https://wodolei.ru/catalog/accessories/hrom/
– добавила она, помолчав минуту.
– Нет, нет, я ведь все равно собирался отдать их вам, – торопливо, словно оправдываясь, возразил Кимура.
– Вот глупая я, – будто не слыша его слов, продолжала Йоко, – сболтнула, совсем забыв о вас… Нет, теперь я ни за что не возьму этих денег. Так я решила, и никто не уговорит меня поступить иначе, – торжественно закончила она.
Кимура хорошо знал, что не в характере Йоко отступать от своих слов. Он ничего не ответил, решив, что ему остается лишь купить подарки.
* * *
В этот вечер после работы ревизор, как обычно, зашел к Йоко, но она встретила его неприветливо, – видно, была чем-то расстроена.
– Ну, вот все и улажено. Отчаливаем девятнадцатого, в десять утра, – весело объявил Курати, но Йоко ничего не ответила. Он посмотрел на нее с недоумением.
– Злодей! – воскликнула она наконец, зло сверкнув глазами.
– Что такое? – повысил голос Курати, продолжая улыбаться.
– Впервые в жизни вижу такого жестокого человека. Посмотри на бедного Кимура, он и так измучен, а тут еще ты со своими издевательствами… Нет, ты страшный человек.
– Что такое? – грозно повторил ревизор, подходя ближе к Йоко.
– Да ничего! – Йоко пыталась сохранить сердитое выражение лица, но при виде простодушного Курати в ней словно что-то дрогнуло, и она не сдержала улыбки, показав плотно сжатые зубы.
Тогда Курати, тоже улыбаясь и в то же время хмурясь, произнес:
– Ну, что еще за ерунда!
Он подвинул стул ближе к свету, вытянул свои длинные ноги, развернул газету и принялся читать. Когда в каюту приходил Курати, там сразу становилось тесно. Его ботинки, обращенные к Йоко подошвами, были так огромны, что она чуть не прыснула со смеху. Ласковым взглядом оглядела она с ног до головы своего властелина, так похожего на большого ребенка. В каюте было тихо, только шелестела газета в руках у Курати. Медленно надвигалась ночь.
Мысли Йоко вернулись к Кимура.
Когда он получит в банке деньги и с покупками под мышкой, даже не поужинав, возвратится в гостиницу на улице Джексона, где живут японцы, в городе зажгут фонари и в холодном тумане, смешанном с дымом, побредут усталые рабочие. В номере у него в маленьком камине тлеет дешевый уголь, резкий свет не защищенной абажуром лампы освещает пустую неприбранную комнату. Кимура сидит на шатком стуле под лампой, уставясь на огонь в камине, и размышляет. Потом невеселым взглядом обводит комнату и снова глядит на огонь. И плачет.
Ревизор с шумом перевернул страницу.
Низко опустив голову и закрыв лицо руками, Кимура плачет или молится. Глядя поверх Курати, Йоко старается услышать молитву Кимура. Она слышит… да, слышит… слова жалобной молитвы, прерываемой слезами. Наморщив лоб, Йоко пыталась угадать, что думает о ней Кимура, но не смогла.
Опять Курати перевернул страницу.
Йоко встрепенулась, но мысли о Кимура снова овладели ею. Так листья в реке, наткнувшись на ветку или камень, потом снова плывут дальше. Вдруг она вспомнила об Ока. Бедный! Он тоже, наверно, еще не спит. Кто же это – Кимура или Ока? Все сидит и сидит без сна перед угасающим камином… Близится ночь, пронизывающий холод крадется по полу к его ногам. Но он, не ощущая холода, сидит, сгорбившись, на стуле. Вокруг все спят. Спит и Йоко, невеста Кимура, безмятежно спит в объятиях Курати…
Тут Йоко вздохнула, как человек, захлопнувший увлекательную книгу, и посмотрела на Курати. Все эти мысли лишь слегка ее взволновали, не затронув сокровенных тайников сердца, словно все, нарисованное ее воображением, происходило где-то далеко, на страницах давно прочитанного романа.
– Ты еще не ложишься? – едва слышно, тоненьким голоском спросила она Курати, боясь нарушить воцарившуюся тишину.
– Угу, – ответил Курати, не откладывая газеты и продолжая курить.
Спустя некоторое время он шумно вздохнул:
– Ну, что ж, спать, что ли?
