Ну и пошло у меня - один за одним... Все вместе мы наполнили два патронташа: ни одного свободного гнезда не осталось. И на скамейке, рядком, стояло штук тридцать готовых, не меньше, а мы всё не могли оторваться от стола. Пусть побольше будет, чтобы не терять в тайге времени.
- Хорошо, хорошо, - приговаривал Спиридон Иннокентьевич и сам тоже продолжал набивать, быстрее, чем мы с Кристепом вдвоём. - У меня помощники молодцы. Такие патроны на белку идут. Как только сниму белку с дерева, добрым словом вспомню тебя, Кристеп, и тебя, Ыйген.
Мы и не заметили, как настала пора собираться в школу. Нам к двум часам нужно. Здесь два часа, а в Москве только восемь утра. И там ребята торопятся в школу, но в первую смену.
Я сказал, что иду домой: мама оставляет мне обед в духовке и сердится, если видит, что я его не трогал.
Спиридон Иннокентьевич меня не отпустил:
- Ыйген, подожди! Маме скажешь: с Кристепом обедал. Уха сегодня у нас.
Я согласился не сразу, и Кристеп забрал мою шапку, телогрейку и спрятал где-то в сенях. А туда я не мог один выйти - там Сольджут... Пока Кристеп всё это прятал, мне Спиридон Иннокентьевич объяснял, что у якутов такой закон: если тебе предлагают кусок хлеба и кусок мяса, то нельзя отказываться. Откажешься - большая обида для хозяев.
- А от ухи тоже нельзя отказываться? - спросил я. - Тоже обида?
- От ухи тоже нельзя.
Я остался. Я ведь ничего не знал про этот закон, а мне вовсе не хотелось, чтобы Кристеп и его отец обиделись на меня.
Спиридон Иннокентьевич большим черпаком наливал уху в раскрашенные деревянные миски.
С первой же ложки я понял, как это вкусно! Уха была прозрачная, золотая по цвету. И хотя миску налили до краёв, на дне и по бокам виднелись красные цветы, похожие на розы. А рыбье мясо белое и такое нежное, что положишь кусок в рот - и сам не заметишь, как его проглотишь. И костей мало, и все они крупные, в зубах не застревают. Такая рыба очень даже мне нравится, и хорошо, что я не ушёл домой, а остался обедать.
Мы с Кристепом сидели за столом, а Сольджут под дверью царапался и повизгивал по-щенячьи - очень просился в комнату... Кристеп пустил его, и он первым делом подошёл ко мне и принялся обнюхивать мои ноги.
- Ты не бойся Сольджута, Ыйген, - сказал Спиридон Иннокентьевич. Однако, при нас не тронет никогда. Возьми кусок хлеба, Ыйген, и дай ему.
Я взял горбушку - ту, что побольше, - и поднёс Сольджуту к носу, чтобы не думали, будто я боюсь. Он понюхал, облизнулся длинным розовым языком, но тут же отвернул голову и посмотрел на хозяина. Очень хотелось Сольджуту попробовать свежего домашнего хлеба.
- Можно, Сольджут, хватай, хватай, - кивнул ему Спиридон Иннокентьевич.
Пёс только один раз щёлкнул зубами, и горбушки как не бывало!
Старший хозяин погладил его по загривку, потрепал за ушами:
- Надёжный в тайге, надёжный Сольджут товарищ... Сольджут по-русски... как сказать, не знаю... Как, Кристеп?
- Тот, кто по следу находит, называется "сольджут", - отозвался Кристеп.
- Вот верно... Находит по следу... Мы с ним медведя брали матёрого, поднимали зимой из берлоги. Рысь, однако, встречалась много раз. Он страха не знает, он всегда выручит. Надо будет - и в пожар кинется. Кристеп помнит, наверно: совсем маленького принёс я Сольджута домой; глаза у него недавно открылись - ещё мутные были. Когда принёс, он только молоко лакал, а вкус мяса, вкус хлеба не понимал. Так лучше: малыша когда берёшь, сам его воспитываешь, он хорошо учится промыслу.
