Удар так ловок был, что череп врознь раздался,
И Мишин друг лежать надолго там остался!
И. Крылов.
Заимствовано из Бидпая (прим. к б. 140) и Локмана (прим, к б. 19). На русский язык, кроме Крылова, басня переведена Сумароковым ("Друг и Невежа") и Хвостовым ("Медведь и Огородник").
153. Два друга
(Les deux Amis)
Два друга некогда в Мономотапе жили,
Имущества, казны и в мыслях не делили.
Друзья, рассказывают, там
Не уступают в дружбе нам.
Однажды полночью, когда друзья объяты
Глубоким были сном и мрак скрывал палаты,
Один из них, дрожа, соскакивает вдруг
С постели, будит сонных слуг
(А все покоилось в объятиях Морфея).
Другой товарищ тут, от страха цепенея,
Хватает кошелек, и вмиг, вооружен,
К нему: "Чего ты прибегаешь,
Когда кругом покой?!. Ты, кажется, смышлен:
Ведь ночью спят, а ты плутаешь;
Иль проигрался в пух и прах?
Вот кошелек. Иль с кем повздорил? Тщетный
страх,
Кинжал при мне!" "О нет!-приятель отозвался,
Не это и не то, благодарю... Но мне
Ты нынче грустным показался
Во сне,
И я встревожился: а вдруг на самом деле
Так будет наяву. И я скорей с постели!
Проклятый сон вина тревог моих..."
Скажи, читатель, кто из них
Любил сильней? С задачею такою
Едва ль покончишь вдруг.
О, что за клад-сердечный друг!
Он в сердце вашем сам заботы открывает,
И вашу скромность он щадит.
Сон, мелочь всякая, пустяк его страшит,
Когда о друге он мечтает.
П. Порфиров.
Из Бидпая и Локмана, как и предыдущая басня.
154. Ягненок и Поросенок
(Le Cochon, la Chevre et le Mouton)
Мужик в телеге вез Ягненка
И Поросенка.
Куда же?.. в ряд мясной!
Вот Поросенок развизжался,
Как будто бы мясник с ножом за ним уж гнался,
Кричит: "Увы! увы!"-"Проклятый сын свиной!"
Сказал Мужик ему. -Когда ты перестанешь?
Ну, что Ягненок не кричит?
Смотри, как он умен-молчит".
"Нет, глуп! - прервал визгун. - Меня-то не
обманешь!
Он думает, что шерсть с него лишь состригут;
А я могу ли быть в покое?
Я знаю, с поросят щетины не берут,
Так верно уж меня убьют,
И на холодное пойду иль на жаркое.
Ах, не сносить мне головы!
Увы! увы!"
Полезно иногда для нас и заблуждаться,
Когда несчастия не можно отвратить.
К чему и дальновидным быть?
Что прежде времени нам сетовать и рваться?..
Измайлов.
Заимствована из басен Эзопа. Тот же сюжет у Афтония (прим. к б, 137) и Локмана (б. 19). Лафонтен говорит в басне, что действующих лиц ее везли, конечно, не Табарэна смотреть. Этот Табарэн был театральный шут некого Мондора, продавца бальзама и мазей, открывшего в начале XVII в. театр в Париже. Комические и неприличные фарсы, которые давались в этом театре, имели колоссальный успех, увеселяя двор и город. Табарэн сделался такой знаменитостью, что "шутки" его были напечатаны и выдержали шесть изданий ("Recueil general et fantaisies de Tabarin"). На русский язык басня переведена, кроме Измайлова, Сумароковым ("Свинья, Овца и Коза").
Ягненок и Поросенок
155. Тирсис и Амаранта
(Tirsis et Amarante)
Г-?е де Сильери
Эзопа бросив, я давно
Мечтал Боккачио отдаться;
Но снова божество одно
Желает наслаждаться
Стихами басенок моих.
Как отказать? - Судите сами,
Нет отговорок никаких:
Ведь вздорить с божествами,
С богинями нельзя ж,
Когда они красой пленяют
И волю, и рассудок наш.
