Между тем топографы засняли окрестности, а также дорогу вверх по Сырдарье, но равнина была частью затоплена, частью покрыта густым кустарником, так что результат съемки был незначителен. В этой местности нет леса в обычном понимании этого слова, зато много тамариска, саксаула и камыша.
23-го я медленно отошел от крепости Ак-Мечеть. Гарнизон вел себя спокойно и дал мне беспрепятственно отступить, потому что был сильно напуган смелой атакой с нашей стороны. Позднее кокандцам пришлось еще не раз убедиться в нашей смелости. Тяжелораненых везли на башкирских телегах или несли на носилках солдаты и казаки. Мы двигались обратно той же дорогой, но вся местность была затоплена, так что отряду приходилось многие версты брести по колено и выше в воде и я был вынужден делать большие обходы, чтобы выбраться на сухую землю. Во время этого тяжелого марша нога моей лошади однажды попала в подводную рытвину, и я очутился по шею в воде. Эта вынужденная ванна в страшную жару не имела последствий.
Подойдя к каналу в районе Беш-Арык, мы переправились через него тем же способом, что и до этого, но переправа несколько задержалась, потому что кроме моего отряда здесь переправлялись все киргизы из аула моего проводника Тайпе, с женщинами, детьми и скотом, чтобы избежать угнетения, а теперь и мести кокандцев. Я видел маленьких детей, которые спали голыми под палящими лучами солнца на горбах спокойно вышагивавших верблюдов. Для лагеря я выбрал слегка возвышенную, окруженную водой местность, чтобы дать отдых измученному отряду, особенно раненым, и чтобы люди смогли постирать и починить свою одежду, белье и т. д., а я сумел составить отчет графу Перовскому. 24 июля жара поднялась до 35° в тени. Крупные капли пота падали на мой отчет, а топографам стоило большого труда перечертить набело поспешно снятый план Ак-Мечети и ее окрестностей.
25-го я послал курьера в Оренбург. Отряд шел прежним курсом, делая большие обходы из-за разлива Яксарта. Тайпе следовал со своим аулом за моим отрядом, и я делился продуктами с этими бедными людьми в лохмотьях, которым грозили голод и несчастья. 31-го расположились на правом берегу Караозека, где я выбрал удобное место для переправы, ибо дело шло теперь к тому, чтобы разрушить крепости Кош-Курган и Чим-Курган, расположенные на острове, образованном обоими рукавами Сырдарьи, а также Кумыш-Курган, находившийся на Куандарье (третьем рукаве Яксарта), и сровнять эти гнезда кокандского разбоя с землей. С этой целью я послал на остров в нашей единственной байдарке несколько солдат с лопатами, кетменями и бочкой с порохом, а также поручика Богдановича с двумя саперами, чтобы разрушить покинутую крепость Кош-Курган. Тем временем я отметил границы лагеря и разделил войска на два отряда. Затем я дал людям отдых, а сам отправился на остров, чтобы присутствовать при разрушении кокандской крепости.
Все эти крепости построены одинаково. Они представляют собой длинный прямоугольник из высоких толстых глиняных стен с зубцами, фланкированных по углам четырьмя круглыми башнями с бойницами; все это сооружение окружено более или менее глубоким рвом.
Вход в Кош-Курган располагался на правом берегу Жанадарьи, так что подступиться к воротам можно было лишь со стороны воды, что очень затруднило бы его штурм. Во внутренней части форта находились глиняные хижины для гарнизона, конюшни и несколько более крупных построек для коменданта форта и для офицеров или служащих, все грязные, без окон, с плоскими крышами. Солдаты обложили все дровами и связками камыша, разрушили верхнюю часть стен и под каждой стеной крепости заложили по мине, начиненной 30 фунтами пороха, а затем разом подожгли фитили. Через полминуты раздались четыре взрыва; поднялось огромное облако пыли и дыма. Когда пыль и дым рассеялись, мы увидели, что от форта остались только груда развалин и несколько обрушенных стен.
Жара сегодня снова поднялась до 31° в тени. Во время подготовки к взрыву форта я велел перевезти через Караозек на остров провиант и несколько кибиток. Этот рукав Сырдарьи имеет быстрое течение, вода в нем чистая, так как он на значительном расстоянии течет через густой камыш и благодаря этому очищается, в то время как в Жанадарье вода мутная, имеет грязно-желтый оттенок. В пятницу 1 августа-через быстрый Караозек на камышовых плотах (салах) переправилась половина моего отряда. Лошади, верблюды, убойный скот, казаки и солдаты переплыли реку, а обе пушки с боеприпасами, ружья и одежду, а также багаж переправили, на камышовых плотах или на моей байдарке. Есаул Буренин со 100 казаками, 50 солдатами и пушкой остался охранять, лагерь, провиант и раненых, которые выздоравливали. Я дал, ему строгие инструкции и велел соблюдать все меры предосторожности на время моего отсутствия, попрощался с остающимися здесь отважными людьми, которые сожалели, что немо гут принять участия в предстоящей экспедиции, и вечером переправился через Караозек, чтобы расположиться в середине моего нового лагеря; однако сначала я выкупался в прохладной, чистой воде этой реки.
