Один ребенок – это так мелко и незначительно по сравнению с несколькими миллиардами жизней, но он для начала мог бы спасать людей по одному.
Я осушаю стакан и чувствую, как алкоголь обжигает мне горло. Я уже пьян, но пьян недостаточно.
Черное такси довозит меня до дома. Я нащупываю ключи, захожу внутрь, иду наверх, наклоняюсь над унитазом, и меня рвет. Потом я поливаю лицо холодной водой, и она стекает по моей шее и груди.
Из зеркала на меня смотрит бледный, озлобленный незнакомец. В его зрачках я вижу Микки с окровавленным полотенцем, Даж за колючей проволокой и Люка подо льдом.
Кажется, у меня не осталось других воспоминаний. Пропавшие дети, обиженные дети, мертвые дети заполняют мои мысли. Младенцы, утонувшие в ванне, карапузы, впавшие в кому, дети, отправленные в газовые камеры, похищенные с игровых площадок, задушенные подушками. Как я могу винить в чем-то Бога, когда сам не уберег одну-единственную девочку?
37
Напротив Королевского суда рабочий разгружает грузовик с манекенами. Мужские и женские тела застыли в пластиковой оргии, разметав волосы париков или блестя идеальными лысинами. Водитель носит по два манекена зараз, перекинув их через плечо и поддерживая за ягодицы, чтобы не упали. Я вижу, как он усмехается, когда таксисты начинают сигналить, а офисные служащие выглядывают из окон.
Я стою и любуюсь. Иногда так славно улыбнуться. Но это состояние непродолжительно.
Рэйчел Карлайл поднимает на меня глаза, когда я подхожу к ней в коридоре. Ее взгляд не совсем сфокусирован, а улыбка рассеянная, словно она меня не сразу узнает. Свет, проникающий сквозь высокие окна, преломляется в стеклах, рассеиваясь прежде, чем достигает глубин мраморного зала.
Я отвожу Рэйчел в сторону. Отыскав пустой кабинет, я пересказываю ей историю, услышанную от Кирстен, стараясь ничего не упустить. Когда я дохожу до того места, где Микки пришлось идти по Лондону одной, поздно вечером, Рэйчел зажмуривается, стараясь отогнать от себя эту картину.
– Где сейчас Кирстен?
– У нее началось заражение крови. Следующие сорок восемь часов станут решающими.
На лице Рэйчел написано сочувствие. Ее способность прощать для меня загадка. Я даже представляю себе, как она будет молиться за Кирстен и поставит за нее свечку. На самом деле Рэйчел имеет право ненавидеть и ее, и меня. Я вселил в нее надежду, и взгляните-ка на нас сейчас.
Она же винит только себя:
– Если бы я не попросила Алексея заплатить выкуп, ничего бы не произошло.
– Нет. Он наказывал их за то, что случилось с Микки, а не за то, что сделали вы.
Ее голос срывается:
– Я просто хотела ее вернуть.
– Знаю.
Я смотрю на часы. Мы должны уже быть в зале. Рэйчел немного медлит, собираясь с силами, прежде чем выйти из комнаты. Коридоры и рекреации несколько опустели. На лестнице стоит Грач. Эдди Баррет помещается на три ступеньки выше, так что их лица находятся на одном уровне. Грач выглядит воодушевленным, а Эдди рычит, жестикулирует и только что не давится воздухом.
Рэйчел берет меня за руку, чтобы удержаться на ногах.
– Если Алексей получил тогда требование о выкупе, почему он ничего не сказал?
– Думаю, он не хотел, чтобы вмешивалась полиция.
– Да, но потом, когда Микки не вернулась домой, он мог бы сообщить об этом.
Я не знаю ответа. Подозреваю, что он не хотел афишировать свою ошибку. Он также довольно самоуверен и, скорее всего, надеялся найти Микки раньше полиции. Наверное, он знал, как близко она подошла к дому – меньше чем на восемьдесят пять ступенек. Наверное, это рвало ему душу.
