"Нина, Нина..."
Она услышала его голос и поняла, что это в самом деле он.
Они думали сразу пуститься в обратный путь, но мама совсем обессилела, как только подоспела помощь. Надо было дать ей отдохнуть, и она тут же заснула.
Пока она спала, Пётр Тихонович осматривал ямщика, чистыми бинтами перебинтовал его раны и сделал какой-то укол. Мало, что медведь его терзал, так ещё и укол понадобился...
Мама спала часа три, а потом они поели как следует; дядя Федя заставил её выпить спирту, чтобы она согрелась и подбодрилась, усадил её верхом на лошадь и повёз в "Хотугу сулус", где я их ожидал.
Я не стану говорить, как мы возвращались в Ыйылы. Пришла наша машина - и поехали... На прощание Дмитрий Романович повторил, чтобы мы с Кристепом летом не забыли заглянуть в гости к нему и его ребятам в Хара-Сайялык, и дядя Федя сказал: "Конечно, приедем".
Не успел я дома раздеться, как ко мне прибежали Костя и Оля. С тех пор как мы уехали, они - все наши ребята - тоже не знали покоя: через Олину маму узнавали, не вернулись ли мы... И теперь они хотели узнать, как мы с Кристепом ездили на поиски, что там было, хорошо ли всё обошлось.
Я им рассказал, как нам удалось спрятаться в кузове и как дядя Федя всё же нас обнаружил, но мы поехали дальше, как искали маму и сколько самых разных людей отправились за ней в тайгу. Как наконец нашли её...
Оля всё время хлопала себя по коленкам и ахала, а мне нравилось, что она так внимательно меня слушает.
Потом она рассказывала, как Вера Петровна сказала, что раз так, конечно, я контрольную по арифметике отдельно писать не буду - просто она меня лишний раз вызовет. Ну, ещё как все ругались, что мы с Кристепом без спросу уехали на поиски, что мы будем там мешать...
Они посидели и стали собираться. А я в тот день, конечно, в школу не пошёл: отдыхал после дороги и после всего, что было. На завтра приходилось воскресенье - совсем хорошо!
С утра ко мне прибежал Кристеп. Он рассказал, что его мать пробовала ругаться за то, что он тайком уехал со мной. А он ей в ответ: отец всегда говорит, что охотники не могут бросать друг друга в беде, должны обязательно помогать... Она только головой покачала, но больше Кристепа не ругала. Но на всякий случай мне надо будет к нему зайти, - это он сказал. Его мать хочет меня видеть: она ведь не видела меня - я ещё ни разу не заходил к нему с тех пор, как она вернулась из деревни, от бабушки.
Мы не знали, чем нам заняться, но тут на помощь пришёл дядя Федя. Он тоже никуда с утра не ушёл: собирался снаружи заливать дом водой.
Здесь все так делают: когда наступают холода, таскают вёдрами воду и из ковша плещут на бревенчатые стены.
Мороз сразу схватывает воду, она на глазах превращается в лёд, закупоривает все щели, и холодный воздух с улицы не может проникнуть в дом - закрыта ему дорога.
Мама дала мне и Кристепу кружки; дядя Федя таскал воду из колодца во дворе и сам тоже поливал из ковша.
Втроём мы быстро управились. Со всех сторон наш дом был закован в лёд. Вот как: сам лёд холодный, а в комнате от него теплее.
День был морозный, и вода на стене сразу становилась льдом. И когда я один раз сплюнул, на снег упала льдинка... На лету мороз её прихватил! А я раньше не верил, что так может быть.
Когда мы вернулись в комнату, мама по телефону разговаривала с Петром Тихоновичем: он сам находился в больнице, а ей не разрешил выходить на работу, велел, чтобы она отогревалась и отлёживалась. Она бы всё равно пошла, но дядя Федя за ней следил и не пускал.
- Ну тебя, ещё потеряешься, - говорил он ей и не давал одеваться.
Она и смеялась, и сердилась, жаловалась Петру Тихоновичу, но тот дядю Федю одобрял.
Выходить она не выходила, зато часто звонила в больницу: как чувствует себя ямщик. Его привезли сюда вчера вместе с нами. Я не всё понимал, о чём она спрашивала Петра Тихоновича, но одно разобрал: ямщик пришёл в сознание, больше не бредит, а лежать ему придётся долго - раны тяжёлые. Но пусть она не беспокоится - ямщика лечит он сам.
Только мама повесила трубку, не успела отойти, снова раздался звонок, громкий и долгий. Телефонистка сказала, что товарища Маковского вызывает Якутск, пусть он подойдёт, если дома.
Дядя Федя минут пятнадцать разговаривал с Якутском. Слышимость была плохая, и ему приходилось громко кричать, зажимая рукой другое ухо, одно и то же несколько раз переспрашивать и самому одно и то же повторять. Когда он поговорил, стукнул кулаком по столу.
- Вот глупость!.. - сказал он маме. - Вызывают немедленно в Якутск, в геологоуправление, чтобы я им лично объяснил, почему решил увеличить район обследования... Всё этот бестолковый Сергей!.. Его работа! И обязательно надо завтра с утра там быть, потому что начальник управления улетает в Москву.
- Ты с ним самим разговаривал? - спросила мама.
- Нет, с заместителем. Если бы с ним самим, может быть, отговорился бы от поездки. А так - я ещё успеваю сегодня, на последний самолёт.
- А что, Федя, у тебя могут быть неприятности? - спросила мама, немного подумав.