Ну, словом, пусть теперь все знают:
То - Сильери! Ей стих мой мил;
И просит вновь она меня мольбой упорной,
Чтоб серый Волк и Ворон черный
Стихами вновь заговорил...
Кто скажет: "Сильери",-все скажет.
Едва ли кто из всех людей
Ей в предпочтении откажет,
И отказать возможно ль ей?
Но возвратимся к делу снова.
Порою темен ей смысл басенок моих:
Умы высокие иного
Подчас не понимают в них.
Попробуем создать два-три повествованья,
Понятных ей без толкованья.
В них пастухов введем и станем рифмовать,
Что Волки с Овцами поведают опять.
Раз с Амарантой речь юнец Тирсис заводит:
"Ах, если б некое, как я, ты знала зло,
Что в восхищенье нас приводит!
Ничто сравниться с ним доныне не могло.
Позволь же рассказать о нем; а ты, внимая,
Доверься мне душой своей:
Могу ль я обмануть тебя, к тебе пылая,
Из чувств нежнейших у людей?"
Тут Амаранта отвечала:
"Как называется то зло?"-"Любовь!.."
"О да, Словечко чудное... Так назови сначала
Все признаки его: что чувствуют тогда?"
"Мученья; но зато царей все наслажденья
При них скучны, смешны. Забыв себя, мечтой
Уносятся в леса, в уединенье;
Блуждая, сядут над рекой,
В ней видят не себя, а образ дорогой,
Все тот же, без конца мелькающий пред ними.
Для прочего тогда становятся слепыми...
Вот, на селе пастух живет,
Чье имя, голос, вид краснеть уж заставляет.
Иная, вспомнив, лишь вздохнет,
Не знает почему, а все-таки вздыхает;
Страшится видеть и... и видеть вновь желает".
Тут Амаранта в тишине:
"Ах, ты про это зло рассказываешь мне.
Оно не ново: я его как будто знаю..."
Тирсису думалось, что цели он достиг...
"Вот это,-молвила красавица в тот миг,
Я к Клидаманту ведь питаю".
Едва не умер тут от горя и стыда
Пастух, нежданно пораженный.
Так иногда
Бывает в жизни обыденной:
Иные, думая подчас себе помочь,
Пособят лишь другим, как мой пастух
точь-в-точь.
П. Порфиров.
В начале басни Лафонтен намекает на свои "рассказы", из которых многие были подражанием Боккаччо. Изданные в 1674 году, они были запрещены полицейским приказом. - Мадемуазель Габриель-Франсуаза-Брюляр де Сильери, которой посвящена басня, была племянница герцога Ла Рошфуко) автора "Правил" (прим. к б. 11); в 1765 году она вышла замуж за маркиза де ла Мотт-о-Мэн.
156. Похороны Львицы
(Les obseques de la Lionne)
У Льва жена скончалась.
Тут всякое зверьё
К царю отвсюду собиралось,
Чтоб выразить ему сочувствие свое,
С которым лишь больней утрата.
Во все леса, во все концы
Помчалися гонцы,
Что погребение последует тогда-то
И там-то; где жрецы
Места в процессии поделят меж зверями,
Составив церемониал.
Не шутка, если все стеклись, - судите сами.
Царь плакал и стенал
И стоном оглашал пещеру
(Иного храма нет у львов);
Ревел, по царскому примеру,
Придворный штат на тысячи ладов.
Я описал вам двор, где все царю послушны:
Мрачны иль веселы, то вовсе равнодушны,
То пылки ко всему, чего захочет он;
По крайности, в лице должна быть эта мина.
Народ - изменчивый всегда хамелеон,
Он - обезьяна властелина,
Все прихотью царя здесь дышат и живут;
Простые пешки здешний люд.
Но возвратимся к басне снова.
Не плакал лишь Олень: за слабого сурово
Смерть мстила; приняла царица должный суд,
Сгубив его жену и сына дорогого.
Олень не плакал. Льстец к царю явился тут
С доносом, что Олень над скорбью всех смеялся.
Ужасен в гневе царь, глаголет Соломон;
Ужасный, если Лев-владыка возмущен.
Но, впрочем, мой Олень читать не обучался.
Царь рек: "Тебе смешно, о жалкий сын лесов!