Лорд Коннелли заставляет себя ждать. Он входит в зал заседаний в десять минут одиннадцатого, и все встают. Потом он аккуратно кладет свой деревянный молоточек по правую руку, по левую ставит стакан воды.
Появляется Говард. Он сжимает Библию с красными закладками. У него синяки под глазами, но вид весьма решительный. Эдди Баррет пожимает ему руку, и Говард отвечает усталой улыбкой.
Советник Фиона Хэнли уже на ногах.
– Ваша честь, возможно, мне придется придать разбирательству неожиданное направление. В связи с информацией, полученной в выходные, корона более не противится просьбе защиты и просит пересмотреть это дело в наиболее удобные для суда сроки.
Поднимается шум. В воздухе нарастает напряжение, глаза обращаются к Говарду. Не думаю, что он понимает, что происходит. Даже Эдди Баррет выглядит потрясенным.
– В мой кабинет, – говорит лорд Коннелли. Он покидает сцену, как крестоносец в черном шлеме.
Мы вчетвером ждем в приемной. Эдди Баррет и Грач перешептываются в углу. Грач улыбается: выражение, которое на его лице кажется неестественным. Тем временем Фиона Хэнли избегает моего взгляда и кутается в свою мантию.
Помощница лорда Коннелли, грудастая негритянка, приберегает свою ослепительную улыбку для его чести. Она работает на него пятнадцать лет, и о них ходят всевозможные слухи.
– Он примет вас прямо сейчас, – говорит она, указывая на дверь.
Эдди отступает назад и пропускает мисс Хэнли, слегка склоняя голову и показывая свою лысину, похожую на тонзуру.
Перед столом судьи стоят только три стула. Я прислоняюсь спиной к книжным полкам, идущим вдоль стен. Лорд Коннелли снимает парик. Его собственные волосы, почти такие же белые, аккуратно подстрижены над ушами. В его голосе звучат нотки учителя частной школы.
– Я потратил четыре дня на то, чтобы составить заключение, а теперь вы выкидываете такое! – Его взгляд останавливается на Фионе.
– Прошу прощения, ваша честь, но я узнала об этом только вчера поздно вечером.
– И чья же это блестящая идея?
– Поступила новая информация…
– Которая бросает тень сомнения на виновность мистера Уэйвелла?
Она колеблется:
– Которая привносит некоторые трудности.
– Надеюсь, что в ваших словах нет никакого подтекста.
Эдди Баррет вне себя от восторга. Судья осаживает его взглядом:
– А вы держите свои мысли при себе, мистер Баррет. Мне достаточно вас в зале заседаний, и здесь я подобного не потерплю.
Улыбка исчезает с лица Эдди. Поднявшись, лорд Коннелли обходит стул и берется за спинку. Его взгляд останавливается на мне.
– Я понимаю, что больше не могу обращаться к вам как к полицейскому, инспектор Руиз, но, возможно, вы проясните для меня ситуацию.
– У полиции появился новый свидетель.
– Свидетель или подозреваемый?
– И то и другое.
– Давая показания несколько дней назад, вы высказали мнение, что Микаэла Карлайл, возможно, жива. Вы все еще придерживаетесь этого мнения?
– Нет, ваша честь.
В его глазах мелькает грусть.
– И этот новый свидетель заставил вас усомниться в том, что произошло?
– Она призналась в том, что похитила Микаэлу Карлайл и послала требование о выкупе. Она согласна подтвердить под присягой, что Микки отпустили на свободу, не нанеся ей никакого ущерба.
– А что потом?
– Мы полагаем, что Микки дошла до Долфин-мэншн.
Теперь судья понял, куда я клоню. Он стискивает зубы, словно пытается их раскрошить.
– Это невероятно!
