Причем тут мирные жители? Ни при чем. В 1988 году пришлось побывать в Будапеште и увидеть своими глазами прекраснейшие дворцы на берегах Дуная. Признаюсь, прослезился, вспомнив 1944 год. Был потрясен, когда при входе на мост через Дунай в центре города, который пришлось бомбить, я увидел разложенные прямо на цементе два ордена Красного Знамени, несколько орденов Красной Звезды, много медалей и различных советских военных знаков отличия. Как было неприятно смотреть на это. Подумал: какое идиотство. До чего дошли!
12 мая 1945 года. Аэродром Гетцендорф в Австрии. Меня вызвали на КП полка. Там вместе с командиром полка подполковником Заблудовским находился заместитель командира дивизии полковник Самохин.
Доложил, что прибыл для получения боевого задания. Но тут же подумал: а почему боевого задания? Ведь война-то закончилась.
Но была поставлена действительно боевая задача: двумя самолетами произвести полет с полной бомбовой загрузкой на разведку вдоль Дуная в направлении города Линц. Если баржи и речные суда идут на запад, то их бомбить, а если на восток, то не трогать. Полет будет проходить без прикрытия истребителей.
Взлетели. Солнечный день. Как говорят летчики: миллион на милион. Летим над Дунаем на высоте, примерно 900 метров. Вдруг с железнодорожной станции потекли в направлении моего самолета струи "эрликоновых" трассирующих снарядов. Не успел опомниться, как в правой плоскости появились три отверстия. 20 мм снаряды прошили насквозь консоль крыла. Вот тебе бабушка и Юрьев день. Закончилась война... Я бросил машину влево. Мой ведомый Сева Леонов вправо. Даю команду : "Атакуем зенитку".
Ввожу самолет в пикирование и выпускаю сразу все четыре реактивных снаряда. Леонов вслед за мной делает то же самое. Вывел из пикирования самолет и вижу справа по Дунаю плывут на запад до десяти транспортных средств. С одного из катеров заговорила зенитка. Я резко ввел самолет в пикирование и серией сбросил сразу все четыре бомбы. Стрелок мне кричит: Командир, попал. Катер тонет.
Одновременно по радио слышу в наушниках голос Леонова: - Командир, бросай атаку. Полетели домой. Война закончилась.
Прилетели на аэродром. Доложил о выполнении задания. Заместитель командира авиадивизии недовольно спросил: - Зачем вам нужно было лезть в пекло, когда уже закончилась война. Я ему ответил, что еще не вышла военная злость. Поэтому не мог удержаться, чтобы не поштурмовать умирающего, но огрызающегося врага. Это был мой последний боевой вылет.
Труженики неба
После войны я продолжал летать. В 1955 году окончил Военно-воздушную академию в Монино, позже Военную академию Советской Армии. С летной работой пришлось расстаться. Работал в Мексике, Корее, Кубе, Чили, Болгарии.
1986 год. В теплый июньский день в кабинет представителя Аэрофлота в солнечной Монголии вошел начальник туристического управления страны Бояртохтох. С ним - три гражданина ФРГ. Они летели на самолете Аэрофлота из Франкфурта-на-Майне через Москву в Улан-Батор. После прилета пассажиры не обнаружили свои чемоданы в аэропорту. Надо полагать, что они остались или в Москве, или во Франкфурте. Задача представителя любой авиакомпании, в том числе и Аэрофлота, оказать содействие в розыске багажа. Что и было незамедлительно сделано. Очередным рейсом он прибыл в полной сохранности.
Во время разговора один из пассажиров, примерно моего возраста, внимательно рассматривал макет самолета Ил-2, который был смонтирован на пепельнице. Поинтересовался: летал ли я на таком самолете? Если летал, то где и когда? В общих словах рассказал свою фронтовую одиссею и в свою очередь спросил немца, почему его интересует этот тип самолета? Он ответил, что летал на самолетах-истребителях "Фокке-Вульф-190". Стал рассказывать об участии в боевых действиях на советско-германском фронте. Естественно, я попросил уточнить, где именно. На что немец ответил: в 1942-1943 годах воевал на Кубани и в Крыму.
Так через 40 лет встретились два бывших противника, правда, далеко от тех мест, где пришлось сражаться. Как читатель уже знает, это было в те дни, когда шли ожесточенные воздушные сражения. Немец напомнил также о боях под Аджимушкаем, Феодосией, Севастополем. Рассказал, как сбивал наших "горбатых".
Я вспомнил тот вылет и рассказал своему собеседнику, как мы сбрасывали боеприпасы и продовольствие на парашютах эльтигенскому десанту...
Сбросив парашюты, мы легли на обратный курс. Мой самолет действительно внезапно был атакован с задней полусферы снизу. Со второй очереди был поврежден мотор, который стал работать с сильными перебоями. Перетянув Керченский пролив, я посадил самолет на полевом аэродроме истребителей. В результате беседы я понял, что, видимо, мой собеседник действительно повредил мой самолет в те далекие годы.
