Как только мы уйдем, мы запрем за собой дверь, и вы можете продолжать игру по вашему усмотрению. Если вам это доставит удовольствие, мистер Анстрэтер может взять на себя руководство погоней за нами, хотя мы оставим немного следов.
Никто не отвечал ни слова. Маленькие кружки света карманных фонарей все так же были направлены на наши лица, в то время как грабители медленно удалялись к выходу. Мы слышали, как они открыли и снова закрыли двери. В ту же минуту все вскочили. Женщины кричали и плакали. Дама, отдавшая свои смарагды, вела себя спокойней остальных.
– Я бы ни за что на свете не отказалась участвовать в этом великолепном спектакле, – сказала она.
– Я готов тотчас же начать погоню. Добыча стоит этого, – предложил Анстрэтер.
– Я рассчитаю всех своих слуг, – гневно крикнул лорд Киндерсли, – проклятие! Ни одного еще нет здесь!
Все переговаривались. Мы звонили, но звонок не действовал. Мы колотили в дверь, но она не поддавалась. Кто-то нашел коробку спичек, и при их дрожащем свете наши лица выглядели, как рисунки Гольбейна. Я стал на кресло и взобрался на окно. Но окна были так узки, что даже самый тонкий из нас не мог бы сквозь них пробраться. Наконец лорд Киндерсли воскликнул:
– Черт побери все это! Выпьем, по крайней мере, вина. Я не стыжусь признаться, что дрожу от страха. У меня было такое ощущение, словно за мной стоит палач. Я раз почувствовал дуло револьвера на своем затылке. Ух, это было ужасно!
– Грэй, – обратился ко мне Анстрэтер. – Вы рассказывали сегодня об известном преступнике Майкле…
– Это он и был, – прервал я.
Мы оказались в странном положении. Сидели в темноте, озаряемой светом вспыхнувшей спички, и разговаривали, ожидая, что слуги в конце концов выпустят нас.
– Грэю повезло, – заметил Гарродж. – Он мог быть убит, как заяц.
– Совершенно верно, – согласился я, – но я должен отдать справедливость Майклу, – он никогда не стреляет в присевших зайцев. Он сказал правду. Наш поединок состоится лишь в ту минуту, когда мы будем стоять вооруженные лицом к лицу. Что же касается меня, – сказал я, взглянув на Дженет, – я решил не вызывать его на эту борьбу. Охота на людей отличный спорт, но она надоедает.
Наконец нашелся ключ, подходивший к двери, и мы оказались на свободе. Слуги вошли с лампами и свечами. Все были растеряны. Выяснилось, что прислуга была заперта в людской, а комнаты всех гостей были основательно обокрадены. Банда состояла, вероятно, из 15 или 20 человек. Приказания, отданные лордом Киндерсли, были совершенно бесполезны. Телефонные провода были перерезаны, и все автомобили в гараже испорчены. Конюшни открыты, и выпущенные лошади разбежались по парку. Мы находились в 30 километрах от ближайшего местечка и в 10 километрах от какой-либо деревни. Равнина, простиравшаяся за воротами парка, была одной из самых пустынных местностей в Англии. Чем подробнее мы обсуждали нападение, тем яснее становилось нам, что оно было мастерски организовано.
Пресса, понятно, не преминула заинтересоваться этим происшествием. Из Лондона явились репортеры и фотографы. То обстоятельство, что я присутствовал при нападении и жена моя была ограблена, придавало всей этой истории несколько комический характер, и знакомые журналисты посвятили мне иронические фельетоны. Ремингтон явился с двумя лучшими людьми из Скотленд-Ярда. Но на третий день после своего приезда он заявил мне, что все нападение было проведено с такой ловкостью, что невозможно было обнаружить ни одного следа. За возвращение украденных драгоценностей, которые оценивались в 200 000 фунтов, назначено было крупное вознаграждение. Все гавани тщательно охранялись. Но ни в Лондоне, ни в Амстердаме, ни в Париже не нашли у ювелиров ничего подозрительного. Казалось, небольшая разбойничья банда вместе с автомобилями была проглочена землей в двух километрах от Киндерсли-Корта. Их не видел ни один пастух, ни один из жителей окрестных деревень не слышал грохота проезжавшего автомобиля. Даже Ремингтон, оптимист по природе, возвратился в Лондон, печальный и разочарованный.
Дженет и я остались в Киндерсли-Корте, чтобы принять участие в последней охоте на оленей. Это был незабываемый для меня день. Мы поехали автомобилем в Эксборд, куда Киндерсли двумя днями раньше отослал всех своих годных для верховой езды лошадей. Дженет, Беатриче и я поехали верхом. Охота продолжалась недолго. Большую часть времени мы провели в ожидании. После полудня мы оказались на краю дороги, к югу от Хоксли-Дауна. В лощине под нами собаки были спущены. Они промчались вперед сквозь густой кустарник. Если бы они вспугнули оленя, он мог бы пробежать только к Дунли-Бэрроу, направо от нас. Внезапно Беатриче, оглянувшись назад, вскрикнула. Мужчина, верхом на вороной лошади, которого я мельком раза два видел среди приглашенных гостей, показался из-за груды щебня и направился прямо к нам. Должен признаться, что в первую минуту я не обратил на это внимания. В отлично сшитом костюме и прекрасной посадке, обличавшей опытного наездника, не было ничего, что отличало бы его от других соседей лорда Киндерсли, с которыми нам приходилось в этот день обмениваться поклонами. Только когда он подъехал к нам и я увидел предмет, сверкнувший в его правой руке, я понял, кто был передо мной.