Эдди вмешивается:
– Мы подаем прошение о выпуске под залог, ваша честь.
– А вы не открывайте рта.
Я повышаю голос, стараясь их перекричать:
– Говард Уэйвелл убил ребенка! Он должен оставаться в тюрьме!
– Чепуха, – бормочет Эдди. – Он, конечно, странный и не особенно симпатичный, но когда я в последний раз так выглядел, это не было преступлением. Мы оба можем быть за это благодарны.
– Вы оба можете помолчать, – говорит лорд Коннелли, размышляя, на ком бы сорвать злость. – Следующий, кто издаст хотя бы звук, будет привлечен к ответственности за неуважение к суду.
Он обращается ко мне:
– Инспектор Руиз, я надеюсь, вы объясните семье этой несчастной девочки, что происходит.
– Да, ваша честь.
Он поворачивается к остальным.
– Я собираюсь удовлетворить прошение об апелляции. Я также позабочусь о том, чтобы у защиты была возможность ознакомиться с новыми уликами. Я за честную игру. Вы можете просить о выпуске под залог, мистер Рэйнор, но напоминаю вам, что ваш клиент был осужден за убийство и презумпция виновности должна сохраняться…
– Ваша честь, мой клиент серьезно болен и нуждается в медицинской помощи, которую не может получить в тюрьме. Соображения гуманности перевешивают…
Лорд Коннелли грозит ему пальцем:
– Сейчас не время и не место. Делайте свои заявления в суде.
Дальнейшее слушание проходит в тумане юридических споров и плохого настроения. Прошение об апелляции удовлетворено, и лорд Коннелли назначает пересмотр дела, но отказывается отпускать Говарда из тюрьмы. Вместо этого он приказывает перевести его в больницу и приставить к нему вооруженную охрану.
За пределами зала заседаний царит настоящий ад. Репортеры орут в телефонные трубки и пытаются пробиться к Рэйчел, выкрикивая вопросы и ответы, словно желая, чтобы она с ними согласилась.
Она обхватывает меня сзади за пояс, прижимаясь грудью к моей спине. Это похоже на свалку в регби, когда пытаешься пересечь линию. Эдди Баррет, от которого мы не ждали спасения, берет портфель и размахивает им из стороны в сторону, как косой, очищая дорогу.
– Наверное, надо подумать о другом выходе, – орет он, показывая на дверь с табличкой «Служебный вход».
Эдди поднаторел в отступлениях из залов заседаний через подвалы и черные ходы. Он ведет нас по коридорам, мимо офисов и камер, все дальше внутрь здания. Наконец мы выходим на мощеный двор, где стоят переполненные мусорные контейнеры, а над головой натянута проволочная сетка, чтобы не залетали голуби.
Ворота автоматически открываются, в них въезжает машина «скорой помощи». Говард ждет на каменном крыльце, закрыв голову руками и разглядывая носы своих стоптанных ботинок. Полицейские и тюремные охранники стоят по обе стороны от него.
Эдди зажигает сигарету, прикрыв ее руками и наклонив голову. Дым проплывает мимо его глаз и рассеивается, когда он выдыхает. Он предлагает сигарету и мне, и я внезапно чувствую к нему расположение, словно мы два солдата, пропавшие на поле боя.
– Вы знаете, что это он сделал.
– Он так не думает.
– А как вы сами думаете?
Эдди хихикает:
– Если вам нужны исповеди, обратитесь к Опре.
Рэйчел стоит рядом и смотрит на Говарда. Санитары открывают заднюю дверь машины и вытаскивают носилки.
– Можно с ним поговорить? – спрашивает она.
Эдди это кажется хорошей идеей.
– Я просто хочу спросить о его здоровье.
Эдди смотрит на меня. Я пожимаю плечами.
Рэйчел пересекает двор. Полицейские отступают, и она склоняется над носилками. Я не слышу, о чем они говорят, вижу только, как она кладет руку ему на плечо.
