Затем я дал знак барабанщикам, и началось прохождение пехоты перед начальником нашего штаба генералом Рокассовским; за пехотой с громким пением под звуки тамбурина и треугольника следовали уральские казаки, далее четыре пушки и, наконец, караван из тысячи верблюдов с грузом по 14 пудов на каждом.
Я сердечно попрощался со своей молодой женой, которая была тогда на пятом месяце беременности, и поскакал велел отряду. Она стойко держалась во время прощания, но когда я скрылся в облаке пыли, упала в обморок. Ее осторожно посадили в экипаж. Обо всем этом я узнал много позднее.
Колонна двигалась вверх вдоль Урала. Мы прошли только 5 верст и расположились на ночлег на берегу реки. Это была первая ночь, которую я провел в кибитке. Я с болью думал о своей молодой жене, которая осталась одна на долгие месяцы в еще мало знакомом ей городе. Грустные мысли бродили в голове, и лишь раздавшиеся на рассвете звуки барабана, игравшего зорю, вернули меня к действительности.
19-го утром было очень холодно, в 4 часа термометр показывал лишь 5° по Реомюру. Прошло много времени, пока была нагружена тысяча верблюдов, так как люди должны были сначала приобрести в этом навык. Мы двигались на восток по волнистой, глубоко изрезанной оврагами равнине до Бердянска, казачьего поста на Бердянке, стеганой речушке, впадающей в Урал. В дороге мы попали под сильный; дождь, и в полдень термометр показывал 7 1/2°. Ночью также шел сильный дождь, было холодно, и на рассвете температура упала до 2 1/2°. Пошел снег. По степи гулял ледяной ветер. Отряд прошел 21 версту и расположился лагерем у поста Ханский. Рядом возвышался холм, на вершине которого я, к своему удивлению, обнаружил много ракушечника.
В ночь на 21-е в лужах замерзла вода. Мы снова двигались на юг, миновали посты Озерный и Прохладный и расположились лагерем у казачьего поста Полукуралинский, пройдя за день 25 ?? версты. Погода была ужасная. Неистовствовала снежная буря вперемешку с дождем, и я вынужден был отдать распоряжение, чтобы в мою кибитку поставили маленькую железную печку. Ночью был только 1° по Реомюру, а между тем календарь показывал 21 мая/2 июня. Таков степной климат.
22-го я устроил дневку, чтобы подождать бухарскую и хивинскую миссии, члены которых постепенно присоединялись к нам. Сами бухарцы и хивинцы прибыли в наш лагерь лишь 23-го и 2.4-го. Между тем снова установилась теплая погода. Термометр показывал 17° в тени. В Киргизскую степь был выслан вперед отряд из 50 уральских казаков во главе с офицером. Отряд расположился у так называемого Караван-озера.
23-го я отправил на это озеро поручика Емельянова от топографического корпуса в сопровождении уральских казаков, чтобы определить места съемки, которая должна была начаться на следующий день, так как мы намеревались теперь перейти пограничную линию и углубиться в собственно киргизские степи. Вечером он вернулся и рассказал, что в степи все спокойно и что им не встретилась ни одна живая душа. Во время отдыха я произвел осмотр провианта, верблюдов, лошадей, быков и овец.
24-го с соблюдением всех военных предосторожностей колонна перешла так называемую Илецкую линию. Такая предосторожность не была излишней, ибо мы могли столкнуться с киргизами-разбойниками. И действительно, вскоре они нам встретились. Чтобы снять на местности путь нашей колонны, вперед и немного в сторону от него были посланы с эскортом казаков поручик Алексеев от топографического корпуса и несколько топографов. Вскоре они скрылись из виду за небольшой волнообразной возвышенностью. Едва мы прошли несколько верст по степи, как услышали далекую стрельбу, и через некоторое время к нам на взмыленном коне подскакал казак, который сообщил, что на наших топографов напала, чтобы завладеть их лошадьми, толпа более чем из 100 киргизов (барантовщики, т. е. разбойники, занимающиеся угоном скота). Поскольку топографы занимались в тот момент съемкой, т. е. были пешими, разбойникам удалось захватить их лошадей. Во время этой стычки они ранили нескольких казаков и самого Алексеева, разбили и увезли с собой его измерительный стол. В погоню за разбойниками была тотчас же отправлена сотня казаков во главе с опытным офицером. Однако догнать их было невозможно, потому что, по киргизскому обычаю, каждый из них уводил с собой под уздцы только одну лошадь для подмены и, естественно, быстро исчезал в степи.
Тем временем раненых доставили в лагерь. Поручик Алексеев получил огнестрельное ранение в икру, казаки были ранены пиками. Всех их немедленно отправили на пограничную линию, а оттуда - в Оренбург. Это была единственная в ходе всей экспедиции стычка с киргизами-разбойниками; последние не имели представления о том, что во время их нападения на топографов совсем рядом находился военный отряд, насчитывавший 570 человек. Вся эта история была лишь несчастным случаем.