Курати встал и забрался в постель, Йоко, свернувшись калачиком, прижалась к его широкой груди и вскоре задышала спокойно, младенчески тихо в глубоком счастливом сне.
Курати долго еще лежал с открытыми глазами, потом тихо позвал:
– Эй, злодейка!
Йоко по-прежнему ровно дышала. А под утро ее стали мучить кошмары. Она не запомнила всех подробностей, знала лишь, что, сама того не желая, убила человека. Один глаз у него почему-то был над другим, по лбу текла черная кровь. Он не переставал смеяться каким-то жутким смехом, в котором слышалось: «Кимура! Кимура!» Вначале тихо, потом все громче, громче, возгласы «Кимура, Кимура» повторялись бесконечно, обволакивая Йоко со всех сторон. Она в ужасе замахала руками, хотела бежать, но не могла ступить и шагу.
Кимура!
Кимура! Кимура!
Кимура! Кимура! Кимура!
Кимура! Кимура! Кимура! Кимура!
Йоко проснулась в холодном поту. Сердце неистово колотилось. Дрожащей рукой она нащупала в темноте грудь крепко спящего Курати.
– Послушай! – позвала она его, но он не ответил, и Йоко в страхе принялась изо всех сил его тормошить.
Но Курати спал мертвым сном…
22
Проснулась Йоко с удивительно приятным чувством. Ей чудился слабый запах хризантем. Рядом, укрывшись с головой, спал Курати. Дыхания его не было слышно. К ярким атласным одеялам, какие обычно бывают в богатых гостиницах, льнули блики проникавшего сквозь сёдзи осеннего солнца. Оно, как видно, поднялось уже очень высоко. После длительного путешествия в Америку, а потом обратно в Японию Йоко все еще качало, как на пароходе. Она испытала особое наслаждение, когда, постелив широкую мягкую, постель, разлеглась на ней и безмятежно проспала всю ночь. И теперь было так чудесно лежать на спине в просторной комнате, не душной и в то же время теплой, закинув обнаженные до плеч руки за голову, и ощущать приятное прикосновение к ним мягких волос, созерцать узорчатый полированный деревянный потолок. Йоко никогда не испытывала такого неизъяснимого блаженства.
Через некоторое время часы внизу пробили девять. Комната Йоко находилась на третьем этаже, но в чистом, сухом воздухе бой часов был отчетливо слышен и здесь. Курати вдруг резким движением сбросил одеяло и, сев на постели, протер глаза.
– Смотри-ка, уже девять.
Странно было слышать на суше его громкий хриплый голос. Как бы крепко ни спал Курати, он, по привычке, всегда просыпался в определенное время. Его заспанное лицо почему-то рассмешило Йоко.
Она тоже встала, и, пока прибирала постель и курила (на пароходе Йоко выучилась курить), Курати успел умыться и вернулся в комнату. Потом стал надевать форменную одежду. Йоко весело ему помогала. От тела и одежды Курати исходил какой-то особый, присущий только ему, сладковатый запах, неизменно волновавший Йоко.
– Есть уже некогда. Опять весь день буду мотаться. Вернусь поздно. Для нас ведь не существует праздников, даже в день рождения императора работаем.
Только теперь Йоко вспомнила, что сегодня праздник, и на душе у нее стало еще радостнее.
Курати ушел. Йоко вышла на балкон и посмотрела вниз. Улица Момидзидзака, обсаженная по обеим сторонам вишнями, круто спускалась к морю. По ней энергично шагал Курати в темно-синем кителе. Алели наполовину облетевшие цветы сакуры. Украсившие дома японские национальные флаги висели не шелохнувшись в неподвижном воздухе. Среди них виднелся и английский флаг, как бы напоминая, что город является открытым торговым портом. У таможенной пристани стояло несколько судов, в их числе – «Эдзима-мару». Флажки, переброшенные с мачты на мачту в честь праздника, казались игрушечными на фоне безбрежного синего моря.
Все долгое путешествие представлялось Йоко сном. Словно это не в ее судьбе произошла важная перемена. Бодрая, полная неясных надежд, Йоко вернулась в номер. Опрятно одетая горничная убирала постель. В нише стояла огромная ваза с целой охапкой хризантем, которые при малейшем движении воздуха распространяли по комнате свой особый аромат, едва уловимый, наводящий грусть. Вдыхая его, Йоко наконец почувствовала, что она на японской земле.
