей Цуе:
– Если Ока-сан захочет войти, не пускай его… Затем… Затем… – тут глаза Йоко почему-то наполнились слезами, – если я буду бредить, очень прошу тебя – зажми… зажми мне рот. Слышишь? Не забудь, прошу тебя!
В гинекологической клинике врачи каждый день видят десятки обнаженных женщин. И все же Йоко казалось, что ассистенты смотрят на нее с особым любопытством. Ей было тяжелее смерти выставлять напоказ свое исхудавшее тело. Слова, которые она сказала Ока, повинуясь внезапному капризу, не выходили у нее из головы, и она терзалась мыслью, что Садаё и в самом деле умерла. Зачем же тогда подвергаться мучительной операции? Зачем мешать неизбежному?
Белоснежный операционный стол, вокруг которого стояли врачи и сестры в таких же белоснежных халатах, поджидал Йоко, как кладбище, и ее вдруг пронзил страх. Даже боли в пояснице, от которых, она надеялась, ее избавит нож хирурга, вдруг исчезли, все тело сковала какая-то тяжесть. По лбу, по рукам заструился пот. Йоко оглянулась на Цую, как на единственную защитницу. Цуя ответила ей ободряющим взглядом. Не в силах преодолеть дрожь во всем теле, Йоко легла на операционный стол.
Ей наложили белую повязку на рот и нос. У Йоко сразу перехватило дыхание. Но зрение странно обострилось, она видела даже мелкие прожилки на деревянном потолке, который, казалось ей, бешено вращается у нее над головой. Сердце временами останавливалось, и она испытывала удушье.
На повязку стали падать капли резко пахнущего лекарства. Врач держал руки Йоко там, где бился пульс, и она с отвращением вдыхала этот запах.
– Ра-аз! – произнес врач.
– Ра-аз! – повторила Йоко срывающимся голосом.
– Два-а!
В это мгновение Йоко всем сердцем ощутила цену жизни. Странное приключение, оно ведет ее к смерти… Кровь стыла в жилах при этой мысли.
– Два-а! – голос Йоко задрожал еще сильнее. Она продолжала считать, ощущая удивительную ясность мыслей, и вдруг окружающий мир отодвинулся куда-то далеко-далеко. Это было невыносимо. Резким движением Йоко высвободила правую руку и изо всех сил провела ею по рту. Но тут же ее руку крепко сжал врач. Йоко казалось, что она ведет страшную борьбу.
«Как я могу умереть, когда жив Курати… Во что бы то ни стало еще раз к его груди… Прекратите!.. Пусть я умру безумной, но не хочу быть убитой… Прекратите… Убивают!» – кричала она, но голоса своего не слышала.
– Жить… Не хочу умирать… Убийство!
Йоко боролась, напрягая все силы, с врачами, с белой повязкой на лице, с самой судьбой. Борьбе, казалось, не будет конца. Но не успела Йоко сосчитать и до двадцати, как тело ее обмякло, и она лежала неподвижно, словно мертвая.
49
Прошло три дня после операции. Йоко стала быстро поправляться, но на третий день все изменилось. Это произошло в тот самый вечер, когда западный ветер принес с собой ливень и ненастную погоду.
С самого утра в голове у нее стоял тяжелый звон. Йоко уверяла себя, что это из-за погоды, и старалась подавить беспокойство. Но с трех часов стала угрожающе подниматься температура, боли обострились. «Прободение матки!» – сразу решила Йоко, начитавшаяся медицинских книг. Она старалась прогнать эту мысль и нетерпеливо ждала улучшения. Но оно не приходило. Когда перепугавшаяся Цуя позвала дежурного врача, Йоко уже корчилась на постели, забыв и о привязанности к жизни, и о страхе перед смертью.
Вслед за врачом прибежал заведующий больницей. Решили положить на живот пузырь со льдом. Но даже мягкое прикосновение ночной сорочки вызывало у Йоко ощущение такой боли, будто из нее чем-то тупым выбивали жизнь, и она издала вопль, похожий на треск разрываемого шелка. От боли Йоко не в силах была шевельнуться.
Дождь стучал по деревянной крыше. Жара сменилась прохладой, в комнате вдруг потемнело, противно жужжали укрывшиеся здесь от дождя москиты. Окутанное сумраком лицо Йоко менялось на глазах. Щеки еще больше ввалились, нос заострился, глаза запали и лихорадочно блестели. Они, казалось, обшаривали комнату, стараясь проникнуть куда-то дальше, за пределы этого мира. Страдальчески изломанные брови сошлись к переносице. Из сухих потрескавшихся губ со свистом вырывалось дыхание. И казалось, на постели мечется в агонии не женщина, а какое-то бесформенное существо.
Конвульсивные боли появлялись через равные промежутки времени. У Йоко было такое ощущение, будто кто-то безжалостно колол ее тело раскаленным докрасна железным прутом, и она изо всех сил стискивала зубы.