25 мая (в воскресенье) отряд оставался на Караван-озере. Было очень жарко: в 2 часа дня термометр показывал в тени 23°. 26-го двинулись дальше по холмистой местности, перешли притоки Илека - Жаксы Карабутак и Жаман Карабутак - и 28-го подошли к самому Илеку. 29-го переправились через него вброд и расположились лагерем в урочище Тенгри-Берген, где росла группа деревьев и кустарник. До этого места на правом берегу Илека доходят последние отроги Губерлинских гор. Пастбища в целом были отличные; жара смягчалась легким ветерком. 30-го мы двигались вверх вдоль левого берега Илека и прошли 28 верст до Женичке. Степь и здесь представляла собой холмистую местность, изрезанную широкими ложбинами, а сами холмы имели очень пологие широкие склоны. Их вершины часто украшали киргизские могилы. Здесь также росли группы деревьев и кустарник. Термометр показывал 25° в тени.
1 июня наш путь пролегал по волнистой степи, которая постепенно поднималась. Мы перешли ручей Батбакты и после короткого перехода в 18 1/2 версты расположились в урочище Бестамак (Пять устьев, потому что здесь сливаются пять речек, которые образуют Илек).
Эта местность и плоскогорье известны по всей степи своими замечательными пастбищами и запасами воды. Здесь обычно на несколько дней останавливаются караваны, следующие из Хивы и Бухары. Мы тоже сделали здесь однодневную остановку. Температура воздуха была 23° в тени.
--------
Здесь я сделаю отступление и расскажу о том, как совершил свой степной переход с довольно большим отрядом и множеством верблюдов. Еще на Кавказе, а позднее в Персии я понял, что для здоровья солдат целесообразно в жаркое время года не совершать утомительных дневных маршей и, кроме того, не придерживаться слишком суровой дисциплины. Несмотря на то что дивизионный генерал генерал-лейтенант Т., командовавший частью, а позднее всем Хивинский военным отрядом, дал мне перед выступлением множество советов, как надо передвигаться в степи, чтобы не погубить людей и верблюдов, я все же следовал своей собственной методе и чувствовал себя прекрасно.
Как упоминалось выше, первые переходы из Оренбурга до Куралинской линии сопровождались задержками, потому что казаки и солдаты еще не умели быстро устанавливать кибитки и джуламейки и, что самое важное, нагружать верблюдов. Почти каждое утро я вынужден был ждать 1 1/2 часа, пока навьючат тысячу верблюдов, прежде чем отряд мог двинуться в путь. К. тому же казачьи лошади должны были привыкнуть к частому барабанному бою в лагере, чтобы не пугаться неожиданного шума, особенно по ночам, когда их ставили в центре лагеря, в два ряда, голова к голове, я привязывали к веревкам, прикрепленным к кольцам, которые надевались на вбитые в землю толстые колья. Чтобы лошадь не оторвалась и не убежала, ей связывали ремнем переднюю правую и заднюю левую ноги, но так, чтобы она могла двигаться. Каждый казак, как и все, кто имел лошадей, в том числе наши киргизы, были снабжены такими путами.
К табунам, пасущимся в степи, и к русским лагерям киргизские конокрады подкрадываются чаще всего темными ночами. Спешившись или оставаясь в седле, они высекают кресалом огонь. Разлетаясь, искры пугают лошадей, и животные убегают. Грабитель быстро пристраивается в голове табуна и уводит его за собой в степь, а ты остаешься с носом, потому что не имеешь возможности, особенно ночью, организовать преследование и догнать его.
Киргизы так угнали уже сотни лошадей. Подобный метод они применяют и в отношении друг друга во время баранты (или разбойничьих набегов) одного племени против другого. Все богатство этого кочевого народа составляет скот, прежде всего лошади, часть которых при угоне у вражеского племени съедают. Поэтому следствием многолетних междоусобиц явилось всеобщее обнищание народа, и только благодаря энергичным действиям и вмешательству русского правительства был положен конец обоюдной баранте. Вот уже 25 лет в степи совсем тихо, и кочевники снова богаты скотом. Об этом можно судить хотя бы по тому, что ежегодно пригоняют на пограничную линию 500 тыс. овец для продажи или обмена на муку, юфть, железные котлы, кувшины, треноги, хлопчатобумажные ткани и т. д.