Спиридон Иннокентьевич говорил, а Сольджут понимал, что это его хвалят. Он ёрзал по полу, вилял своим крючковатым хвостом, скалился улыбался. Снова подошёл ко мне, уселся на задние лапы и облизнулся. Сейчас он казался меньше, чем когда лаял на меня у ворот, не хотел пускать.
- Оксэ! Вот какой!.. - погрозил ему Кристеп кулаком. - Ты уходи! погнал он его. - В другой раз будешь хорошо знакомиться, сейчас нам некогда: в школу опоздаем из-за тебя.
Мы оделись, хотели уходить, но тут меня подозвал Спиридон Иннокентьевич. Он вынул изо рта трубку:
- Ты к нам приходи чаще, каждый день приходи. Ладно, Ыйген? Мы долго жили в тайге, на зимовье. У Кристепа товарищей не было. Он с белкой дружил, - я принёс ему маленькую. Будешь приходить?
- Конечно, буду, - сказал я. - Мы с Кристепом сразу подружились, как только узнали друг друга. И пока ни разу с ним не поссорились.
- Зачем ссориться? Не надо, охотники в дружбе живут, помогают друг другу, - сказал Спиридон Иннокентьевич.
- Мы тоже, - сказал я, - сегодня помогали, когда готовили уроки.
Нам с Кристепом было пора идти, и Спиридон Иннокентьевич стал собираться к знакомым охотникам. Скоро он с ними на всю зиму уйдёт в тайгу, далеко-далеко. У него такая работа: стрелять без промаха и ставить капканы и ловушки, добывать шкурки пушных зверей.
Сольджут выбежал за нами следом и во дворе вертелся около Кристепа. Тот гнал его, но пёс не послушался, не отстал от нас: хвост задрал и проводил до ворот школы, подождал, когда мы войдём, и медленно потрусил домой.
Примчались мы в самый раз.
Тётка Марфа, наша няня, стояла на крыльце с колокольчиком в руке и размахивала им из стороны в сторону. Очень хорошо, что мы с Кристепом успели. Наша учительница Вера Петровна никак не может терпеть, когда опаздывают. С самого начала, говорит она, надо приучать себя к твёрдому распорядку.
В коридоре на вешалке мы посрывали с себя телогрейки и пошли в класс. Только уселись за парты, отдышаться не успели, как отворилась дверь и через порог шагнула Вера Петровна с портфелем и журналом в руках. Там, в журнале, всё про каждого подробно написано: и какие отметки получает, и как себя ведёт. Если журнал случайно потеряется, я думаю, никто не станет плакать...
Первым уроком была арифметика. Мы достали тетрадки и положили их перед собой раскрытыми. Вера Петровна медленно прошла по всем трём рядам и посмотрела, кто решил, а кто нет... С этого у нас всегда начинается арифметика. Кристеп с соседней парты взглянул на меня и подмигнул. И я подмигнул в ответ.
Учительница вернулась к столу, обвела всех нас глазами - от парты к парте, потом достала из портфеля свою записную книжечку и заглянула в неё. В эту минуту в классе бывает очень тихо. Каждому хочется скорей накрыться шапкой-невидимкой.
Она постучала по столу крашеными ногтями и сказала:
- Сейчас мы все вместе проверим решение задачи, которую я задавала на дом. К доске пойдёт... так... Женя Савельев пойдёт сегодня к доске. А вы, ребята, смотрите: так у вас сделано или не так.
Кристеп прикрыл рот рукой и стал быстро-быстро шептать, не глядя на меня. Но разве в такой спешке разберёшь, что он там шепчет? И что поделаешь, когда тебе говорят: Женя Савельев, иди к доске... Надо идти.
Я остановился у доски, по левую руку от Веры Петровны. Половица под ногой скрипнула.
- Все помнят условие задачи? - спросила Вера Петровна. - Прочитай ещё раз, чтобы освежить в памяти... Читай, Савельев, условие...
