182. Юпитер и Путник
(Jupiter et Passager)
Когда б обеты все, какие в час тревоги
Мы приносить богам готовы без числа,
Не забывалися, едва она прошла,
Обогатились бы тогда наверно боги.
Но забываем мы о долге Небесам,
И памятны одни долги земные нам.
"Юпитер никогда не требует уплаты!
Безбожник говорит. - Не шлет повесток он!"
А грома грозные раскаты?
А потемневший небосклон?
Так Путник на море, в один из ураганов,
Напуган был, и не жалея слов,
Пообещал он сто волов,
Завоевателю Титанов!
(Не обладая ни одним,
И сто слонов мог обещать он тоже,
Что для него не стоило б дороже).
Причалив к берегу, спасен и невредим,
Он из костей устроил всесожженье;
К царю богов от них вознесен дым.
"Юпитер,-молвил он,-вот жертвоприношенье!
Прими его: ведь дымом лишь одним
Величие твое и бескорыстье сыты;
Отныне мы с тобою - квиты!"
Юпитер сделал вид, что посмеялся он;
Чрез неneieuei же дней обманщик видит сон
О том, что в тайнике сокровища зарыты.
Он кинулся туда как на пожар,
Но лишь грабителей нашел он вместо клада.
Моля, чтобы ему дана была пощада,
Он обещал им сто талантов в дар,
В земле зарытых чистоганом.
Но те сочли слова его обманом:
- Приятель, ты шутить задумал невпопад,
Сказал ему один грабитель,
- Умри, и в дар из ста талантов клад
Плутону отнеси в подземную обитель.
О. Чюмина.
Сюжет заимствован из басен Эзопа и Поджио (прим. к б. 43). Встречается также у Рабле в "Гаргантюа и Пантагрюэль".
183. Лисица и Кот
(Le Renard et le Chat)
Лиса и Кот вдвоем пустились в долгий путь,
И с первых же шагов их скука одолела.
И вот Лиса, чтоб идя не заснуть,
С Котом о доблестях поспорить захотела
И говорит: "Почтенный кум,
Я слышала не раз, как хвалят все твой ум,
И говорят, что ты хитер, лукав и ловок.
Не смею умалять твоих заслуг,
Лисица и Кот
Но, право, милый Друг,
Не знаешь ты и доли всех уловок,
Которых у меня такой большой запас!"
- Ты, кумушка, права на этот раз,
Ей Кот в ответ, - к тому же я, признаться,
С тобой не стану и тягаться;
Моих затей недолог счет:
Один простой талант - в нем все мое спасенье,
Зато уж он один, без всякого сомненья,
Твоих три сотни за пояс заткнет!
Так, слово за слово, и завязалась ссора.
Но рассудить задумал их Зевес.
И только что взошли они в дремучий лес,
Как бросилась на них борзых лихая свора.
Тут Кот в единый миг на дерево залез
И вниз кричит: - Вот все мое уменье!
Теперь, кума,
Яви-ка ты плоды лукавого ума
И поищи по-своему спасенья!
Лиса же, между тем, на разные лады
Морочила назойливую свору,
И, ведая в лесу все тайные ходы,
Старалась улизнуть в извилистую нору.
Но и в норах, где пес Лисы не достигал,
Ее охотник ?u?i? донимал.
И как моя кума ни ухищрялась,
Все ж в зубы под конец двум ловким псам
попалась.
Нередко нам вредит излишество затей.
По мне, одно оружие имей,
Да в совершенстве им владей
И в дело вовремя пустить его умей.
Г-т.
Заимствована из "Апологии Федра" новейшего латинского поэта Ренье (Regnerus) (1589-1658) (прим. к б. 149). На русский язык басня переведена Сумароковым ("Лисица и Кошка").
184. Муж, Жена и Вор
(Le Mari, la Femme et le Voleur)
Жил Муж,
В Жену влюбленный страстно.
Но, обращаяся с Женою полновластно,
Он был несчастен... Почему ж?
Да потому, что равнодушна
К нему была его Жена,
Всегда ровна, всегда послушна,
Всегда, как камень, холодна!