– Норман Грэй, – сказал он, – предлагаю вам перемирие на 5 минут. Согласитесь, – прибавил он, поглядывая на свой револьвер, – что я достаточно вооружен, чтобы предлагать вам это.
– Согласен, Майкл. Что вам угодно?
– Мне ничего не нужно от вас. Я должен поговорить с мисс Киндерсли.
Он посмотрел на Беатриче, и его голос зазвучал нежностью.
– Оказалось, что один из моих сообщников меня неправильно понял и взял в тот вечер со стола ваши драгоценности вместе с другими. Я остался поблизости, чтобы передать их вам.
Он положил в руку Беатриче перевязанную коробку. Я мог бы поклясться, что заметил, как страстно сжали ее пальцы его руку.
– Я знаю, что это была ошибка, – сказала она нежно и посмотрела на него, словно прося остаться. Но он отвернулся. Прежняя саркастическая улыбка появилась на его губах.
– Я передумал, Дженет. Принимая во внимание богатую добычу, попавшую в мои руки, мне вдвойне неприятно лишать тебя твоих новоприобретенных сокровищ. Разреши передать тебе это.
Он передал ей небольшой пакет. Потом медленно повернул лошадь, но я видел, что он хотел сказать еще что-то.
– Наш друг Ремингтон отказался от преследования и вернулся в Лондон. Внушите ему, что главное намерение преступника вовсе не в том, чтобы как можно скорее увеличить расстояние между собой и местом преступления. Иногда преступник остается поблизости.
– Я ему сообщу, но в таком случае я буду вынужден сообщить ему о вашем местопребывании.
– Если бы вы этого не сделали, следующие несколько часов показались бы мне очень скучными. Даже если вы сами примете участие в погоне, – а вы, несомненно, самый ловкий из них, – я ускользну от вас так же легко, как легко мне проскакать это поле.
Он склонился ко мне.
– Отошлите на минуту женщин, – попросил он. – Я должен сказать вам несколько слов.
Дженет тотчас же повернула свою лошадь, следуя моему знаку, но Беатриче медлила. Словно зачарованная, глядела она на Майкла. Я увидел, как погрузился ее взор в его глаза, и меня удивило, что эти двое людей могли обменяться таким взглядом.
Майкл покачал головой.
– Мы должны остаться наедине с Грэем. Каждая лишняя минута затруднит мне возможность бежать.
Она медленно направилась следом за Дженет, но в 20 шагах остановилась. Майкл подъехал ко мне. Он опустил револьвер в карман. В ту минуту он всецело зависел от моей милости. И все же он не боялся.
– Норман Грэй, конец нашей борьбы наступил. Я, как и вы, отказываюсь от своей профессии. Судьба сделала нас врагами. Не раз уже один из нас находился во власти другого. Теперь со всем этим покончено.
– Вы добровольно хотите отказаться от своей профессии, но как вы надеетесь ускользнуть от суда? Где бы вы ни находились, за вашу голову назначена награда. Правда, я отказался от дальнейшего преследования, но мои коллеги не успокоятся, пока не предадут вас казни.
– Я здесь не затем, чтобы говорить о себе, – равнодушно ответил он. – Я хотел поговорить с вами о той девушке.
– О Беатриче Киндерсли?
– Да.
– Что вы можете сказать мне об этой барышне? – удивленно спросил я, несмотря на то, что не забыл еще взгляда, которым они обменялись.
– Вы знаете жизнь, Грэй, хотя вы и привыкли видеть ее фальшивую сторону. Эта девушка сделала меня дураком, несмотря на мой возраст. От нее исходит очарование романтики и жалости. Ради Бога, Грэй, не смотрите на меня так окаменело. Будьте человечным и скажите, что вы понимаете меня.
Я вспомнил тот взгляд и утвердительно кивнул.
– Я понимаю вас. Уезжайте.
– Ради Бога, объясните ей, кто я. Скажите ей, что я женат на нескольких женщинах, которым изменял во всех частях света. Скажите ей, что, если я попаду в руки полиции, меня ожидает виселица в Англии или электрический стул в Америке. Расскажите ей, какую жизнь я вел. Лишите мой образ всякой романтики. Нарисуйте ей голую правду. Скажите ей, что я преступник – просто из любви к преступлению.
– Я передам ей все это.