- Не знаю... Ведь решение совершенно правильное, на пользу дела. Думаю, что я сумею доказать это. И вообще поговорить там по душам...
И снова стал крутить ручку - звонить в аэропорт, чтобы ему оставили билет.
Мама спросила у него про неприятности, потому что не знает... А я же слышал всё, и дядя Федя мне объяснял, когда я был там, у него в экспедиции. И времени они нисколько не потеряют, и прямой дорогой выйдут на озеро... Оно называется... Ытык-Кюёль - вот как!
Дядя Федя не хотел, чтобы мама ехала его провожать: она же устала. Но она захотела поехать, и мы все втроём его провожали: мама, Кристеп и я. За нами из гаража пришла машина, та самая, на которой мы ездили в Хара-Сайялык и "Хотугу сулус". Только шофёр был другой, незнакомый, а тот, наверно, отдыхал с дороги.
Большой зеленоватый самолёт уже прилетел из Якутска: он стоял на поле, напротив вокзального домика. Самолёт ждал пассажиров, и ещё лётчики отдыхали перед обратной дорогой: сидели в буфете и пили чай с бутербродами.
К самолёту нас никто не пустил бы, прощались мы в зале ожидания, откуда выходят на посадку.
- Дядя Федя, а мы пойдём на охоту на зайцев? - спросил я. - Вы обещали, помните?
- Помню. Конечно, пойдём, - ответил он. - Вот я послезавтра вернусь, и в следующее воскресенье прямо с утра отправимся. Готовь, Кристеп, свою "тозовку". Я тут знаю хорошие места: там очень много всегда бывает зайцев. Мама приготовит отличное жаркое.
На прощание он её поцеловал.
- Смотри, пожалуйста, больше не пропадай, - сказал он ей. - Ты следи за ней, Женя, в оба глаза. Остаёшься в доме за главного мужчину.
Он и меня поцеловал, а Кристепу пожал руку.
В окно было видно, как дядя Федя с небольшим чемоданчиком в руках поднялся по крутой лесенке в самолёт и обернулся: махнул нам шапкой. Хоть и не мог оттуда разглядеть нас, но знал, что мы следим за ним.
Лесенку откатили - она на колёсах, дверь плотно захлопнулась изнутри, и стали вращаться два больших винта, завихрился снег. Настоящая вьюга поднялась возле самолёта.
- А он... не упадёт? - спросил я у мамы.
- Что ты, что ты! - замахала она руками. - Как он может упасть? Лётчики здесь опытные, и механики опытные.
Самолёт побежал по полю, оторвался от земли и скрылся в облаках. А мы вернулись домой.
Мама принялась готовить обед.
У неё оставался ещё большой кусок медвежатины. Он был тёмно-красный; если не присмотреться, то просто чёрным мог показаться; и замёрзший, твёрдый как камень. Но в комнате, в кастрюле на плите, быстро оттаял. Мама привернула к столу мясорубку: она хотела пожарить котлеты.
Так ему и надо, этому медведю! Не шатался бы по тайге, а спал бы в берлоге, и ничего бы с ним не случилось: весной спокойно бы проснулся и гулял...
Кристеп и я договаривались с Олей и Костей встретиться в четыре часа: пойти походить на лыжах, пока можно. А времени до четырёх оставалось много.
- Мама, - сказал я, - ты слыхала: дядя Федя говорил, что там, куда мы пойдём, много зайцев?
- Ну, слыхала...
- Вот и получится: зайцы будут бегать у нас под носом, а патронов не хватит. Что мы тогда будем делать?.. Мы с Кристепом набьём побольше. А?
- Ещё только этого не хватало! - закричала она и перестала вертеть мясорубку. - Только этого у нас не было! Комнату взорвёте, и все мы взорвёмся. Ты этого хочешь?
- Ну да, взорваться я хочу!.. Вот ничего не знаешь, а говоришь. Мы сколько раз набивали с Кристепом для Спиридона Иннокентьевича, когда он собирался в тайгу на промысел. Он говорил, что мы научились набивать не хуже, чем он сам! Он в тайге вспоминает нас добрым словом. А "тозовку" "тозовку" он подарил Кристепу!.. Значит, можно? Значит, доверяет? А ты... "взорвёмся"!
Она молчала, слушала, но смотрела на меня всё же недоверчиво, головой покачивала.
- Причёска у тебя как у мальчишки, а боишься, как девчонка, - сказал я.
- Порох... Порох вам в руки? - сказала она.
- Однако, патроны умеем набивать, - сказал Кристеп; это я незаметно его подтолкнул.
Наверно, его слова своё дело сделали. Мама очень неохотно, но всё же вытерла мокрые руки о фартук, отперла в шкафу нижний ящик и достала оттуда кожаные мешочки с порохом и дробью и коробку, где хранились пустые гильзы.
- Ну смотрите... - сказала она.
- Вот так лучше, - сказал я и скорей забрал у неё мешочек. - Кто остался за главного?
Мы устроились на полу, на медвежьей шкуре возле тахты, и набивали патроны один за другим... Послезавтра или через два дня дядя Федя вернётся, и в воскресенье с утра, ещё затемно, мы пойдём на зайцев. Мама тоже встанет в это время - она приготовит завтрак и крикнет с порога вслед:
"Доброй охоты!"
А пойти однажды на охоту - и всё будет, как Спиридон Иннокентьевич объяснял нам тогда с Кристепом про настоящего мужчину и настоящего охотника.
Вот я уже и всё рассказал, как было в самом начале, когда мы с мамой приехали в Ыйылы, на Север... А теперь у нас ещё очень много дней впереди.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15