Несчастный Муж страдал, - и это так понятно:
Ведь он был Муж,-с Женой жить принужден.
Женатым же тогда приятно,
Когда союз любовью освящен.
Супруга же к нему любовью не пылала
И с нежностью его ни разу не ласкала.
И вот однажды в ночь обиженный супруг
Ей горько плакался на жизнь свою, как вдруг
Их разговор
Прервал внезапно Вор.
Несчастная Жена так Вора испугалась,
Что с трепетом скорей прижалась
Всем телом к Мужу. "Милый друг!
Вскричал тут радостно супруг.
Не будь тебя - такого счастья
Я не изведал бы вовек.
Возьми же, добрый человек,
В награду за твое участье
Что хочешь!" И в короткий срок
Вор все унес, что только смог.
Из басни вывел я такое заключенье:
Страх - чувство всех других сильней.
При нем забудешь отвращенье.
Но иногда и страх бледней
Бывает при любви. Так был один влюбленный
Настолько страстью ослепленный,
Что дом поджег нарочно свой
Лишь для того, чтоб, от огня спасая,
Своей рискуя головой,
Возлюбленную несть в объятиях сжимая.
Мне по душе горячей страсти зной:
Я рассказал сейчас рассказ любимый мой.
Но на такой порыв испанец лишь способен:
Не так безумен он, как пылко благороден.
А. Зарин.
Из Бидпая и Локмана (прим. к б. 19 и к б. 140).
185. Два Человека и Клад
(Le Tresor et les deux Hommes)
Бедняк, которому наскучило поститься
И нужду крайнюю всегда во всем терпеть,
Задумал удавиться.
От голода еще ведь хуже умереть!
Избушку ветхую, пустую
Для места казни он поблизости избрал,
И, петлю укрепив вокруг гвоздя глухую,
Вколачивать лишь в стену стал,
Как вдруг из потолка, карниза и панели
Червонцы на пол полетели.
И молоток из рук к червонцам полетел!
Бедняк вздрогнул, остолбенел,
Два Человека и Клад
Протер глаза, перекрестился
И деньги подбирать пустился.
Он второпях уж не считал,
А просто так, без счета,
В карманы, в сапоги, за пазуху наклал.
Пропала у него давиться тут охота,
И с деньгами бедняжка мой
Без памяти бежал домой.
Лишь он отсюда удалился,
Хозяин золота явился:
Он всякий день свою казну ревизовал;
Увидя ж в кладовой большое разрушенье
И всех своих родных червонцев похищенье,
Всплеснул руками и упал,
Лежал минуты две, не говоря ни слова,
Потом, как бешеный, вскочил,
И петлею себя с досады удавил.
А петля, к счастию, была уже готова...
И это выгода большая для скупого,
Что он веревки не купил!
Вот так-то иногда не знаешь,
Где что найдешь, где потеряешь;
Но впрочем верно то: скупой как ни живет,
Спокойно не умрет.
Измайлов.
Заимствована из эпиграмм знаменитого римского поэта VI в. по Р. Х Авзония (Decimus Magnus) (309-392). Басня переведена на русский язык, кроме Измайлова, Сумароковым ("Скупой").
186. Мартышка и Кот
(Le Singe et le Chat)
Каштаны жарились в печи на угольках;
Мартышка на полу перед огнём сидела
И пристально на них глядела,
А Кот лежал у ней в ногах.
-Что, Васька,-говорит Мартышка.
Достань каштана два, так будешь молодец!
-Да, лапу обожги! нет, я ведь не глупец!
-Э! неженка какой! трусишка!
Трус! трус!- Вскочил мой Кот, в дугу себя
согнул,
На лапки задние у печки приподнялся,
Переднюю к каштану протянул,
Ожегся и назад подался;
За дело принялся опять:
То лапку к уголькам протянет,
То прочь ее, а там другою трогать станет,
И вытащил он так уже каштанов пять.
Каштаны Васька вынимает,
Мартышка же их подбирает,
Облупит, да и прямо в рот.
Вдруг, на беду, слуга идёт.
Плутовка наутек, а Кот не догадался:
Работою все занимался.