2 августа, рано утром, мы двинулись в путь, прошли 36 1/2 версты по глинистой равнине, изрезанной множеством высохших каналов, указывавших на то, что здесь занимались обработкой земли, и расположились лагерем на правом берегу Жанадарьи, которая катит свои мутные воды, сильно извиваясь, по широкой степи. Мы нашли замечательное пастбище для наших лошадей. Вид из лагеря на окрестности и противоположный берег Жанадарьи был очень живописный. Я запретил производить какой-либо шум, равно как и перекличку караульных по ночам, чтобы по возможности не выдать направление нашего движения.
3-го прошли 26 1/2 версты по той же глинистой равнине, затем по песчаным холмам, поросшим тамариском; миновав холм с расположенным на нем захоронением Кук-Тунды, я сделал остановку в 10 верстах от крепости Чим-Курган. Отсюда я выслал вперед 25 уральских казаков во главе с хорунжим Осиновым, а также драгомана Осмоловского и нескольких киргизов, чтобы разузнать, нет ли в упомянутой крепости гарнизона, и в случае, если она не оставлена кокандцами, окружить ее и никого не впускать и не выпускать. Эти меры предосторожности с моей стороны были очень кстати, потому что, когда казаки появились вблизи Чим-Кургана, они увидели, что крепость занята, ворота открыты, а рядом пасутся кокандские лошади. Казаки окружили крепость и не впустили ни одного киргиза из близлежащего аула. Гарнизон между тем вел себя спокойно. Лошадей все же загнали в; крепость, тут же закрыли ворота и, как позже выяснилось, завалили изнутри глыбами глины. Спустя некоторое время я последовал со своим маленьким отрядом за авангардом, пересек множество оросительных каналов, в том числе несколько глубоких, и только в 8 часов вечера прибыл к восточному фасаду форта. Киргизы с лопатами и кетменями вышли мне навстречу, чтобы облегчить переправу через вышеупомянутые каналы. По сведениям, которые сообщили мне эти подневольные люди, гарнизон состоял из 15-20 человек вместе с несколькими женщинами и детьми; мужчины были вооружены ружьями и считали себя в безопасности за высокими стенами.
4 августа, на рассвете, было очень прохладно. Я произвел рекогносцировку крепости Чим-Курган. Длина каждой из ее сторон составляла 27 саженей, на всех ее четырех углах возвышались башни; кроме того, она была окружена двойным рвом. Ворота были заперты, и гарнизон находился сначала на крепостных стенах высотой 24 фута. Мой лагерь располагался на расстоянии выстрела перед восточной стороной; южная сторона вплотную упиралась в правый берег Жанадарьи. Между крепостью и лагерем лежали несколько бахчей с огромными спелыми дынями. Несколько моих уральцев не могли удержаться, чтобы не подползти к ним и не сорвать полдюжины этих плодов. И это им удалось, несмотря на стрельбу из форта. В 8 часов утра я отправил одного моего киргиза поближе к форту. Он прокричал коменданту, чтобы тот показался на стене, и затем потребовал от моего имени покинуть крепость с гарнизоном, женщинами и детьми и вернуться в Туркестан. Комендант ответил, что ему нужно 24 часа на размышление. Когда на мое повторное и, наконец, третье предложение он дал все тот же ответ, я приказал выпустить несколько ядер в ворота, чтобы убедиться, забаррикадированы ли они изнутри, и три гранаты внутрь крепости. После этого я вызвал добровольцев, но все мое подразделение единогласно заявило, что готово к штурму. Я отобрал только 60 человек. Впереди должны были идти несколько смельчаков с горящими камышовыми связками, чтобы поджечь деревянные ворота. Так как у нас не было штурмовых лестниц, часть солдат взяла с собой короткие кирки, чтобы вырубить в глиняной стене углубления и взобраться по ним.