Дыхание становилось все более прерывистым. У нее даже не было сил открыть глаза, она, пожалуй, не могла бы сейчас сосчитать, сколько человек находится в палате, не знала, хорошая погода или ненастная. Прорезавшие небо молнии казались Йоко ее собственной болью, которая обрела теперь новую зловещую форму. Когда боль утихала и Йоко могла перевести дух, она с мольбой смотрела на стоявших у ее постели врачей. «Убейте меня, только избавьте от мучений». И в то же мгновение в ней закипала злоба. «Все же вам удалось нанести мне смертельную рану». Оба эти чувства, переплетаясь, ураганом проносились по всему ее телу. «Если бы рядом был Курати… или Кимура… Этот добрый Кимура… Все кончено… Кончено… И Садаё мучается… Больно… Больно… А Цуя здесь?» – Йоко открыла глаза и снова зажмурилась от острой боли. «Здесь. С озабоченным лицом… Ложь! Чем она может быть обеспокоена?.. Все чужие… совсем чужие… у них каменные физиономии, они только смотрят и ничего не делают… Если бы они испытали хотя бы сотую часть моих страданий… А, больно, больно! Садако… Ты еще живешь… где-нибудь? Садаё умерла… Садако… Я тоже умру. Тяжелее смерти эти мучения… Жестоко… За что же, вытерпев все муки, я должна умереть? Не хочу, не должна умереть… Только бы выжить… О-о… Что-нибудь… Где-нибудь… Кто-нибудь… Спасите же меня! Боже! Это невыносимо!»
В облепивших ее мокрых от пота простынях, она уже не в силах была шевельнуться и бормотала что-то бессвязное. Только время от времени раздавался вопль, похожий на рев раненого быка: «Больно, больно!»
Наступил поздний вечер с ветром и дождем. Йоко становилось все хуже. В городе погас электрический свет, и в комнате тускло горели две свечи, дрожа под ветром. Врач то и дело подходил к свечам и, напрягая зрение, смотрел на термометр.
Йоко промучилась всю ночь. Перед рассветом боли немного утихли. Она выпустила из рук простыни и потерла лоб. Хотя сиделка то и дело вытирала ей пот, лоб и руки были противно липкими. «Ну, вот и конец!» – как-то отчужденно, словно о ком-то другом, подумала Йоко. Больше всего ей хотелось увидеть Курати, еще раз взглянуть на него. Но она знала, что это невозможно. Только мрак стоял перед нею. Йоко тяжело вздохнула, словно хотела выдохнуть все чувства, накопившиеся в груди за ее двадцать шесть лет.
Вдруг ее осенило, и она стала искать глазами Цую. Цуя сразу заметила это и подошла.
– Под подушкой, под подушкой, – проговорила Йоко, сделав Цуе знак глазами.
Цуя пошарила под подушкой и достала письма, которые писала под диктовку Йоко накануне операции. Сделав страшное усилие, Йоко приказала Цуе сжечь написанное, сжечь сейчас же, у нее на глазах. Цуя поняла, но заколебалась. Йоко вспылила и, забыв обо всем, в гневе попыталась подняться. Утихшая было боль дала о себе знать с новой силой. Едва не теряя сознания, Йоко изо всех сил сжала ноги, стараясь превозмочь страдания. «Ничего не хочу оставлять. Умру, не сказав ни слова!» – вот единственное чувство, владевшее ею.
– Сожги! – почти в беспамятстве крикнула она. Врач, видимо, торопил Цую. Она перенесла свечу к кровати и на глазах у Йоко принялась жечь письма, Йоко видела, как поднимается фиолетовое пламя.
Силы покинули Йоко. Жизнь ее обратилась в ничто. «Хватит… Королева умирает, оставшись непонятой…» Печаль больно царапнула сердце. Ей захотелось плакать. Но слез не было, только глазам стало горячо.
Снова начались страшные боли. У Йоко было такое ощущение, будто это небо посылает ей кару, медленно уходит жизнь, на лицах окружающих был написан ужас.
Наступил еще один рассвет.
Йоко чувствовала, как быстро тают ее силы. Даже терзавшую тело боль она уже воспринимала как что-то далекое. Напрягая угасавшее сознание, Йоко старалась вспомнить, чего же еще она не сделала. Вдруг в ее памяти всплыла Садако. Письма сожгли, значит, Кибэ и Садако вряд ли встретятся. Кому-нибудь поручить Садако… Кому же? Йоко судорожно рылась в памяти.
Утида… Да, Утида. Она вспомнила о нем с необычайной теплотой. И вдруг почувствовала, что в самой глубине существа этого несправедливого, упрямого человека скрыта чистая светлая душа.
Йоко велела Цуе позвать Кото. Цуя должна знать, что он живет в казармах. Если Кото попросит, Утида непременно придет. Он любит Кото.
Спустя час в палате появился Кото, в военной форме, как обычно. С трудом поняв, чего хочет от него Йоко, Кото, сосредоточенно нахмурившись, поспешно ушел.
