Мать остановила спицы на очередной петле и сказала:
- Гермаша, а ведь Коля дело говорит... Что-то ты все в одну кучу свалил: и науку, и Бога...
- Я и не отрицаю этого... Теория сильна только в законченном виде, начал он рассуждения. - Понимаете, когда мы получаем что-то в законченном, готовом виде, то нам кажется, что и мы могли бы создать нечто похожее. Читая "Войну и мир", мы как бы живем естественной жизнью вместе с героями Толстого и думаем про себя, что вполне бы могли точно так же написать. Но беда в том, что написать не можем. Так и моя теория. Она, конечно, пока сыровата, но она будет написана глава за главой. Это будет солидный, подробный том. И прочитав его, не будет никаких сомнений в том, что вселенную действительно создал Бог...
- Но об этом же написана гора книг! - распалился Беляев.
- Все равно у меня будет - свое! Я привношу в теорию последние достижения науки, я использую свой лагерный опыт, у меня будут главы социальной и политической значимости...
- Это все хорошо, - сказал Беляев, - но все равно это-сборная солянка из давно известного...
- Как же известного? - голубые глаза уставились на Беляева. - А твоя жизнь известна?
Он замолчал. А Беляев на минуту задумался.
- Нет, моя жизнь в будущем мне неизвестна, Так что же из этого?
- А то, что у Бога в его вычислительной машине, допустим, твоя жизнь вся уже расписана до последнего атома...
- Так вы - фаталист? Вы верите в судьбу?
- Тот, кто верит в Бога, тот верит и в судьбу! - чуть громче обычного сказал Герман Донатович. - Когда я подыхал в карцере (и подох бы!), вдруг меня пронзила словно спасительная молния... и рука сама стала креститься... Я уверовал. Я понял, что только Бог может спасти меня... Так же я понял, что человек лишь разгадыватель Божественных тайн. Все тайны физики, небесной механики, химии - тайны только для нас. А Бог сам творец этих законов. Мы читатели небесных свитков Божественных диссертаций, мы ничего нового не привносим в этот мир, мы лишь копируем секреты Божественной теории уплотнения, мы из одних веществ получаем другие, из одних форм движения материи получаем другие формы движения... Задачи, которые Бог поставил перед носителями свободной воли, - исследования в чистом виде. Всеведение позволяет Богу заранее предвидеть всевозможные комбинации, знать заранее наиболее вероятные решения, в некоторой мере содействовать достижению желательных Ему целей...
- Ив этом нет ничего нового, - настаивал на своем Беляев.
- Ну как же нет?! Ведь Бог не насилует волю людей... Поэтому наши действия часто противоречат Его рекомендациям...
- В этом главный вопрос к Богу, - сказал Беляев. - Зачем ему нужна свобода воли людей? Чтобы убивать друг друга, чтобы гноить в лагерях? Получается, что Бог - зритель. Или в лучшем случае - режиссер известного ему спектакля. А актеры - живые существа, играют невесть что, с чистого листа... И что за задача у Бога? Размножение людей? Нет. Овладение законами мироздания и жизни? Сделать жизнь индивида бессмертной? Чушь. Это противоречит теории размножения, любви, рождения и смерти... Или человек создан Богом лишь как промежуточное звено в какой-то немыслимой цепи? Опять не понятно. Когда у Станислава Лема океан - мыслящее существо, так сказать, местный Бог, это понятно. А то, что у нас Бог воспринимается и изображается в человеческом облике, это не понятно! И потом, на Земле столько у каждого племени богов, что это рушит стройность теории...
Герман Донатович вновь почесал бородку.
- Господь предвидит своеволие и заблуждения людей. То, что Он начал и проводит эксперимент...
- Вот! - прервал его Беляев. - Вот в чем абсурд! Бог проводит эксперимент... Дело ведь в том, что эксперимент проводят от незнания! От самого примитивного незнания! А Бог не может чего-то не знать! Он Бог. Он всеведущ, вездесущ... Вы сами себе противоречите!
- И все же... Он начал и проводит свой эксперимент, основываясь на своем всеведении... Так что человечество имеет большие шансы выйти на правильную дорогу...
- А в чем эта правильная дорога? Можете не говорить, это хорошо известно - до похорон с почестями... Будьте хорошими, добрыми, отзывчивыми... А как насчет конкуренции, зависти? Конкуренцию отбросить, уравнять...
- И об этом в моей теории я рассуждаю...
Делая вид, что он продолжает слушать, Беляев на самом деле перестал это делать. Ему казалось, что Герман Донатович занимается переливанием из пустого в порожнее. Практической пользы от этого переливания - ноль. Ну, закончит он свой труд. А дальше что? Тупик. Продать за хорошие, да ни за какие деньги ему не удастся. Про Бога у нас книжек не печатают, разве только разоблачительные. Да и для себя Беляев вполне не решил проблему Бога. Земной шар вращается вокруг Солнца, планеты, звезды, живые существа... Конечно, легко все эти чудеса передать в творческую лабораторию Бога... И вдруг он выпалил нервно:
- Элементарного вопроса решить не можете, жилищные условия улучшить, а про Бога все знаем! Как же... Высокие материи!