В штурмовых колоннах атакующие с громким "ура!" бросились вперед. Храбрые бойцы, "приветствуемые" выстрелами из крепости, преодолели оба рва и одновременно с трех сторон начали взбираться на стену вышеописанным способом, перекинув ружья на ремне через плечо, в то время как несколько их товарищей подложили к воротам огонь. В одно мгновение казаки и солдаты оказались на зубчатой стене. Я услышал внутри крепости несколько выстрелов, а также испуганные крики. И когда я сам, пользуясь сделанными солдатами в стене ступенями, стал подниматься за моими людьми, чтобы предотвратить бесполезное кровопролитие, мне навстречу начал спускаться со стены атлетического сложения солдат, у которого поверх белого мундира была надета испачканная кровью шелковая рубашка. Он прокричал сверху: "Уже все кончено, ваше высокоблагородие! И моя доля в этом есть! Я проткнул штыком коменданта, который бросился на меня с саблей, и снял с него шелковую рубашку на память". Действительно, все было кончено; мертвые кокандцы лежали голые, с разбитыми черепами или пронзенные штыками; их было девять. Остальные восемь в отчаянии бросились с высокой стены, чтобы спастись вплавь через Жанадарью. Но верховые казаки, оцепившие во время штурма форт, обстреляли кокандцев в реке. Только одному удалось достичь противоположной стороны; пятеро остались на дне реки, а двое были доставлены в лагерь в качестве пленных.
Тем временем я опустился в форт. Около стены были построены жалкие сакли, т. е. кокандские хижины, из глины, крытые камышом и землей; две из них, большего размера, имели лучший вид. Перед дверями последних я увидел нескольких молодых женщин с маленькими детьми, один из которых, еще грудной, получил легкое ранение в спину и сильно кричал. Я успокоил бедных женщин, которые были насильно оторваны от своих семей и отданы в наложницы коменданту крепости. Подобным образом кокандцы повсюду злоупотребляли своей силой в отношении несчастных киргизов. Поскольку ворота ярко пылали, я приказал переправить женщин и детей через стену и отвести их в лагерь, где врач перевязал царапину несчастному младенцу. Я между тем осмотрел внутреннюю часть крепости. Везде была грязь; три жалкие конюшни и хлев для коров и овец, возведенные из камыша и глины, были полны навоза. Я обнаружил и колодец или, скорее, углубление с мутной водой из Жанадарьи. Было найдено десять ружей, большей частью с фитилями вместо замков, а внутри башни мы обнаружили еще совсем недавно сделанное приспособление для литья пуль. Несколько мешков с рисом и пшеном, а также с мукой грубого помола - вот все, что мы нашли, потому что местных киргизов заставляли привозить недельный провиант для коменданта и гарнизона.
Как только ворота рухнули от огня и открылся путь из; крепости, я приказал перегнать лошадей и овец в лагерь и приступил к разрушению этого разбойничьего гнезда, которое имело 104 сажени в периметре и стены высотой 24 фута. Около 50 киргизов, вооруженных огромными кетменями, поспешили сюда из ближних аулов, чтобы помочь уничтожить, владение их прежних тиранов и угнетателей. Они с триумфом выбросили за стены крепости трупы коменданта и его приспешников, завалив их обломками. Так как стены были очень толстыми, киргизы работали два дня не покладая рук, чтобы разрушить хотя бы верхнюю их часть; затем я велел заложить восемь мин вдоль всех четырех сторон, с тем чтобы поднять стены на воздух. Тем временем казаки обнаружили в камыше большую плоскодонную барку и вытащили ее оттуда; так как она немного текла, я приказал отремонтировать ее, чтобы использовать в предстоящей экспедиции на Куандарью, третий рукав Яксарта.
5-го я отправил двух топографов на съемку острова, западная часть которого уже была снята ими 2-го и 3-го. Части своих людей я разрешил переправиться через Жанадарью, чтобы разорить бахчи кокандцев. Мне принесли много огромных дынь, весом по 30 фунтов, очень приятных на вкус и сладких. Все мои люди подкрепились этими замечательными плодами, которых здесь было в изобилии. Вечером, на закате, я приказал поджечь деревянные постройки в крепости, и пожар осветил своим красным пламенем темную ночь. Одновременно это был тревожный сигнал для гарнизона расположенной на Куандарье крепости Кумыш-Курган, куда я намеревался двинуться. Пожар продолжался всю ночь, и еще на другое утро, 6-го, в воздух поднимались густые клубы дыма. Киргизы потом довершили разрушение крепости. Между тем топографы продолжали съемку, а уральцы отремонтировали как могли кокандскую барку. Ближе к вечеру я приказал переправить на левый берег Жанадарьи, достигавшей здесь 60-70 саженей в ширину и имевшей сильное течение, 75 человек; была перевезена и пушка с боеприпасами; лошади и верблюды, погоняемые нагими казаками, переплыли реку. Хорунжего Осипова с пушкой и прочими войсками я оставил в лагере перед разрушенной крепостью Чим-Курган, а сам расположился на ночлег в новом лагере, на левом берегу Жанадарьи. Теперь мой небольшой отряд был разделен на три части. Буренин находился с пушкой в лагере у Караозека, Осипов со второй пушкой - у разрушенной крепости Чим-Курган, на правом берегу Жанадарьи, а я рано утром 6-го выступил со своим маленьким отрядом и пушкой, чтобы овладеть Кумыш-Курганом, расположенным на левом берегу Куандарьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62