В разговоре выяснилось, что немецким летчикам после выполнения боевого задания тоже, как и нам, давали по 100 граммов. Думаю, дай угощу своего бывшего цротивника. Но буквально на днях вышло постановление ЦК КПСС о борьбе с пьянством и алкоголизмом. А... будь что будет. Я всем наполнил рюмки: - Были врагами. Сейчас давайте сделаем все, чтобы больше не воевать.
Гости поддержали этот тост и выпили до дна.
На следующий день, получив багаж, они поездом уехали в Пекин. Через некоторое время пришел ко мне корреспондент газеты "Комсомольская правда". Узнав, что один из немецких пассажиров сбил меня в Крыму, стал просить его адрес, чтобы написать статью о необычной встрече двух бывших противников. В связи с тем, что немцы уехали в Китай, разыскать их не удалось и, естественно, статья в "Комсомольской правде" не появилась.
Парад Победы
Во время войны, находясь в Гетцендорфе, мы ожидали перелета на новое место в Румынию на аэродром Бузэу. В один прекрасный солнечный день меня вызвали в штаб полка. Прибыл. Там уже были майор Сивков и лейтенант Троицкий. Командир полка подполковник А.Ю. Заблудовский зачитал приказ, который гласил, что 24 июня 1945 года в городе Москве состоится Парад Победы. На парад поедут в составе сводного полка от 3-го Украинского фронта Сивков, Фролов и Троицкий. Выезд через два дня. Я обрадовался возможности побывать в Москве, и, конечно, тому, что мне оказано такое доверие.
Для сводного полка 3-го Украинского фронта был выделен санитарный поезд со всем обслуживающим персоналом. 12 мая выехали в Москву. На третий или четвертый день движения к нам в вагон зашел майор, командир батальона аэродромного обслуживания, фамилию которого забыл. Он был назначен старшим по обслуживанию полка на весь срок командировки. В вагоне ехал капитан Долгарев - летчик истребитель. Увидев майора, Долгарев набросился на него с бранью и угрозами: - Смерть директору Алибунарской академии.
А дело было в следующем. В конце войны взялись за наведение дисциплины в войсках. Так вот командующий 17-й воздушной армией генерал-полковник авиации В.А. Судец организовал своего рода исправительную колонию. Это было в Югославии в населенном пункте Алибунар. Туда направлялись наиболее нерадивые военнослужащие на два-три месяца на исправление. Эту "академию" прошел и Долгарев. Он припомнил майору все его проделки, которые тот, по словам Долгарева, вытворял по отношению к "слушателям академии". Мы их разняли и поехали дальше.
Прибыли в Москву. Полк разместили в Болшево. По прибытии буквально на следующий день нас построили на стадионе и поставили задачу в течение времени, оставшегося до Парада Победы, отработать строевую подготовку индивидуально, в составе сводного батальона, а затем в составе сводного полка. Предстояла нелегкая задача, особенно для нас, летчиков. Было легче держаться в строю в полете. А вот на земле - намного труднее.
Время предпарадной подготовки закончилось и мы выехали в Москву.
В парадном расчете сводного батальона мое место было правофланговым в предпоследней шеренге. Этим я был обязан своему среднему росту. Тем не менее свою ответственность чувствовал. Я должен был строго смотреть в затылок впереди идущему товарищу и, главное, соблюдать дистанцию от впереди идущего. По мне же должны были равняться все остальные 19 участников нашей шеренги.
Когда стали подходить к Мавзолею, услышали счет: "Раз, два, три!" Эта роль была поручена двум первым шеренгам. Это означало: руки по швам, движение ритмичное, выше ногу... Только бы не сбиться с ноги, ритма строя. И тут у меня молниеносно возникла мысль посмотреть на трибуну Мавзолея и увидеть Сталина. В нарушение указаний на мгновение взгляд перенес вправо вверх, и вдруг мне показалось, что на меня смотрит Иосиф Виссарионович. Я испугался его взгляда и вновь уткнулся глазами в затылок впереди идущего.
Прошли Мавзолей Ленина и снова услышали тот же счет: раз, два, три. Это означало: вольно.
Уже у Васильевского спуска мне опять привиделось, что на меня пристально смотрит Сталин. Я тут ж подумал: какой же я недисциплинированный. Мне, правофланговому шеренги запрещалось смотреть по сторонам. А я посмотрел на трибуну. Видимо, мимо внимания Сталина не прошло мое разгильдяйство. Меня внутренне передернуло, и я решил, что это только мне показалось. Так, конечно, и было. Но атмосфера того времени оказывала сильное влияние на состояние психики.
Итак, к Параду Победы готовились месяц, а хватило нескольких секунд, чтобы напряжение, копившееся все это время, прошло бесследно.