Герман Донатович осекся, а мать тревожно посмотрела на сына.
- Мы же предпринимаем всяческие усилия! - резко сказала она. - Герман Донатович получает развод, в исполкоме мы стоим на очереди, моя кафедра и партбюро хлопочут... Делаем, делаем, Коля!
- Сто лет будете делать!
- А ты что предлагаешь? - спросила мать.
- Вам я ничего предложить не могу!
- Не груби!
- Я не грублю, а тупею от разных теорий! - уже кричал Беляев. - Своего угла нет, а тут теории!
- Замолчи! - бросила мать.
- А чего молчать, - помягче заговорил Беляев. - Тема известная. Мы даже своих жизненных ориентиров боимся, а туда же - про строение вселенной...
Да какая разница, как она устроена! Черт с ней! Устрой свое жилье по-человечески!
- Не горячись, Николай, - сказал Герман Донатович. - Ведь мы делаем все возможное. Нужно время...
- Устрой жилье! А там и о Боге можно с комфортом подумать, книги почитать после трудового дня... Но нужен этот трудовой день, нужна каждодневная отдача, прирост средств...
- Не тебе уж об этом говорить! - сказала строго мать.
И Беляев понял, что его не туда понесло. О своих доходах, достаточно стабильных, о своей сберкнижке он молчал, и ничем не показывал матери, что у него есть доход. Он как отличник к четвертому курсу стал получать Ленинскую стипендию в сто рублей, но матери отдавал сорок, как обычную, и получал ежедневно свой полтинник.
- Это я так, - поправился он, - тоже, возможно, в плане теоретическом...
Он покраснел. Сам только что отрицал абстрактные теории и вдруг принялся резонерствовать. Он взглянул на часы, извинился, что торопится, поспешно надел пальто и шапку и вышел на улицу. Было холодно. Дул пронзительный ветер. Снег сметало с крыш и крутило над землей. Он вышел на угол и огляделся. Черная "Волга" Комарова уже стояла на месте. Беляев быстро подошел к машине, сел рядом с Комаровым.
- Едем? - спросил он.
- Едем, - сказал Комаров и тронул машину.
Комаров включил приемник. Пел Александрович: "Белла-белла..."
Беляев уютнее устроился на сиденье.
- Только задний мост у нее скрипит, - сказал Комаров. - Я осматривал, но разве так заметишь... Ничего, достанем потом новый.
- А кузов как?
- Как новенький! - выпалил Комаров и закурил.
Беляев смотрел на дорогу, на красные огоньки машин, на прохожих и вдруг спросил:
- Есть Бог? Или нет?
Комаров недоуменно блеснул на него линзами очков.
- Конечно, есть, - неуверенно ответил он.
- Нет, ты твердо скажи!
- Бог есть! - с усмешкой и громко сказал Комаров и, подумав, добавил: Иначе жизнь в копейку превратится...
Подъехали к таксопарку, в котором прежде работал Комаров. Он поставил машину между сугробами, сказал: "Подожди!" - и побежал за механиком, которого привел буквально через пять минут, пока Беляев с наслаждением слушал по радио "Неаполитанские песни" в исполнении Александровича. Механик был бородат, но молод.
- Егор, - сказал он.
- Николай, - сказал Беляев. Егор кашлянул и закурил.
- Машина, что надо, сейчас увидишь, Коля! - сразу же запанибрата заговорил Егор и облокотился на спинку сиденья, где сидел Беляев.
- Посмотрим, - неопределенно сказал Беляев. - Сколько просишь? - столь же бесцеремонно спросил он.
- Как договорились, - сказал Егор. - Шестьсот - в кассу, кусок - мне с ребятами...
- Ты помнишь, куда? - спросил Беляев у Комарова.
- Да он туда дорогу проложил, - сказал Егор. Быстро добрались до окраины Москвы, свернули на узкую дорожку и мимо каких-то домиков и сараев, мимо заснеженных заборов, выехали к гаражам. Один гараж, обшитый поржавевшим листовым железом, был открыт и из него падал на снег желтый квадрат света. Остановились. Беляев вышел из машины и увидел великолепную серую, поблескивающую "Волгу". Егор тут же с хозяином гаража принялся открывать капот, багажник, поднимать коврики в салоне, приговаривая:
- Смотрите, смотрите, все как новое... Беляев посмотрел на двигатель, спросил:
- Сколько прошел?
Егор ударил ладонью по черной шляпе воздушного фильтра.
- Это чужой... Двигатель без номера... Так что можно будет ставить какой угодно...
- В ГАИ ничего не скажут? - поинтересовался Беляев.
- А чего там скажут... Так выпущен. Без номера. Комаров, заложив руки в карманы, с барственным видом ходил вокруг машины. Изредка произнося:
- Будь здоров аппарат!
- И покраска замечательная! - воскликнул Беляев.
- Ну, это Жора у нас мастер! - сказал хозяин гаража, кивая на Егора и подмигивая ему.
- Даже я бы так не покрасил, - сказал Комаров.
- Поднатаскан! - сказал Егор.
Отозвав Комарова в сторону, Беляев спросил:
- Ну как твое мнение?