Ты не рыдаешь, вняв стенаньям голосов.
До тела грешного священными когтями
Не прикоснуся я... Эй, волки! отомстить
Скорее за меня! изменника убить
Пред отчими холмами!"
"Помилуй, Государь!-вскричал Олень.-Теперь
Дни плача минули, напрасна грусть поверь:
Почившая в цветах великая царица,
Кого безвременно похитила гробница,
Вся лучезарная, в пути явилась мне.
Ее узнал я. В тишине
"Друг! - молвила она. - Теперь к богам иду я;
Пусть не велят тебе рыдать, по мне горюя:
Вкусила тысячи я наслаждений здесь,
Познала радости блаженного чертога.
Пусть царь и погрустит немного,
Мне это нравится..."-Тут двор воскликнул весь:
"Вот откровение. Вот, чудо!" И дарами
Осыпан был Олень тогда.
Владык вы тешьте сказочными снами
И ложь приятную курите им всегда.
Пусть сердце их кипит негодованьем, - верьте:
Приманку скушают, и вы их друг до смерти.
П. Порфиров.
Заимствована из сборника Абстемия (прим. к б. 24). На русский язык басня образно, но отдаленно переведена Жуковским ("Похороны Львицы").
157. Крыса и Слон
(Le Rat et l'Elephant)
Французы многие страдают пошлым чванством,
И то, что важностью прослыть у нас должно,
Бывает в сущности мещанством.
Французам свойственно оно,
Здесь любят iiiaea считать себя "особой",
Тщеславием у нас заражена толпа.
Испанец горд, но гордостью особой:
Безумней будучи, она не так глупа.
Вот нашей гордости картинка, для примера.
Из самых мелких Крыс одна
Увидела Слона громадного размера,
И посмеялась тут она
Над поступью его медлительной и важной.
Он двигался под ношей трехэтажной:
На богомолье он султаншу нес
Со всем ее домашним штатом:
Старуха с ней была, мартышка, кот и пес.
Дивясь толпе собравшегося люда,
Тут Крыса молвила: "Глазеют, как на чудо,
На массу грузную его,
Как будто мы важней бываем оттого
Чем более нам места в мире надо!
Ребятам пугало - подобная громада!
Я в нем не вижу ничего,
Что поводом служило бы к почету.
И как наш род ни мал,
Но менее Слона на йоту
Никто из нас себя не почитал!"
Она и дальше речь вела бы в том же роде;
Но Кот, опасный враг мышиной их породе,
Крыса и Слон
Из клетки выскочил и доказал ей он,
Что Крыса все-таки не Слон.
О. Чюмина.
Из Федра. На русский язык басню перевел Сумароков ("Мышь и Слон"). Басня Дмитриева "Слон и Мышь" по содержанию совершенно отлична от Лафонтеновой.
158. Предсказанье
(L'Horosccope)
Подчас находит нас судьбина
На том пути,
Где от нее мы думали уйти.
Один Отец имел лишь Сына,
И больше никого.
Он так любил Сынка, что о судьбе его
У прорицателей расспрашивать принялся.
Один предрек, чтобы Отец старался
Хранить дитя особенно от львов
Лет так до двадцати, примерно.
Отец, чтоб выполнить веленье старика,
Задумал охранять любимого Сынка:
Был строгий дан приказ (и соблюдался верно),
Чтоб Сын не выходил и за порог дворца,
Но мог в покоях он с подростками друзьями
Резвиться и болтать. И целыми он днями
Гулял и бегал без конца.
Но вот и те года настали,
Когда юнцам охота так люба.
Ему в невыгодных рассказах описали
Охотников. Увы! слова, совет, мольба
Не могут изменить характера нисколько.
Отважный юноша лишь только
Почувствовал в груди горячку этих лет,
Охотой бредить стал, тоскуя в заключеньи.
Препятствие растет, и с ним растет стремленье.
Он знал, чем вызван был мучительный запрет.
И так как в комнате, богатой и чудесной,
Висело множество картин,
И холст, под кистию прелестной,
Охоты представлял, с пейзажами долин,
С зверями на долине,
С бегущими людьми,
То Сын, увидев льва нежданно на картине:
"А, вот чудовище!-вскричал в сердцах,-пойми,
Из-за тебя томлюсь в неволе заключенья!.."