– Какой чудесный сегодня день. Вечером у вас, наверно, будет много работы, – сказала Йоко горничной, с аппетитом уплетая завтрак.
– Да, сегодня, кажется, должно быть два банкета. Но некоторые наши постояльцы поедут на обед в министерство иностранных дел, так что вряд ли все номера будут заняты.
Горничная внимательно разглядывала Йоко, пытаясь угадать, кто эта красивая женщина, приехавшая вчера поздно вечером, такая непонятная, непохожая на тех, кого она привыкла здесь видеть.
Йоко не знала, чем заполнить предстоящий день, и он казался ей бесконечно долгим, хотя осенние дни становились все короче и короче. Послезавтра она вернется в Токио, а пока хорошо бы походить по магазинам, но Кимура уже накупил целую кучу подарков, кроме того, у нее при себе почти не было денег. Укутавшись в яркое кимоно на вате, – она заказала его специально для поездки в Америку и не собиралась носить в Японии, – Йоко нервно ходила по комнате, раздумывая, что бы предпринять.
«Попробую-ка я позвонить Кото», – решила она. Эта мысль ей понравилась. Как встретит ее родня, как отнеслись в Токио к тому, что произошло, – все это было очень важно знать. Йоко позвала горничную и попросила соединить ее с Токио. Токио дали немедленно, очевидно, по случаю праздника. Лукаво улыбаясь, Йоко быстро сбежала с лестницы. В коридоре ей встречались неряшливо одетые мужчины и женщины, они, казалось, только что встали с постели. Смотреть на них было совсем неинтересно. Йоко влетела в телефонную будку, плотно закрыв за собой дверь, сняла трубку и вдруг выпалила:
– Это Гиити-сан? Да… Гиити-сан, знаете, как все смешно получилось.
Тут она спохватилась. Правда, в ее возбужденном состоянии это были единственные слова, которые она могла произнести, но и они выдавали ее с головой. Кото (ну, конечно!) медлил с ответом. Он не мог не расслышать того, что сказала Йоко, и тем не менее переспросил:
– Что?
Йоко сразу все поняла.
– Ну, оставим это. Вы здоровы?
– Да, – последовал лаконичный ответ, прозвучавший особенно сухо в телефонной трубке. Затем до Йоко отчетливо донеслось: – А Кимура… Кимура-кун как живет? Вы видели его?
– Да, видела, – быстро ответила Йоко. – Он здоров. Спасибо. Только мне было очень жаль его, Гиити-сан… Вы слышите меня? Послезавтра я буду в Токио. Но к тетке не смогу поехать, понимаете? Просто не хочу. Так вот, слушайте. На улице Сукия есть гостиница «Сокакукан»… Да, «Пара журавлей»… Поняли?.. Я там остановлюсь. Вы приедете?.. Но мне нужно непременно сказать вам кое-что. Хорошо? Так обязательно, прошу вас! Через два дня утром? Спасибо. Буду ждать. Так непременно приходите.
Кото отвечал неохотно, односложно, будто недоговаривал что-то. Он и трубку, видно, не бросал лишь потому, что звонкий приветливый голосок Йоко оказал свое обычное действие. По его тону она поняла, что он охотно отказался бы от встречи с ней, – и настроение у нее как-то сразу испортилось.
Какую встречу готовят ей в Токио родственники и знакомые, она представляла, но это ее не пугало; однако сейчас, после разговора с Кото, она поняла, что дело обстоит гораздо серьезнее, чем она предполагала. Когда Йоко вышла из телефонной будки, с ней поздоровалась, выглянув из-за своей конторки, хозяйка гостиницы. Йоко видела ее впервые и была недовольна, что хозяйка не пришла к ней в номер узнать, как Йоко устроилась, а теперь заводит с ней фамильярный разговор. В общем, Йоко вернулась в номер в дурном настроении.
Дел у нее никаких не было. Оставалось только ожидать возвращения Курати, нетерпеливо поглядывая в окно. Со стороны форта Синагава донесся пушечный салют, отдавшись слабым эхом в душе Йоко. Дети на улице то и дело щелкали китайскими хлопушками (они тогда как раз входили в моду). Горничные решили воспользоваться хорошей погодой и открыли настежь все номера. Перебрасываясь легкомысленными шутками, они нарочито шумно орудовали щетками и вениками. Потом принялись мыть веранду. Убирать в номере Йоко, которая, как видно, одна только и оставалась сейчас в гостинице, они как будто и не собирались. Йоко восприняла это как грубый намек на то, что ей следует уйти.