Слуга на цыпочках к мошеннику подкрался,
Да за уши схватил и ну его таскать.
Кот бедный от побой, как мертвый, протянулся,
Насилу через час очнулся,
И полно с той поры без пользы воровать.
Мартышка вот умна: не обожглась, не бита,
И сыта;
Мартышка и Кот
А Васька глуп, так с ним случилася напасть...
То ль дело для себя украсть!..
Измайлов.
Из "Апологии Федра" Ренье (Regnerus) (прим. к б. 183). - Басня Лафонтена дала сюжет для двух комедий: "Bertrand et Raton", Скриба, и "Le marron du feu", Альфреда де Мюссе. На русский язык, кроме Измайлова, басню переводил Сумароков ("Мартышка и Кошка"); указывали также на сходство ее, хотя и отдаленно, с басней Крылова: "Два мальчика".
187. Коршун и Соловей
(Le Milan et le Rossignol)
Однажды Коршун, вор известный,
Всех петухов и кур в селе перепугал.
Но ребятишек крик разбойника угнал
В дубраву. Как назло, там Соловей чудесный
В объятья хищнику попал.
Глашатай вешних дней просил себе пощады:
"Что толку съесть того, в ком лишь одни рулады?
Прослушай песенку мою,
Освободи меня скорее!
Тебе спою я о Терее
И о любви его спою..."
-А кто такой Терей? Знать, лакомое блюдо
Для нас, для коршунов?.. -О нет! то прежде был
Влюбленный царь: отсюда
Песнь страстная моя. Его безумный пыл
Мне чувство сладкое внушил
И трепет страсти безрассудной;
Потешу я тебя такою песнью чудной,
Что в восхищенье ты придешь:
Всем любо пение мое и неги дрожь
В любовном гимне...
Тут Коршун перебил:-Хорош!
Недурно сказано! Я голоден, а ты мне
Свой голосок суешь...
-Знай, я беседую нередко и с царями.
-Ну, если попадешь к царю в объятья, пой,
Морочь его тогда своими чудесами;
А коршунам рулад не надо, милый мой:
Ведь у голодного-то брюха
Нет уха!
П. Порфиров.
Из сборника Абстемия (прим. к б. 24). -Относительно царя Терея см. прим. к б. 57. На русский язык басня была переведена отдаленно Сумароковым ("Коршун и Соловей") и Жуковским ("Сокол и Филомела").
188. Пастух и его Стадо
(Le Berger et son Troupeau)
Что ж это? Неужель таков уже обычай,
Что волку каждый раз из стада моего
Хотя одна овца достанется добычей!
Что за глупцы от волка одного
Их больше тысячи - спасти мне не сумели
Бедняжечку Робэн! по городу она
За мною бегала. На звук моей свирели
Мне откликалася. Послушна и умна,
Она меня блеянием встречала
И издали меня от прочих отличала.
Ах, бедная Робэн!"
Оплакав так ее,
Речь к Стаду стал держать пастух Гильо.
Овец, баранов, всех, до маленьких ягнят,
Он умолял волкам не поддаваться:
Их больше тысячи! И, если захотят,
Они с волками могут потягаться!
Тут все клялись во имя общей чести
От страха не бежать и всем держаться вместе.
- Мы волка задушить сумеем, господин,
За то, что погубил он милую Робэн!
Сказали все. - Клянемся головой!
Гильо поздравил их с решимостью такой.
Но только сумерки сгустились, вдруг смущенье:
Почудился всем волк. Кому и было лень,
Всяк бросился бежать в паническом смятеньи.
А это был не волк, а только тень.
Солдаты трусы -им сродни.
Как звери хищные, они
Готовы биться бы с врагами;
Но лишь опасность - и бaaoo
В смятеньи все. Напрасный труд
Их удержать примером иль словами.
А. Зарин.
Из сборника Абстемия. -Имя Робэна взято Лафонтеном у Рабле. Купец у него говорит Панургу: "Вас зовут Робэн-баран. Посмотрите на этого барана, его тоже зовут, как и вас, Робэном".
