..
Ты — один из последних пленников пирамиды и к тому же самый молодой. Только мальчик решился бы на такой отчаянный побег, причем только тот, кто знает внутреннее устройство обители фараона. Кто же еще это мог быть, кроме тебя?
Кхай молчал. В конце концов Адонда Гомба заговорил снова:
— Ну что, мальчик, все складывается не так уж плохо?
Кхай лишь опустил голову и кивнул.
— Да. Я... я убежал из пирамиды. Убежал от верховного жреца фараона Анулепа. Он... ужасен! А Хасатут — просто чудовище!
— Да? Ты только теперь узнал об этом? — с сарказмом спросил чернокожий.
— Что ты собираешься со мной делать? — вместо ответа поинтересовался Кхай, осматривая улицы и тени, напряженно думая, как выбраться из затруднительного положения.
— Это зависит от тебя, мальчик. От того, что ты сам хочешь делать теперь. Только одно могу сказать тебе с полной определенностью: тебе нельзя оставаться ни в Асорбесе, ни в квартале рабов. А что касается Археноса из Субона, друга твоего отца, так его дом будет первым, куда придут слуги фараона, отправившись на твои поиски.
— Ты не выдашь меня? — Кхай с трудом верил в свою удачу.
— Не бойся, — ответил нубиец. — Рабам не дают наград, в особенности чернокожим... Пойдем отсюда. Мы стоим на открытом месте, а это глупо. Я — царь рабов, и многие с радостью избавились бы от меня, если бы могли. Они не стали бы с тобой нянчиться, Кхай Ибизин. Можешь поблагодарить богов Кемета за то, что твой отец был так добр ко мне.
— Он был добр ко всем, — ответил Кхай, отворачиваясь.
— Да, — согласился нубиец. — Я знаю.
Какое-то время они оба молчали, а потом чернокожий мужчина обнял мальчика за плечи.
— Я тоже потерял отца в твоем возрасте, — сказал Адонда Гомба. — Со склона свалился камень и придавил его. Отец мой был старым, изможденным, медлительным и слабоумным. Камень сделал ему одолжение.
Не говоря больше ни слова, нубиец нырнул в тень.
Потом через дыру в стене они выбрались на узкую улочку. Вскоре они очутились возле входа в один из домов. Дверной проем был, завешен шкурой. Над ним горела тусклая лампа.
— Я — нубиец, — сказал Адонда Гомба, отводя шкуру в сторону. — У моих предков перед входом в дом всегда горели лампы. Я живу в Асорбесе, но чту обычаи моего народа. — Он произнес эти слова с такой ненавистью, словно в них был сокрыт яд. — Это мой дом, Кхай Ибизин. Не такой великолепный, как твой, но это безопасное место, где ты можешь провести ночь. Однако до того, как лечь спать, ты должен рассказать мне, почему ты сбежал, и что ты видел в пирамиде.
— Я расскажу тебе все, что знаю, — ответил Кхай, — но почему тебя это интересует?
— Меня интересуют все, что касается фараона, Кхай, — ответил нубиец, подталкивая мальчика к входу и снимая лампу с полочки над дверью.
В ее свете Кхай увидел небольшую комнатку с деревянными столом и тремя самодельными стульями. Потолок был сделан из сшитых между собой шкур, привешенных к старым шестам, дырявых в некоторых местах. В дырки просвечивало ночное небо. Еще одна дверь, тоже закрытая шкурой, вела в кухню, откуда доносился запах пищи и стук деревянной посуды.
Адонда Гомба усадил Кхайя на один из грубых стульев и направился к двери кухни, закрытой шкурой, отодвинул шкуру в сторону и что-то сказал тихим голосом женщине, хлопочущей у очага.
— Это моя жена, Ниони, — объяснил он Кхайю, вернувшись. — Большинство рабов уже давно спит, потому что днем их ждет тяжкий труд, но я работаю только тогда, когда хочу, то есть когда работа мне подходит, и за нее я получаю хотя бы небольшое вознаграждение. Слуги фараона доверяют мне, понимаешь, Кхай? Это облегчает жизнь и дает мне много свободного времени.
Неожиданно Кхай почувствовал себя в полной безопасности, а вместе с этим чувством пришла и усталость. Он был истощен морально, физически и голоден. Мальчик понюхал воздух, с наслаждением вдыхая ароматы, доносящиеся с кухни.
— Ты голоден? — спросил нубиец. — Я так и думал. Через минуту ты получишь хлеб и кусок баранины. Этот баран принадлежал фараону и попал в руки одного из моих людей, — улыбнулся царь рабов.
Кхай понял, что у Адонды Гомбы заразительная улыбка, и тоже попытался улыбнуться.
— Однако, — продолжал нубиец, — тебе придется расплатиться со мной за еду. Ты заплатишь, рассказав мне все, что знаешь о фараоне. Мы, рабы, собираем всевозможные сведения о нем, о его страже и пирамиде — готовясь к тому дню, когда соберемся с силами и нанесем ответный удар!