– Наверно, есть номера, где уборка уже закончена. Поместите меня туда на некоторое время. А в моей комнате тоже, пожалуйста, уберите. Мыть веранду, не убрав в номере, не годится, – довольно резко сказала она горничной. Горничная, уже не та, что приходила утром, судя по всему, уроженка Йокогамы, видавшая виды женщина средних лет, с недовольной миной проводила Йоко по устланному циновками коридору в соседний номер.
В этом номере до сегодняшнего утра, наверно, кто-то жил, и, хотя здесь сделали уборку, в углу все еще стояло хибати, ящик для угля, были навалены газеты. Сквозь распахнутые сёдзи в комнату лились теплые лучи солнца. Расположившись на циновке, Йоко, жмурясь от яркого света, внимательно прислушивалась к тому, что делала в ее комнате горничная. Куда бы Йоко ни приезжала, она сразу же, как дома, раскладывала все свои вещи, даже самых ценных никогда не прятала. Она любила покрасоваться и в то же время подчеркнуть свое полное равнодушие к вещам. Но при этом она зорко следила, как бы служанки не соблазнились чем-нибудь. Увидев в углу газеты, Йоко вспомнила, что после возвращения в Японию не прочла еще ни одной печатной строчки, и взяла лежавшую сверху газету. От нее пахло скипидаром, – видно, номер был получен совсем недавно. На первой странице под жирным заголовком «Да здравствует наш император!» был помещен портрет императора. В статье на первой полосе выдвигались различные требования к кабинету Кацура, который в июне этого года сменил кабинет Ито. В сообщениях из-за рубежа подробно излагалась речь графа Чирикова, посвященная русско-японским экономическим отношениям в Китае. На второй странице печаталось продолжение статьи профессора литературы Томигути «Так называемое пробуждение женщины в Японии». Там упоминались имена социалиста Фукуда, а также госпожи Акико Отори, известной поэтессы. Но теперь все это казалось Йоко необычайно далеким. На третьей странице ей бросилось в глаза набранное крупным шрифтом знакомое имя – Кибэ Кокё.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Нет, нет, я ведь все равно собирался отдать их вам, – торопливо, словно оправдываясь, возразил Кимура.
– Вот глупая я, – будто не слыша его слов, продолжала Йоко, – сболтнула, совсем забыв о вас… Нет, теперь я ни за что не возьму этих денег. Так я решила, и никто не уговорит меня поступить иначе, – торжественно закончила она.
Кимура хорошо знал, что не в характере Йоко отступать от своих слов. Он ничего не ответил, решив, что ему остается лишь купить подарки.
* * *
В этот вечер после работы ревизор, как обычно, зашел к Йоко, но она встретила его неприветливо, – видно, была чем-то расстроена.
– Ну, вот все и улажено. Отчаливаем девятнадцатого, в десять утра, – весело объявил Курати, но Йоко ничего не ответила. Он посмотрел на нее с недоумением.
– Злодей! – воскликнула она наконец, зло сверкнув глазами.
– Что такое? – повысил голос Курати, продолжая улыбаться.
– Впервые в жизни вижу такого жестокого человека. Посмотри на бедного Кимура, он и так измучен, а тут еще ты со своими издевательствами… Нет, ты страшный человек.
– Что такое? – грозно повторил ревизор, подходя ближе к Йоко.
– Да ничего! – Йоко пыталась сохранить сердитое выражение лица, но при виде простодушного Курати в ней словно что-то дрогнуло, и она не сдержала улыбки, показав плотно сжатые зубы.
Тогда Курати, тоже улыбаясь и в то же время хмурясь, произнес:
– Ну, что еще за ерунда!
Он подвинул стул ближе к свету, вытянул свои длинные ноги, развернул газету и принялся читать. Когда в каюту приходил Курати, там сразу становилось тесно. Его ботинки, обращенные к Йоко подошвами, были так огромны, что она чуть не прыснула со смеху. Ласковым взглядом оглядела она с ног до головы своего властелина, так похожего на большого ребенка. В каюте было тихо, только шелестела газета в руках у Курати. Медленно надвигалась ночь.
Мысли Йоко вернулись к Кимура.