В неукротимой жажде мщенья,
Бросается перед холстом,
По неповинному бьет зверю кулаком.
Но под картиною случился гвоздь: жестоко
Он ранит юношу, вонзившися глубоко.
И милый юноша, кого
И Эскулапова рука не исцелила,
Стал жертвою забот, хранящих жизнь его.
Предосторожность и Эсхила
Когда-то погубила:
Так, прорицатель некий, говорят,
Грозил, что здание его собой задавит.
Эсхил покинул град,
Вдали среди полей, под небом ложе ставит.
Орел по воздуху там черепаху нес,
И вот над лысою Эсхила головою,
Что маленькой ему казалася скалою
От вылезших волос,
Добычу уронил, разбить ее стремяся,
И жизнь несчастного Эсхила порвалася.
Отсюда вывод мой таков:
Искусство видеть даль невидимых годов,
Коли оно и справедливо,
Всегда заставит вас впадать
В беду, которой вы стремились избежать.
Но утверждаю я: искусство это лживо.
Природа не связала, нет!
Себя иль нас всех предопределеньем
Всей жизни, с помощью планет:
Все управляется стеченьем
Мест, времени и лиц,
Не от предвиденья каких-то небылиц!
Вот под одной звездой два человека:
И тот пастух, и этот царь живут.
Царь держит скипетр, палку - тот.
Звезда Юпитера судила так от века.
А что - Юпитер сам? Материя и в ней
Отсутствует сознанье.
С чего же вдруг его влиянье
Различно действует на этих двух людей?
И как проникнуть все воздушное пространство?
Марс, Солнце, пустоту безмерную пройти?
Единый атом вас собьет всегда с пути...
Как предусмотрит все провидцев шарлатанство?
Вот нынешняя роль Европы: ведь теперь
И не было б ее, явись лишь предсказанье.
Что ж прежде ничего никто не молвил? Верь,
Никто предвидеть был и сам не в состояньи.
Огромность времени, стремленье быстрых дней,
Изменчивость людских страстей
Позволят ли кому, при слабости убогой,
За шагом шаг, в поступках нас следить?
А это все судьбу способно изменить.
Течение ее нейдет одной дорогой;
Не может ведь, как мы, все тот же путь держать.
Но как по писанному тщатся прочитать
Провидцы-чудаки судьбы людской стремленье.
Не следует вниманья обращать
На два рассказанные мною приключенья.
Любимый слишком Сын или Эсхил для нас
Не доказательства: все лживы предреченья;
Предскажут, может быть, из тысячи лишь раз
И то случайно, без сомненья.
П. Порфиров.
Приключения Эсхила, рассказанные Геродотом и Плинием, могли дать Лафонтену сюжет для этой басни. Великий греческий трагик, побежденный молодым Софоклом, удалился в Сицилию и там умер, раздавленный упавшей на него черепахой.
159. Осел и Собака
(L'Ane et le Chien)
Природа учит нас друг другу помогать.
Но раз Осел над этим посмеялся;
Я просто не могу понять,
Как он позорно так попался:
Ведь он смиренный был Осел.
С Собакой он однажды шел
Преважно, ни о чем не думая на воле.
Хозяин общий был у них
И спал теперь. Осел с Собакой-мигом в поле:
Среди полянок заливных
Трава пришлась ему по вкусу, просто чудо!
Репейнику ничуть! Он занялся травой:
Ведь в редкость лакомое блюдо
И праздничек такой,
Смекнул Осленок мой.
Собака ж, с голоду совсем изнемогая,
Сказала: "Наклонись, товарищ, чтоб могла я
Взять из корзинки свой обед".
Ни слова тот в ответ:
Осел и Собака
Он, наш аркадский конь, средь заливного луга
Боялся время потерять
Траву жевать.
Он долго делал вид, что не расслышал друга,
И наконец сказал: "Друг! мой совет таков:
Дождись, когда хозяин встанет;
Проснется, и обед сейчас тебе готов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32