Это ещё удачно получилось!.. А то ведь я позабыл, о чём там говорилось. Вера Петровна протянула мне свой новенький задачник в чистой белой обёртке, и я стал громко читать (читаю-то я хорошо):
- "Отец, сын и дочь нашли вместе 200 белых грибов. Отец и сын нашли 175 белых грибов, а сын и дочь 96 белых грибов. Сколько белых грибов нашёл каждый из них в отдельности?"
Я нарочно медленно читал, с выражением. Надо же было успеть придумать, как объяснить!.. Ясно, я же не сумею решить, а она видела - в моей тетрадке всё правильно. Вот спросит: что надо узнать первым действием?.. А мне почему-то считалка в голову лезла: "Пошли вместе, нашли двести".
Кристеп что-то показывал на пальцах, но мы, дураки, не догадались заранее договориться, как показывать сложение, как вычитание и все другие действия... Прохлопали, а теперь стой тут и молчи...
В пионерском лагере под Москвой прошлым летом я много раз ходил по грибы. Но столько ни разу не собирал. Мы с Вовкой, с товарищем моим, вдвоём принесли шестьдесят три, и то все нас хвалили: говорили, что много. А это какая-то глупая задача! Так уж они ровным счётом двести грибов и нашли?.. Разве так бывает? И почему только белые собирали? А опёнки, а рыжики, подосиновики, сыроежки, маслята, лисички - их пропускали, что ли?! И какая разница, кто сколько собрал?! Всё равно на одной большой сковородке будут жариться, все вместе станут их есть. У нас в лагере только так и делали. Попробовал бы кто пожадничать, ему бы показали...
Наверно, я долго уже молчал, потому что Вера Петровна погладила свой мясистый нос и спросила:
- Как же ты хочешь решать эту задачу - задачу такого типа? Расскажи нам. Мы ждём.
Я никак не хотел её решать... Я написал на доске цифру "1", отделил её скобкой, рядом со скобкой поставил жирную точку. Но скобка вышла кривая, я стёр её начисто мокрой тряпкой и написал новую.
- Отнять... нужно отнять, - сказал я: больше нельзя было молчать.
- Подожди... - остановила меня Вера Петровна. - Надо прежде всего рассуждать. А то я скажу - сложить, Костя Макаров - умножить, ещё кто-нибудь предложит разделить! Ты объясни нам, что ты хочешь отнять и почему.
Кажется, и в самом деле нужно было отнять, а что от чего, я не знал. Теперь мне не понравилось, как написана единица, и я подрисовал ей снизу поперечную палочку, чтобы в точности было, как у печатной в книжке.
- Ты самостоятельно решал задачу?
Начинается...
Я, конечно, знал - списывать нехорошо. Но не мог же я подводить Кристепа! Давать списывать кому-нибудь, даже лучшему другу, тоже считается нехорошо. Пришлось ответить учительнице, что да, самостоятельно.
- Значит, сам... А мне вот кажется: просто списал.
Что я мог поделать, если так ей кажется?
- Ладно, Савельев, всё ясно, можешь садиться. Только учти, лучше бы сказать правду.
Я положил мел и пошёл на своё место. И ещё обернулся посмотреть: поставит мне Вера Петровна двойку или, может быть, обойдётся - просто вызовет следующего. Но нет, она посмотрела, как я обернулся, вздохнула и вывела что-то в журнале своей зелёной прозрачной ручкой, как будто нарисовала рыболовный крючок.
Задачу пошёл решать Костя Макаров.
Он у нас арифметику знает лучше всех. Ему двадцать задач решить - всё равно что мне теперь набить двадцать патронов. Костя так застучал мелом по доске, что только осколки сыпались на пол. Потом повернулся лицом к классу и стал, как по книжке, объяснять, что да почему. Вера Петровна сидела на стуле и всё время кивала ему головой. Вдруг на меня посмотрела и сказала:
- Ты, Савельев, слушай внимательно и запоминай...
Я не отрываясь смотрел на доску и думал, когда мне сказать про двойку маме: сегодня или лучше в понедельник утром?