Когда он получит в банке деньги и с покупками под мышкой, даже не поужинав, возвратится в гостиницу на улице Джексона, где живут японцы, в городе зажгут фонари и в холодном тумане, смешанном с дымом, побредут усталые рабочие. В номере у него в маленьком камине тлеет дешевый уголь, резкий свет не защищенной абажуром лампы освещает пустую неприбранную комнату. Кимура сидит на шатком стуле под лампой, уставясь на огонь в камине, и размышляет. Потом невеселым взглядом обводит комнату и снова глядит на огонь. И плачет.
Ревизор с шумом перевернул страницу.
Низко опустив голову и закрыв лицо руками, Кимура плачет или молится. Глядя поверх Курати, Йоко старается услышать молитву Кимура. Она слышит… да, слышит… слова жалобной молитвы, прерываемой слезами. Наморщив лоб, Йоко пыталась угадать, что думает о ней Кимура, но не смогла.
Опять Курати перевернул страницу.
Йоко встрепенулась, но мысли о Кимура снова овладели ею. Так листья в реке, наткнувшись на ветку или камень, потом снова плывут дальше. Вдруг она вспомнила об Ока. Бедный! Он тоже, наверно, еще не спит. Кто же это – Кимура или Ока? Все сидит и сидит без сна перед угасающим камином… Близится ночь, пронизывающий холод крадется по полу к его ногам. Но он, не ощущая холода, сидит, сгорбившись, на стуле. Вокруг все спят. Спит и Йоко, невеста Кимура, безмятежно спит в объятиях Курати…
Тут Йоко вздохнула, как человек, захлопнувший увлекательную книгу, и посмотрела на Курати. Все эти мысли лишь слегка ее взволновали, не затронув сокровенных тайников сердца, словно все, нарисованное ее воображением, происходило где-то далеко, на страницах давно прочитанного романа.
– Ты еще не ложишься? – едва слышно, тоненьким голоском спросила она Курати, боясь нарушить воцарившуюся тишину.
– Угу, – ответил Курати, не откладывая газеты и продолжая курить.
Спустя некоторое время он шумно вздохнул:
– Ну, что ж, спать, что ли?
Курати встал и забрался в постель, Йоко, свернувшись калачиком, прижалась к его широкой груди и вскоре задышала спокойно, младенчески тихо в глубоком счастливом сне.
Курати долго еще лежал с открытыми глазами, потом тихо позвал:
– Эй, злодейка!
Йоко по-прежнему ровно дышала. А под утро ее стали мучить кошмары. Она не запомнила всех подробностей, знала лишь, что, сама того не желая, убила человека. Один глаз у него почему-то был над другим, по лбу текла черная кровь. Он не переставал смеяться каким-то жутким смехом, в котором слышалось: «Кимура! Кимура!» Вначале тихо, потом все громче, громче, возгласы «Кимура, Кимура» повторялись бесконечно, обволакивая Йоко со всех сторон. Она в ужасе замахала руками, хотела бежать, но не могла ступить и шагу.
Кимура!
Кимура! Кимура!
Кимура! Кимура! Кимура!
Кимура! Кимура! Кимура! Кимура!
Йоко проснулась в холодном поту. Сердце неистово колотилось. Дрожащей рукой она нащупала в темноте грудь крепко спящего Курати.
– Послушай! – позвала она его, но он не ответил, и Йоко в страхе принялась изо всех сил его тормошить.
Но Курати спал мертвым сном…
22
Проснулась Йоко с удивительно приятным чувством. Ей чудился слабый запах хризантем. Рядом, укрывшись с головой, спал Курати. Дыхания его не было слышно. К ярким атласным одеялам, какие обычно бывают в богатых гостиницах, льнули блики проникавшего сквозь сёдзи осеннего солнца. Оно, как видно, поднялось уже очень высоко. После длительного путешествия в Америку, а потом обратно в Японию Йоко все еще качало, как на пароходе. Она испытала особое наслаждение, когда, постелив широкую мягкую, постель, разлеглась на ней и безмятежно проспала всю ночь. И теперь было так чудесно лежать на спине в просторной комнате, не душной и в то же время теплой, закинув обнаженные до плеч руки за голову, и ощущать приятное прикосновение к ним мягких волос, созерцать узорчатый полированный деревянный потолок. Йоко никогда не испытывала такого неизъяснимого блаженства.