Вернулись в Болшево. Через два дня погрузились на тот же санитарный поезд, которым приехали в Москву, и двинулись на Запад в Австрию в свой 210-й штурмовой авиационный полк.
После возвращения с Парада Победы поступил приказ перелететь из Австрии в Румынию. В моем звене должен лететь Вася Борщев. Я ему доверительно сказал, что как только прилетим в Бузэу, устрою свадьбу. Вася, недолго думая, пошел на квартиру моей Надежды в Гетцендорфе и попросил ее привезти 20 литров немецкого шнапса. Это называется оказал услугу...
Через несколько дней звеньями начали перелетать в Бузэу. После посадки на новом аэродроме, заместитель командира полка майор Андрунин поставил мне необычную задачу. А суть ее в следующем. При перелете одной из четверок над Карпатами на маршруте от группы откололся летчик Леонов и с резким снижением пошел вниз. Что с ним произошло, неизвестно. Необходимо, используя любые наземные транспортные средства, пройти по территории, над которой проходил полет, и найти самолет с экипажем Леонова.
Я взял с собой авиатехника звена Щербича и мы с ним тронулись в путь. На третьи сутки в Карпатах встретились со старшим лейтенантом наших погранвойск. Это была большая удача. Он оказался наблюдательным и с ходу дал ответ на интересующий нас вопрос. Да, он видел, как один из самолетов во время полета такого-то числа отвернул и полетел в направлении Югославии. Утром на рассвете, проезжая в поезде мимо югославского аэродрома Ковин, на котором мы базировались в ходе недавних боевых действий, увидели одиноко стоящий Ил-2. Сошли с поезда. Добрались до аэродрома. В одном из лючков мы обнаружили записку: "Летчик уехал в Бузэу, я нахожусь в здании аэродрома. Техник". Вскоре мы его нашли. Он крепко спал. Стали будить, не просыпается. Подошли к нам югославские товарищи и сказали, что они его крепко угостили вином, вот он и отдыхает. Утром на другой день этого авиатехника я отправил в Бузэу, куда перелетел наш полк.
После этого мы вернулись в самолету. Бензина в самолете осталось очень мало и по расчетам долететь до Бузэу не представлялось возможным. Но где взять бензин? На аэродроме его нет. Война закончилась. Какой там бензин! Как быть? Ситуация сложная. Принимаю решение лететь назад на запад в Белград в надежде там дозаправиться бензином Б-70 и оттуда вылететь в Бузэу. Другого выхода не было.
Итак, решение принято. Запустили мотор, вырулили, взлетели. Воздуха в системе было очень мало, шасси не сразу, но все же убрались. Подлетаю к аэродрому, при заходе на посадку ставлю кран на выпуск шасси. Проверили. Шасси выпущены. Приземляюсь и вижу как левый солдатик (механический указатель выпуска шасси) стал вибрировать. Сразу же сообразил, что левая нога не встала на замок. Пока скорость не погасла, дал газ и снова взлетел. После взлета холодные мурашки по спине побежали. Глянул на манометр, а воздуха-то нет. Пришлось выпускать шасси аварийно (механическим способом). Произвели посадку благополучно. Зарулили на стоянку и вместе со Щербичем пошли к руководству аэродрома. Нам ответили, что нужного нам бензина у них нет. Что делать? Попросили югославских товарищей оказать нам помощь в ночлеге. Утро вечера мудренее. Отправили нас на квартиру к одному югославскому адвокату, который, как мы поняли по его манере встречать, непрошеным гостям был не очень рад.
На другой день пришли на аэродром, нам сказали, что есть две бочки бензина, но с разным октановым числом. Надо смешать. Но тогда получится не нужный нам бензин, а ржавая вода. Ведь бочки-то лежали на земле давно и в них вместе с бензином были вода и ржавчина. Пришлось каждый день приходить и сливать отстой. Это заняло несколько дней. Свободного времени у нас было предостаточно, и как-то вечером мы решили посетить виллу, в которой жили во время боевых действий. Теперь здесь жили англичане. Для советских граждан под гостиницу было отведено здание, подобное ангару, в котором мы проживали перед вылетом последние два дня. Английского языка я не знал. Щербич тоже. Я знал немного немецкий в объеме школьной программы. Англичане не знали ни русского, ни немецкого. Мы жестами показывали им, что мы здесь жили, обедали, спали. Открыл посудный шкаф, увидел дюжину бутылок со спиртным. Щербич взял стаканы и наполнил их виски. Выпили за победу. Англичане еще раз предложили выпить. Так мы вернулись в гостиницу поздно ночью.
На другой день мы вылетели и взяли курс на Бузэу. После прилета Андрунин был в восторге: - Вася, ты чародей и маг. Тебе любое задание можно давать. Поди ж ты, не война, а справился блестяще.
Это было своего рода добрым напутствием в мирную жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31