– Еще об одном прошу вас. Передайте ей все это не с моей, а с вашей точки зрения. Вы один знаете, насколько я виновен. Будьте беспощадны. Покажите ей меня с самой отвратительной стороны. Как мужчина мужчине, как враг врагу, поклянитесь мне, Грэй, что вы исполните мою просьбу!
– Клянусь!
Он пришпорил коня и умчался, едва я произнес это слово. Беатриче вскрикнула, в ее голосе послышались слезы.
– Почему вы отпустили его, Норман! Я хотела попрощаться с ним.
– Он поручил передать вам несколько слов, – нахмурившись, ответил я.
Сэйр
Как-то в воскресенье я встретился со своим другом Гастоном Лефевром, известным страховым агентом с улицы Скриб, в кафе «Париж», где мы отпраздновали изысканным ужином успех нашего крупнейшего предприятия. Наш стол находился в отдаленном углу зала, и ничто не мешало нашей откровенной беседе.
– Вы теперь, вероятно, богаты, как Крез, дорогой мой, – сказал Лефевр с завистью. Он, как и все французы, обожал деньги. – Серьезно, вы очень богаты теперь, – добавил он.
– У меня недурное состояние. И это является одной из причин того, что я решил, наконец, освободить от контрибуции дураков, живущих в этом мире.
– Вы ликвидируете свои дела!? – с ужасом воскликнул Лефевр.
– Да. В Англии я сжег за собой все мосты и попрощался со своими друзьями, даже с Юнгхэзбендом, самым ловким из мошенников, который ухитряется в течение уже 15 лет слыть одним из почтеннейших адвокатов Линкольн-Инна. К нему являются все новые клиенты – настоящие клиенты, честные люди. В этом ему так же везет, как и вам.
– Что касается меня, – ответил мой коллега, – мне никогда не приходилось так тяжело, как вам. Я никогда не подвергался таким опасностям. Я ни разу в жизни не украл ни гроша и никогда не подымал руку на ближнего своего…
Я тихонько рассмеялся. Лицемерие встречается везде. Это доходная добродетель.
– Эти деньги заработаны были честным трудом. Мое имя и общественное положение дали возможность совершить вещи, которые иначе были бы невыполнимы, как, например, наше последнее предприятие. Могли ли бы вы без моей помощи вывезти контрабандой из страны на четверть миллиона фунтов драгоценностей?
– Конечно, нет, – подтвердил я, – в этих делах вы просто гений.
– Это пустяк, поговорим-ка лучше о вас, мой друг. Вы во цвете лет, как говорится, возбуждение вам так же необходимо, как французу любовница и англичанину гольф. Вы недавно безукоризненно организовали одно из самых утонченных нападений. Нам досталось чистоганом 150 000 фунтов, и все следы заметены. Это действительно была гениальная проделка. Чем же вы теперь заполните свою жизнь?
Я пожал плечами, так как сам уже не раз задавал себе этот вопрос.
– На свете немало развлечений.
– Возможно, но как вы будете существовать, – полиция не так скоро забудет вас.
– Вам придется подтвердить мое полнейшее исчезновение, – заявил я. – Сегодня мы поделили нашу добычу, составляющую около 2 000 000 франков. Полмиллиона находится в этом конверте. Я уплачу их вам за услугу, которую попрошу вас мне оказать.
Его глаза жадно сверкнули.
– Это сложное дело?
– Напротив. Оно не причинит вам никаких хлопот. Насколько мне известно, вы состоите в отличных отношениях с одним французским госпиталем.
– До известной степени, – осторожно сказал он.
– Ваша задача очень проста. В чемодане, который я вчера забыл в вашем бюро, находятся одежда, драгоценности, документы, казалось бы, незначительные мелочи. Любой человек моего роста и сложения, который умрет в ближайшие дни в госпитале, будет одет в эту одежду, и при нем найдут все упомянутые мною вещи, которые с достаточной ясностью удостоверят мою личность. Администрация госпиталя сообщит о моей смерти английской и американской полиции. Вы тоже позаботитесь о том, чтобы весть о смерти этого известного преступника широко распространилась.
– Это нетрудно будет устроить. А потом?
– На свете нет человека, к которому я мог бы отнестись с доверием. Мне не к спеху. Согласитесь, что я безбоязненно могу оставаться некоторое время в Париже, не боясь, что мое местопребывание будет открыто.
– Несомненно. На бульваре и здесь я прошел мимо вас, совершенно не узнав вас. Я не узнал вас даже, когда вы заговорили со мной. Я принял вас за пожилого француза знатного происхождения, который отошел от дел. Вы выглядите, как элегантный бездельник, и никто не заподозрил бы в вас англичанина. Должен признаться, Майкл, ни один из современных артистов не может сравниться с вами в изображении отдельных характеров.
– Через неделю я оставлю Париж. Думаю, что вы никогда больше не увидите меня и ничего не услышите обо мне. Возможно, что в конце концов я все-таки вернусь к своей излюбленной профессии, следуя внутреннему влечению. Я не связываю себя обетами.
– Я хотел бы знать, где вы намерены поселиться, – сказал Лефевр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27