— Когда вы, нанесете удар?
— Этот день наступит, Кхай, поверь мне. Придет время — и мы поднимемся против Хасатута. Когда мы решимся, нас уже ничто не удержит!
Нубиец говорил так серьезно, что мальчик не мог ему не поверить.
— Я открыл тебе свой секрет, — заявил Адонда Гомба, — а теперь ты должен открыть мне свой... Если ты в самом деле ненавидишь фараона так, как я думаю, Кхай, то ты расскажешь мне все, что знаешь о нем. Начинай!

Часть 5
Глава 1
Месть Адхана
Ночь давно миновала, и солнце уже поднималось к зениту, преодолев половину пути. Адонда Гомба, усталый, но очень довольный собой, поспешил по улицам квартала рабов к своему убогому домишке. Он все приготовил, чтобы вывести Кхайя из города в целости и сохранности, а теперь оставалась только одна неприятная задача: сообщить мальчику, как его брат отомстил за их семью. Предстоящий разговор не обещал Гомбе особого удовольствия, но таким образом раб собирался отблагодарить Кхайя за то, что тот ему рассказал.
Огромный негр был более чем доволен тем, что узнал от Кхайя. Мальчик снабдил царя рабов подробным описанием внутренней структуры пирамиды.
У Гомбы имелись чертежи многих комнат и туннелей обители фараона, но чертежи нижних уровней, спроектированных и построенных три поколения назад, были очень схематичными и во многом ошибочными.
Кхай пробыл на этих таинственных уровнях не слишком долго и получил более чем беглое представление об их планировке, но на протяжении многих лет — столько, сколько он себя помнил, — ему дозволялось изучать чертежи отца, и многие из них мальчик хорошо запомнил. Черный царь рабов заставлял Кхайя вспоминать чуть ли не всю ночь, до тех пор, пока тот не свалился от усталости.
Гомба допрашивал мальчика не только о пирамиде, но и о самом фараоне, его визире — так называемом верховном жреце Анулепе, а также об ужасе, свидетелем которого Кхай стал, подглядывая в щелочку за тем, что происходило в брачной комнате. Кхайю показалось странным, что Гомба без удивления выслушал историю о жестоком кровавом ритуале, и почти не удивлялся, когда мальчик пересказывал ему самые жуткие детали. Все встало на свои места после объяснений Гомбы. Рассказ Кхайя лишь подтвердил худшие подозрения рабов. Конечно, и большинство знатных лиц города догадывались, что фараон — чудовище, и очень его боялись, но он являлся их царем, всемогущим богом, а как известно всем, боги порой ведут себя весьма странно.
Что удивило Гомбу, так это рассказ о физических уродствах Хасатута, потому что это оказался тщательно охраняемый секрет. Однако это объяснило, почему людям не дозволяется видеть истинные лицо и тело фараона; почему он всегда прячется в огромной статуе, превышающей человеческий рост, с божественной внешностью, сооруженной специально для Хасатута мастерами и художниками. Конечно, все эти люди входили в свиту фараона и жили в пирамиде, если их, конечно, оставили в живых!
Все эти мысли промелькнули в голове Гомбы, когда он приблизился к убогому жилищу, которое царь рабов называл своими домом. Теперь, взамен бесценной информации Кхайя, ему придется рассказать мальчику то, что удалось выяснить про Адхана: о том, как окровавленный Адхан на четвереньках дополз от основания гигантского склона до дома Ибизинов, время от времени теряя сознание и корчась от боли. Дом его отца у восточной стены теперь опустел.
После того, как новости о расправе дошли до жилища Ибизинов, там осталась только одна служанка. Остальные слуги разбежались, взяв все, что могли. Возможно, в самом скором времени они покинут город, решив, что лучше переехать подальше, туда, где никто не знает, что они служили у Ибизинов. А чуть позже воины фараона пришли за рабами и отвели их в квартал рабов, где отныне они станут служить лишь фараону.
Никуда не убежала лишь Меллина, старая повариха, потому что ей было некуда идти. Именно Меллина промыла жуткую рану Адхана и уложила его спать.
Юноша оставался в полубессознательном состоянии всю вторую половину дня и весь вечер, в лихорадке и бреду вспоминая о предательстве Имтода Хафенида. Он называл его предателем, клялся, что в скором времени доберется до ученика архитектора, и уверял, что месть его будет ужасна.
Сидя у его кровати, старая Меллина задремала и проснулась вскоре после полуночи. Дом оказался пуст, а входная дверь распахнута. Оставив лужу крови на ложе, Адхан скрылся в ночи. Меллина выбежала на темные улицы вслед за ним, но не смогла его найти.
Адхана не могли найти до полудня, до тех пор, пока посыльный из пирамиды не пришел в дом Имтода Хафенида, чтобы доставить его к Анулепу. Предателя назначили главным архитектором вместо Харсина Бена Ибизина и хотели поручить ему завершить строительство гигантского монумента, а Анулеп собирался вручить ему царскую печать Хасатута, объявив его Главным Архитектором Кемета. Но этому не суждено было случиться. В доме предателя посыльный нашел Хафенида и Адхана Ибизина.