189. Две Крысы, Яйцо и Лиса
(Les deux Rats, le Renard et l'Oeuf)
(Г-же де ла Саблиер).
Ириса! петь хвалу всегда желал я вам,
Но вы певцов отвергли фимиам;
На смертных остальных вы непохожи в этом,
Желающих всегда хвалений быть предметом;
Красавицам, монархам, божествам
Влечение подобное пристойно,
И осуждать его здесь было б недостойно.
Напиток сладостный, волшебный нектар тот,
Который издавна певцами прославляем,
Каким земных богов мы часто опьяняем
(Охотно от него сам Громовержец пьет),
Ириса, похвалой зовется тот напиток.
Вы предпочли ему приятный разговор,
Предметов для него всегда у вас избыток,
Вам даже изредка любезен милый вздор
(Хотя последнему никто бы не дал веры);
Но свет в сужденьях близорук.
По мненью моему, и шутки, и химеры,
В беседе кстати все - от вздора до наук,
Все быть должно предметом разговора.
Дары свои так рассыпает Флора,
Но всякому цветку - его черед:
Из каждого пчела извлечь сумеет мед.
Позвольте же коснуться мне вопросов
Той философии, которая слывет
У нас новейшею. Нам говорит философ,
Две Крысы, Яйцо и Лиса
Что духа нет, есть только плоть одна,
И каждое животное - машина,
В которой действует известная пружина,
В движение приведена.
Не таковы ль часы с заводом,
Идущие всегда одним и тем же ходом?
Откройте же ее, взгляните в глубину,
Пружину вы увидите одну,
Она ближайшую спешит привесть в движенье,
Пока не зазвонит известный механизм.
Таков, по мненью их, животных организм.
Машиной каждой впечатленье
Воспринимается, и так же в свой черед
Она толчок a?oaei передает.
Но как же делается это?
Здесь приведу я смысл ответа.
Согласно этому ученью, лишены
Животные сознания и воли:
В них радость и печаль, любовь и чувство боли
Необходимостью одною рождены.
Так что ж они?-Часы!.. А что же мы такое?
О, мы - совсем другое.
Различие Декарт нам поясняет сам,
Декарт, которому наверно был бы храм
Языческим воздвигнут веком;
Меж разумом и человеком
Он - нечто среднее. Так, получеловек
И полуустрица - иной слуга вовек.
Вот каковы Декарта рассужденья:
"Один я одарен способностью мышленья.
Что занимает мысль мою
Один я это сознаю".
Известно вам, что если б размышляли
Животные, они едва ли
Могли бы в том отдать себе отчет.
Декарт же далее идет
И утверждает он, что действия животных
Зависят от одних влияний безотчетных,
Что рассуждать они не могут никогда.
Мы с вами этому поверим без труда;
И тем не менее, когда, травимый псами,
Напуганный людскими голосами
И звуками рогов, предвестников побед,
Маститый зверь, достигший лет преклонных,
Олень старается напрасно спутать след,
От ярости лiaoоa, погоней распаленных,
Он уклоняется, оленя юных лет
Подставив им взамен. И как его уловки,
Которыми продлить свои он хочет дни,
Как хитрости его, его обходы ловки!
Достойны участи счастливейшей они
И славного вождя. Но гончих разъяренных
Добычей он становится в борьбе,
Иных трофеев не стяжав себе.
Когда птенцов своих, едва лишь оперенных
И не умеющих летать,
В опасности их куропатка-мать
Увидит вдруг, искусно притворяясь,
Что пулею в крыло поражена,
Охотника и пса старается она
Отвлечь к себе. Когда же тот, кидаясь,
Готовится схватить ее, легко
Она взлетает высоко,
Над их смущением как будто издеваясь.
Близ севера есть дальняя страна.
Как в первобытные глухие времена,
Там люди все живут в невежестве глубоком;
Зато животные сооружают там
Над быстрою рекою иль потоком
Сооружения, подобные мостам.
Искусно строятся животными плотины:
Настилка из досок, затем из твердой глины.
Под предводительством главнейших мастеров
Работает артель бобров.
Известная во время оно.
Что перед этою - республика Платона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32