Йоко молила, ни к кому не обращаясь, чтобы Утида пришел прежде, чем она издаст последний вздох. Но Утида все не появлялся. – Больно… Больно… Больно!
Йоко кричала, забыв обо всем, кричала, не помня себя, кричала, словно из нее выжимали душу. Ее отчаянные вопли долго еще нарушали покой ясного летнего утра, наступившего после ливня.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Арисима Такэо родился в 1878 году в Токио, в семье крупного чиновника министерства финансов. Когда Такэо было четыре года, отца назначают начальником таможни в Иокогаме, куда переезжает вся семья. Отец Такэо, европейски образованный человек широких взглядов, в таком же духе воспитывает и своих детей, обучая их языкам. В 1891 году семья Арисима возвращается в Токио, где отец получает должность начальника таможенного управления министерства финансов. Но через два года из-за политических расхождений со своими сослуживцами он выходит в отставку и переезжает в Камакура.
Еще с детства Такэо решил посвятить себя сельскому хозяйству, и поэтому, окончив среднюю школу, он в 1896 году поступает в сельскохозяйственный институт в Саппоро на Хоккайдо. Уже в эти годы Арисима начинает серьезно задумываться над философскими проблемами бытия, над смыслом жизни. Как раз к этому времени относится увлечение Арисима дзэн-буддизмом с его основополагающей идеей самосовершенствования, а затем, в 1900 году, обращение в христианство.
В 1901 году Арисима заканчивает институт. В соавторстве с Кокити Моримото он публикует интересное исследование: «Биография Ливингстона», что также было связано с увлечением христианством. Для продолжения образования через два года он едет в Америку и поступает в Гарвардский университет в Пенсильвании, где изучает историю и экономику. В 1904 году, представив работу «Влияние иностранной цивилизации в японской истории», получает степень магистра искусств. В течение двух лет Арисима продолжает жить в Америке, занимаясь самообразованием. Еще в период пребывания в Америке Арисима все больше отходит от христианства, с которым он окончательно порывает в 1911 году, проявляет серьезный интерес к идеям социализма, особенно возросший после его встречи в Лондоне в 1907 году с Кропоткиным. В том же году он возвращается в Японию и становится преподавателем английского языка в сельскохозяйственном институте в Саппоро.
В 1910 году вместе с Санэацу Мусякодзи, Наоя Сига и другими основывает журнал «Сиракаба», в котором публикует свое первое художественное произведение – рассказ «Чистильщик». Группа «Сиракаба» сыграла большую роль в литературной жизни Японии. Выразительно сказал о ее членах Рюноскэ Акутагава: «Они распахнули настежь окно в литературный мир и впустили чистый воздух». Группа «Сиракаба» пыталась претворить в жизнь прогрессивные идеи, идеи гуманизма, но без политической, без классовой борьбы. В 1918 году Санэацу Мусякодзи и его единомышленники организовали трудовую сельскохозяйственную общину, где Арисима занимал самый левый фланг группы «Сиракаба», выступая против идеалистических взглядов многих ее членов. Ему были чужды их абстрактно-гуманистические, пацифистские установки, что он и высказал в своем открытом письме, опубликованном в журнале «Тюокоров».
С 1911 года в журнале «Сиракаба» начинает печататься роман «Женщина». В художественных и публицистических произведениях Арисима, в его публичных выступлениях содержатся мысли, которые власти Хоккайдо расценивают как опасные. За ним устанавливается негласная слежка.
Арисима увлекается Уолтом Уитменом. Пишет статью о его творчестве, опубликованную в 1913 году (несколько лет спустя в его переводе вышли «Листья травы»). В следующие два года появляются первые главы романа «Лабиринт», новеллы «Инцидент» и «Призрак», пьеса «Самсон и Далила», эссе «Воззвание».
С 1917 года творческая жизнь Арисима становится особенно напряженной. Он публикует «Потомка Каина», несколько новелл, пьес, критических статей. Выходят его избранные произведения. С 1921 года печатается его новый роман «Созвездие».
Восьмого июня 1923 года Арисима, попрощавшись с матерью и сестрой, вышел из дому и не возвратился. Ровно через месяц он и любимая им женщина были найдены мертвыми в маленьком домике, затерявшемся в горах Каруидзава. Они не могли жить друг без друга и решили уйти из жизни вместе.
Роман «Женщина» был завершен за четыре года до трагической кончины писателя. «Женщина» создавалась Арисима в два приема. Первая часть романа была опубликована в 1911–1912 годах в журнале «Сиракаба». Успеха у читателей она не имела, и Арисима оставил роман незавершенным. И только через шесть лет он решился закончить над ним работу и издать его полностью. Роман был горячо встречен читающей публикой. В этом, собственно, нет ничего удивительного. За эти годы вырос писатель, вырос и читатель. Это были как раз годы первой мировой войны, когда Япония не только окрепла экономически; стремительно выросло самосознание японского народа, и он все острее стал реагировать на пережитки феодализма в социальной жизни страны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51