К тому времен Адхан уже скончался и сидел, застыв, на стуле в кабинете предателя, но мрачная улыбка застыла на его бледном, как мел, лице — жуткая и торжествующая. Потрясенный посыльный Анулепа, шатаясь, стал исследовать дом и, куда бы он ни заглянул, везде находил куски тела человека, за которым пришел.
Кисти предателя оказались в кухне — ему больше не удастся испортить чертежи лучшего архитектора.
Язык валялся на выложенном плиткой полу в прихожей — больше он не сможет врать, чтобы завоевать благосклонность фараона. Его остекленевшие глаза лежали на маленьком столике в спальне: они больше никогда не загорятся от зависти при виде работы настоящего мастера. А что касается трупа предателя, из которого вытекла вся кровь, то только ступни торчали из небольшого отверстия, используемого Хафенидом для испражнений. Кровь Хафенида была слита в большую чашу. Умирая, Адхан опустил в нее ноги.
Размышляя, как рассказать Кхайю о случившемся (история о мести уже стала известна всему Асорбесу), Гомба замедлил шаг.
Случайный наблюдатель мог заметить небольшой бугор под одеждой раба, где, без сомнения, было что-то спрятано. Нубиец прихватил из брошенного дома когда-то гордых и процветающих Ибизинов лук и стрелы Кхайя. Мальчик не останется безоружным.
Огромный нубиец приготовил и нож для беглеца, но надежно припрятал его. Если кого-то из рабов ловили с оружием, то его ждала неминуемая смерть. Этот закон касался даже царя рабов. Гомба рисковал жизнью, помогая Кхайю.
Однако никто не следил за Гомбой, если не считать нескольких худых грязных детей в лохмотьях, еще слишком маленьких, чтобы работать. Зловонные улицы оставались пусты, и царь рабов привлекал только внимание крыс, пробирающихся украдкой или жующих что-то в тени полуразвалившихся стен. Бросив в них камень, Гомба отругал себя за то, что рискует шкурой, как дурак. Но, с другой стороны, он не считал себя глупцом... Отец мальчика был добр к нему... и неизвестно, может, Кхай когда-нибудь вернется, чтобы отправить фараона в ад.
Нубиец содрогнулся, вспомнив слова Аиши, старой колдуньи. Он вышел из ее хижины только несколько минут назад и точно помнил, что она сказала:
— Ты приютил великого Созидателя, Полководца, Мстителя. Того, кто исправит зло. Да, это великий человек. У него светлые волосы и голубые глаза! Заботясь о нем, ты поступаешь совершенно верно, Адонда Гомба, потому что когда-нибудь этот человек освободит тебя. Он освободит всех тех, кто прожил жизнь рабами. Запомни мои слова...
И Гомба запомнил их, потому что Аиша не могла знать о том, кто прятался в его доме. Ее осведомленность имела только одно объяснение. Колдунья обладала шестым чувством, которое всегда говорило ей больше, чем пара самых проницательных глаз.
Старая Аиша — слепая, но, тем не менее, всевидящая, черная, как старая кожа, однако сохранившая ясность мысли. В Нубии она называлась бы нгангой и обладала бы огромной властью, а здесь в Асорбесе... ей повезло, что она до сих пор была жива.
Дряхлая, сморщенная, бесполезная — но рабы кормили и защищали ее. Она знала магию древних, а ее слепые глаза предвидели падение фараона. Это было достаточным основанием оставлять ее в живых и заботиться о ее благополучии.
Но теперь мысли о старой колдунье отошли на второй план. Гомба оказался перед дверью своего дома, на мгновение нахмурился и глубоко вздохнул. Суровое выражение сменило неуверенность на его лице, и он расправил плечи. Жить без надежды и без мечтаний было тяжело. Раб отвел в сторону шкуру, закрывающую вход, наклонился и вошел в мрачную прохладную комнату.
— Кхай! — позвал он грубым резким голосом. — Эй, парень, просыпайся! Я хочу кое-что тебе рассказать.
Глава 2
Визит Раманона
С возвращением Адонды Гомбы для Кхайя наступил еще один день и ночь ужаса. Он начался с подробного рассказа нубийца о мести Адхана. В начале рассказа Кхай побледнел, затрясся, и у него к горлу снова стала подступать тошнота. Но потом его сердце наполнилось гордостью и решимостью последовать дорогой, избранной братом, и отомстить фараону, независимо от того, сколько для этого потребуется времени. Но ужас только начался с рассказом Гомбы.
Не успел нубиец закончить повествование о жуткой мести Адхана, как получил предупреждение от одного из подчиненных ему рабов — однорукого калекисидонца, которого он использовал как посыльного.
Сотник из стражи Хасатута направлялся к Адонде Гомбе с отрядом головорезов, специалистов по допросам и пыткам.
Даже огромный чернокожий царь рабов побледнел, услышав об их приближении, и проклял себя за то, что подружился с Кхайем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42