Эдди поднимает лицо к квадрату неба над нашими головами.
– Чего вы добиваетесь, инспектор?
– Я пытаюсь найти истину.
Он склоняет голову, демонстрируя свое почтение и одновременно несогласие.
– Мой опыт подсказывает мне, что каждая истина есть ложь. – Черты его лица смягчились, и оно кажется неожиданно нежным. – Вы сказали, что похитители отпустили Микки. Когда это было?
– Вечером в среду.
Он кивает.
Я помню ту ночь. Я видел, как у Рэйчел брали интервью в десятичасовых новостях. Поэтому ее не было дома, когда Микки позвонила в домофон. Я работал в офисе, читал показания. Мысленно я расставляю каждого участника на то место, где он должен был находиться. Я поднимаю крышу Долфин-мэншн и помещаю туда людей или убираю их, как будто играю с кукольным домом. Миссис Суинглер, Кирстен, Рэй Мерфи… Микки я ставлю на крыльцо. Она звонит, но никого нет дома.
Одной детали не хватает. Я отворачиваюсь от Эдди и иду через двор к Говарду. Санитары уже поднимают носилки в машину.
– Что ты делал в среду вечером, Говард?
Он тупо смотрит на меня.
– Накануне того дня, когда отправился в тюрьму. Что ты делал?
Он прокашливается:
– Практиковался в хоре. За семь лет я ни разу не пропустил занятия.
Нужна пауза, чтобы информация усвоилась. Достаточно одного сердечного удара, даже меньше – интервала между сердечными ударами. Я был дураком. Я слишком много времени потратил, сосредоточившись на том, чтобы найти Кирстен, и упустил из виду другие варианты.
Спустя несколько секунд я уже бегу по улице, пытаясь поймать такси. Одновременно ору в трубку что-то бессвязное. У меня нет всех фактов. Но у меня их достаточно. Я знаю, что произошло.
Следы краски для волос на полотенце Микки постоянно волновали меня. Джерри Брандт не красил ей волосы, а зачем Говард стал бы утруждать себя подобным?
«Я не плачу дважды», – сказал Алексей. Теперь я понимаю, что это значит. Он не устраивал похищения Микки, но, как и Кирстен с Рэем, воспользовался шансом. Он хотел вернуть дочь, единственное свое совершенное создание. Поэтому он тайно выплатил выкуп. Ни полиции, ни огласки. И когда Микки дошла до дома, именно Алексей нашел ее. Потому что он ее ждал.
А потом он осуществил свой план, который основывался на том, чтобы убедить весь мир, что Микки мертва. Сначала он думал, что сможет свалить вину на похитителей. Он взял бы у Микки кровь или вызвал бы у нее рвоту, подкинул бы улики и заставил бы всех поверить, что она умерла в руках людей, которые ее украли. К сожалению, он не знал, кто они. А затем подвернулась счастливая возможность: готовый подозреваемый с извращенной сексуальностью и без алиби. Говард Уэйвелл. Такую прекрасную возможность нельзя было упустить.
А что с Микки? Он ее спрятал: вывез из страны, вероятнее всего, на борту яхты. Он изменил ее внешность и имя.
Я не знаю, на что рассчитывал Алексей в будущем. Возможно, собирался однажды, когда пройдет достаточно времени, привезти ее в Британию под другим именем или же, наоборот, присоединиться к ней за границей.
План был бы безупречным, если бы не Джерри Брандт, неудачник, наркоман и азартный игрок, решивший, что может вечно есть яблоки с одной яблони. Просадив свою долю от первого выкупа, он вернулся в Англию с намерением провернуть все во второй раз. Тело Микки не было обнаружено, у него оставались ее локон и ее купальник. Кирстен тотчас же узнала, что Джерри вернулся. Она поговорила с Рэем Мерфи. Жадность и глупость Брандта угрожали им обоим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44