Как день в школе неудачно начался, так он и дальше продолжался!..
На уроке русского языка Вера Петровна снова посоветовалась со своей книжечкой и спросила у Кристепа то самое правило, на которое мы дома писали упражнение. Тут уж настала моя очередь шептать, но он не расслышал, запутался и ничего не мог сказать. Она опять удивилась: как же сумел Кристеп выполнить домашнее задание?.. И - двойку ему!
На последней перемене в коридоре у окна Костя Макаров ни с того ни с сего стал задираться.
- На двоих одну четвёрку получили? - сказал он. - Как будете делить? Домой-то её донесёте?
- А ты как учительница, - сказал я. - Почесал бы ещё нос и в книжечку бы заглянул - так не отличишь от неё, от Веры Петровны.
- А хоть как кто! Двойку свою куда денешь? Ишь, говорит у доски, что сам решал! А сам глазами хлоп-хлоп и сказать ничего не может, тряпкой водит по доске, как тётка Марфа! Ну ещё раз скажи, что сам решал...
- А хоть бы и списал?! Подумаешь, двойка! Я тебе её подарю. Вот мы возьмёмся с Кристепом вместе... Он мне по арифметике поможет, а я ему по русскому. У меня в Москве по русскому меньше четвёрки в четверти никогда не было!
- В Москве, может, и не было. А в Ыйылы попал - двоек нахватал!
Я хотел дать ему раз по уху, чтобы он знал, но тут почему-то Оля вмешалась. Оля Груздева. Маленькая она ростом, её за партой не разглядишь, а говорит так, будто все обязаны её слушаться.
Вот Оля и выпалила:
- И чего ты, Костя, всё про двойки? У тебя их, что ли, не было в школе, да? Верно Женя говорит - совсем как Вера Петровна!
- А ну его, твоего Костю... - сказал я, чтобы ребята не подумали, что я испугался сам с Костей до конца говорить. - Подумаешь, заладил одно и тоже, как попка-дурак...
Костя руки из карманов вынул, прищурил один глаз и нехорошо посмотрел на меня сбоку.
Наверно, мы бы всё-таки подрались, но тут Вера Петровна подошла к нам и сказала:
- Последнего урока у вас не будет: заболел учитель пения, а я должна идти в районо.
Мы с Кристепом первыми побежали на вешалку и шапки, телогрейки надевали уже во дворе, на ходу. А то бы Оля увязалась с нами по дороге. А с девчонками водиться - самое последнее дело!
Мы отбежали подальше и потом пошли медленно. Всегда идёшь медленно, когда несёшь двойку. Тяжёлая она, что ли?
- Плохо, ой плохо... - вздыхал Кристеп. - Ты Веру Петровну хорошо не знаешь... Если у кого есть двойка, она того спрашивает часто. Караулит его...
Я что - я тоже вздохнул. Если будет много двоек, Спиридон Иннокентьевич близко нас не подпустит к патронам, а то и весновать с собой не возьмёт.
Мы уже дошли до нашего домика, отсюда Кристепу шагать одному.
Окна в темноте светились. Значит, мама дома.
2
Всё-таки я решил сказать про двойку в понедельник. Зачем огорчать маму? Ей трудно приходится: она много времени проводит в больнице, устаёт, я же вижу. Так пусть хоть в воскресенье спокойно отдохнёт.
Утром нам некуда было торопиться, и мама жарила оладьи, чтобы я получше поправился, а то, говорит, у меня одни рёбра торчат. Она снимала оладьи со сковородки, поливала сметаной из пузатого глиняного горшочка и ещё успевала рассказывать...
К ним в больницу позавчера привезли девочку из пятого класса нашей школы. Она заболела потому, что мало ела. У неё в крови не хватает этих, ну, красных кровяных шариков... Такая болезнь очень опасная, она называется "белокровие". Я представил себе: порежешь руку или поцарапаешь - и кровь течёт белая, как молоко.
А дальше мама принялась за меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15