После того как люди приобрели навык в погрузке и разгрузке верблюдов и стали соблюдать порядок следования на марше, все пошло как по маслу. Каждое утро, на рассвете, т. е. в это время года в 3 1/2 часа утра, барабан возвещал общий сбор. С этой целью около моей юрты спал барабанщик. Так как у меня еще с молодости выработалась привычка вставать рано, я был всегда первым в лагере на ногах, смотрел на хронометр и только после этого давал команду барабанщику, чтобы сразу же услышать ответ: "Слушаюсь", и барабан возвещал общий сбор. Мгновенно лагерь оживал. Снимались и складывались большие и малые юрты, а также войлочные одеяла, и все это готовилось к погрузке. В это время верблюдов, быков и лошадей гнали на водопой. Мои слуги готовили чай. Потом офицеры-топографы, готовые к походу, собирались у меня, чтобы, стоя на открытом воздухе, выпить чашку чаю с сухарями. Слуги между тем складывали кровать, стол и табурет и упаковывали их в мафраши (большие мешки из войлока). Теперь я приказывал барабанщикам дать сигнал "к погрузке". Верблюды со своими погонщиками были разбиты на отделения, и каждое отделение должно было за 10 минут навьючить 10 верблюдов. Поскольку у меня, включая погонщиков верблюдов, было 700 человек, погрузка шла быстро. После этого подавался сигнал "сбор". Люди и верблюды строились в ряды. Я садился на коня и ехал сначала к казакам, затем к пехоте, наконец, к артиллерии, желал людям доброго утра, на что они громко отвечали: "Здравия желаем!" Я громко приказывал: "Марш!", и барабанщики играли так называемый полевой марш, после чего вся колонна приходила в движение. Впереди на расстоянии 200-250 саженей от основной колонны двигался конный авангард, состоявший из офицера и 12 казаков, за ним - взвод пехоты, потом три пушки, за ними под охраной следовал мой маленький тарантас, в котором находилась полевая касса, затем другие телеги (всего их было 10-12) с багажом офицеров и, наконец, две санитарные повозки - длинные легкие подводы с войлочным верхом. По обеим сторонам колонны, на расстоянии приблизительно 120 шагов друг от друга, ехали две сотни уральских казаков. За ними следовала колонна навьюченных верблюдов, разделенная на 10 групп. Каждое подразделение состояло из 100 верблюдов по 10 ниток, т. е. один киргиз на коне вел цугом 10 верблюдов; через ноздри верблюдов продевали длинную хлопчатобумажную веревку (бурундук), которая крепилась к седлу впереди идущего или, скорее, переднего верблюда, и таким образом 10 ниток двигались рядом, ведомые 10 киргизами. Если степь была ровная, то рядом всегда шли две колонны из 100 верблюдов, по 10 ниток в каждой; другие нитки следовали в том же порядке. За ними шли ненавьюченные верблюды, которых погоняли верховые киргизы. В полуверсте по обеим сторонам колонны ехали конные патрули, по два человека в каждом, которые следовали один за другим на расстоянии 100-150 шагов. Наконец, колонну замыкал арьергард - взвод пехоты, пушка и 50 казаков во главе с офицером. Арьергард всегда следовал в полуверсте позади колонны и подгонял отставших верблюдов, потому что иногда требовалось поправить груз на каком-либо из животных. Чтобы не задерживать всю нитку, животное отвязывали. Два киргиза-погонщика поправляли груз и затем отправлялись дальше. Таким образом колонна, наподобие большой змеи, двигалась по необозримой степи. Такие переходы в ранние утренние часы при прохладном, освежающем степном воздухе, при чистом, безоблачном небе - одно удовольствие. Однако со временем, когда привыкнешь, они становятся монотонными, потому что впереди и позади видишь одну только бесконечную степь.
Я не настаивал на соблюдении строгой дисциплины вовремя степного марша. Все офицеры носили легкую летнюю одежду - белый полотняный или хлопчатобумажный китель, к которому можно было крепить эполеты; они носили еще шарф через плечо. У солдат также были белые кители. От каждой сотни казаков, а также от пехоты и артиллерии ежедневно во время марша отряжались несколько человек, которые собирали в большие мешки высохший верблюжий и лошадиный навоз; его использовали как топливо для приготовления пищи днем и вечером, так как степь была почти совсем безлесная.
Я приучил свое войско проделывать за один переход 25-30 верст, и так как мы выступали из лагеря с восходом солнца, то могли пройти такое большое расстояние до полуденной жары; при этом не утомлялись ни люди, ни лошади и верблюды. Последние благодаря длинным веревкам (бурундукам) могли прямо на ходу щипать траву. Обычно я разбивал дневной лагерь на реке или озере. Если близилось, время привала, я скакал вперед, сопровождаемый несколькими киргизами-проводниками и казаками, и выбирал удобное место для лагеря; казаки втыкали затем в землю свои пики, чтобы отметить вехами лагерь. Мне оставалось только поджидать колонну, которая двигалась к лагерю с громким пением в сопровождении тамбуринов и треугольников. Казаки располагались с обеих сторон по краям, пехота и артиллерия занимали фронтальную часть, а штатные юрты и юрты офицеров ставились вдоль берега реки или озера, сзади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62