Через некоторое время часы внизу пробили девять. Комната Йоко находилась на третьем этаже, но в чистом, сухом воздухе бой часов был отчетливо слышен и здесь. Курати вдруг резким движением сбросил одеяло и, сев на постели, протер глаза.
– Смотри-ка, уже девять.
Странно было слышать на суше его громкий хриплый голос. Как бы крепко ни спал Курати, он, по привычке, всегда просыпался в определенное время. Его заспанное лицо почему-то рассмешило Йоко.
Она тоже встала, и, пока прибирала постель и курила (на пароходе Йоко выучилась курить), Курати успел умыться и вернулся в комнату. Потом стал надевать форменную одежду. Йоко весело ему помогала. От тела и одежды Курати исходил какой-то особый, присущий только ему, сладковатый запах, неизменно волновавший Йоко.
– Есть уже некогда. Опять весь день буду мотаться. Вернусь поздно. Для нас ведь не существует праздников, даже в день рождения императора работаем.
Только теперь Йоко вспомнила, что сегодня праздник, и на душе у нее стало еще радостнее.
Курати ушел. Йоко вышла на балкон и посмотрела вниз. Улица Момидзидзака, обсаженная по обеим сторонам вишнями, круто спускалась к морю. По ней энергично шагал Курати в темно-синем кителе. Алели наполовину облетевшие цветы сакуры. Украсившие дома японские национальные флаги висели не шелохнувшись в неподвижном воздухе. Среди них виднелся и английский флаг, как бы напоминая, что город является открытым торговым портом. У таможенной пристани стояло несколько судов, в их числе – «Эдзима-мару». Флажки, переброшенные с мачты на мачту в честь праздника, казались игрушечными на фоне безбрежного синего моря.
Все долгое путешествие представлялось Йоко сном. Словно это не в ее судьбе произошла важная перемена. Бодрая, полная неясных надежд, Йоко вернулась в номер. Опрятно одетая горничная убирала постель. В нише стояла огромная ваза с целой охапкой хризантем, которые при малейшем движении воздуха распространяли по комнате свой особый аромат, едва уловимый, наводящий грусть. Вдыхая его, Йоко наконец почувствовала, что она на японской земле.
– Какой чудесный сегодня день. Вечером у вас, наверно, будет много работы, – сказала Йоко горничной, с аппетитом уплетая завтрак.
– Да, сегодня, кажется, должно быть два банкета. Но некоторые наши постояльцы поедут на обед в министерство иностранных дел, так что вряд ли все номера будут заняты.
Горничная внимательно разглядывала Йоко, пытаясь угадать, кто эта красивая женщина, приехавшая вчера поздно вечером, такая непонятная, непохожая на тех, кого она привыкла здесь видеть.
Йоко не знала, чем заполнить предстоящий день, и он казался ей бесконечно долгим, хотя осенние дни становились все короче и короче. Послезавтра она вернется в Токио, а пока хорошо бы походить по магазинам, но Кимура уже накупил целую кучу подарков, кроме того, у нее при себе почти не было денег. Укутавшись в яркое кимоно на вате, – она заказала его специально для поездки в Америку и не собиралась носить в Японии, – Йоко нервно ходила по комнате, раздумывая, что бы предпринять.
«Попробую-ка я позвонить Кото», – решила она. Эта мысль ей понравилась. Как встретит ее родня, как отнеслись в Токио к тому, что произошло, – все это было очень важно знать. Йоко позвала горничную и попросила соединить ее с Токио. Токио дали немедленно, очевидно, по случаю праздника. Лукаво улыбаясь, Йоко быстро сбежала с лестницы. В коридоре ей встречались неряшливо одетые мужчины и женщины, они, казалось, только что встали с постели. Смотреть на них было совсем неинтересно. Йоко влетела в телефонную будку, плотно закрыв за собой дверь, сняла трубку и вдруг выпалила:
– Это Гиити-сан? Да… Гиити-сан, знаете, как все смешно получилось.
Тут она спохватилась. Правда, в ее возбужденном состоянии это были единственные слова, которые она могла произнести, но и они выдавали ее с головой. Кото (ну, конечно!) медлил с ответом. Он не мог не расслышать того, что сказала Йоко, и тем не менее переспросил:
– Что?
Йоко сразу все поняла.
– Ну, оставим это. Вы здоровы?