- Машина, конечно, не новая, - начал Комаров. - Я знаю, как их в такси бьют, но еще поездит... Коробку новую сунули, движок - в порядке, резина новая, салон - весь обновили... Днище, конечно, гниловато, - сказал он, - но ничего, поможем обработать...
- Значит, договариваемся?
- Конечно!
Они вернулись в гараж, Беляев еще раз обошел машину, потом полистал техпаспорт и сказал:
- Через час устроит?
- Подождем, - сказал Егор.
- Ну, мы тогда сейчас мигом покупателя привезем! - сказал Беляев и, не оглядываясь, пошел к МОСовской "Волге" Комарова.
Вот уже год Комаров работал в Совмине РСФСР и все нахваливал эту работу: отвезешь-привезешь начальника и халтура! Без всякого там счетчика, контроля, сдачи кассы, чаевых...
Как и договорились, Сергей Николаевич ожидал Беляева в кабинете партбюро факультета, и только Беляев вошел и улыбнулся, Сергей Николаевич понял, что фортуна на его стороне. На всякий случай он спросил:
- Ну как!
Беляев не ответил, лишь поднял большой палец, отчего Сергей Николаевич как-то радостно завибрировал, накинул дубленку, меховую шапку, шарф и уже бежал по длинному институтскому коридору за длинноногим Беляевым.
- Вот уж не думал, не гадал! - приговаривал Сергей Николаевич.
Он был крепким, коренастым, со вздернутым носом. Как секретарь партбюро факультета он вовсю двигал Беляева в очереди на вступление в партию, и вот уже продвинул его почти что к самому вступлению. Год уже Беляев был кандидатом и вот через два дня - 27 декабря 1967 года - на парткоме института его должны были принять в партию окончательно. А не будь этой "Волги"? Неизвестно... Желающих, как говорится, как мух на сахаре...
- Как за министром!- рассмеялся Сергей Николаевич, садясь в черную "Волгу", да еще с такими номерами. При виде этих номеров и инспекторы ГАИ честь отдают.
- Добрый день! - поприветствовал Сергей Николаевич водителя Комарова.
И тот очень любезно, но не опускаясь все же до какого-то рядового доцента, пусть и секретаря факультетского партбюро, произнес:
- Здравствуйте... и уже: добрый вечер!
- Да, уже вечер... Дни мелькают, как спицы в колесе, - сказал Сергей Николаевич, поудобнее устраиваясь на заднем сиденье...
Через двадцать минут были на месте. Снег скрипел под ногами, а в гараже уже оказалась обкрученная веревкой елка.
- Только что перехватил, - сказал Егор, кивая на нее.
А Сергей Николаевич ошалело стоял перед сияющим капотом "Волги" и все дальше сдвигал свою пыжиковую шапку на затылок.
- Неужели это моя машина! - произнес он голосом драматического актера в сцене получения золотых монет. - Не может быть!
По всему было видно, что Сергей Николаевич ошарашен, взгляд его вожделенно блуждал то по мотору, то по салону, то по вновь открытому багажнику.
Для порядка Беляев отошел с ним в сторону и тоном серьезным, близким к равнодушию, спросил;
- Берете?
Сергей Николаевич несколько раз, как бы исполняя чечетку, притопнул ногами.
- Хватаю! Ну, ты, Коля, молодец... А я ведь сомневался... Думаю, ну откуда может студент... Впрочем, я вижу... Молодец! Что касается меня, то тоже можешь быть спокоен...
После этого Беляев сел с Сергеем Николаевичем в машину Комарова. Сам Комаров курил с Егором и хозяином у гаража. Сергей Николаевич переспросил:
- Значит, как договорились, три тысячи?
- Три, - сухо подтвердил Беляев.
Взволнованный Сергей Николаевич вытащил из внутреннего кармана пиджака приготовленную в бумажке пачечку полусотенных бумажек. Не глядя на нее, Беляев сунул ее к себе в карман.
- Пересчитал бы! - сказал Сергей Николаевич.
- Я вам доверяю, как себе, - твердо сказал Беляев.
Затем в машину сел Егор, а Сергей Николаевич вышел. Беляев небрежно достал сверточек и спросил:
- Итак, Егор?
- Кусок шестьсот, - сказал Егор, понимая, что берет многовато для раскрашенной старой таксистской клячи, однако, приведенной им в божеский вид за счет разукомплектовки новых машин такси.
Беляев развернул сверточек, провел пальцем по торцу купюр, как по картам, чтобы услышать упругое шелестение, и наудачу снял чуть больше половины стопы. Егор, обхватив бороду рукой, сосредоточенно смотрел на деньги, а Беляев шлепал ему на колени одну за другой бумажки и вслух считал: раз, два... восемь... Отсчитав тридцать полтинников, Беляев почувствовал, что снял столько, сколько нужно было, и, шлепнув оставшимися двумя бумажками, воскликнул:
- Ровно!
- Да-а, - протянул Егор, складывая бумажки в ровную стопку и убирая ее в карман, подальше, к сердцу. - Фокусник! Надо же, ровно тридцать две бумажки вытащил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46