– Да, – последовал лаконичный ответ, прозвучавший особенно сухо в телефонной трубке. Затем до Йоко отчетливо донеслось: – А Кимура… Кимура-кун как живет? Вы видели его?
– Да, видела, – быстро ответила Йоко. – Он здоров. Спасибо. Только мне было очень жаль его, Гиити-сан… Вы слышите меня? Послезавтра я буду в Токио. Но к тетке не смогу поехать, понимаете? Просто не хочу. Так вот, слушайте. На улице Сукия есть гостиница «Сокакукан»… Да, «Пара журавлей»… Поняли?.. Я там остановлюсь. Вы приедете?.. Но мне нужно непременно сказать вам кое-что. Хорошо? Так обязательно, прошу вас! Через два дня утром? Спасибо. Буду ждать. Так непременно приходите.
Кото отвечал неохотно, односложно, будто недоговаривал что-то. Он и трубку, видно, не бросал лишь потому, что звонкий приветливый голосок Йоко оказал свое обычное действие. По его тону она поняла, что он охотно отказался бы от встречи с ней, – и настроение у нее как-то сразу испортилось.
Какую встречу готовят ей в Токио родственники и знакомые, она представляла, но это ее не пугало; однако сейчас, после разговора с Кото, она поняла, что дело обстоит гораздо серьезнее, чем она предполагала. Когда Йоко вышла из телефонной будки, с ней поздоровалась, выглянув из-за своей конторки, хозяйка гостиницы. Йоко видела ее впервые и была недовольна, что хозяйка не пришла к ней в номер узнать, как Йоко устроилась, а теперь заводит с ней фамильярный разговор. В общем, Йоко вернулась в номер в дурном настроении.
Дел у нее никаких не было. Оставалось только ожидать возвращения Курати, нетерпеливо поглядывая в окно. Со стороны форта Синагава донесся пушечный салют, отдавшись слабым эхом в душе Йоко. Дети на улице то и дело щелкали китайскими хлопушками (они тогда как раз входили в моду). Горничные решили воспользоваться хорошей погодой и открыли настежь все номера. Перебрасываясь легкомысленными шутками, они нарочито шумно орудовали щетками и вениками. Потом принялись мыть веранду. Убирать в номере Йоко, которая, как видно, одна только и оставалась сейчас в гостинице, они как будто и не собирались. Йоко восприняла это как грубый намек на то, что ей следует уйти.
– Наверно, есть номера, где уборка уже закончена. Поместите меня туда на некоторое время. А в моей комнате тоже, пожалуйста, уберите. Мыть веранду, не убрав в номере, не годится, – довольно резко сказала она горничной. Горничная, уже не та, что приходила утром, судя по всему, уроженка Йокогамы, видавшая виды женщина средних лет, с недовольной миной проводила Йоко по устланному циновками коридору в соседний номер.
В этом номере до сегодняшнего утра, наверно, кто-то жил, и, хотя здесь сделали уборку, в углу все еще стояло хибати, ящик для угля, были навалены газеты. Сквозь распахнутые сёдзи в комнату лились теплые лучи солнца. Расположившись на циновке, Йоко, жмурясь от яркого света, внимательно прислушивалась к тому, что делала в ее комнате горничная. Куда бы Йоко ни приезжала, она сразу же, как дома, раскладывала все свои вещи, даже самых ценных никогда не прятала. Она любила покрасоваться и в то же время подчеркнуть свое полное равнодушие к вещам. Но при этом она зорко следила, как бы служанки не соблазнились чем-нибудь. Увидев в углу газеты, Йоко вспомнила, что после возвращения в Японию не прочла еще ни одной печатной строчки, и взяла лежавшую сверху газету. От нее пахло скипидаром, – видно, номер был получен совсем недавно. На первой странице под жирным заголовком «Да здравствует наш император!» был помещен портрет императора. В статье на первой полосе выдвигались различные требования к кабинету Кацура, который в июне этого года сменил кабинет Ито. В сообщениях из-за рубежа подробно излагалась речь графа Чирикова, посвященная русско-японским экономическим отношениям в Китае. На второй странице печаталось продолжение статьи профессора литературы Томигути «Так называемое пробуждение женщины в Японии». Там упоминались имена социалиста Фукуда, а также госпожи Акико Отори, известной поэтессы. Но теперь все это казалось Йоко необычайно далеким. На третьей странице ей бросилось в глаза набранное крупным шрифтом знакомое имя – Кибэ Кокё.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51