Ее веки кажутся притянутыми ко лбу с помощью проволочек. Я слышал, что это называется кройдоновым лифтингом: волосы поднимают так высоко, что подтягивается все лицо.
Вытащив кошелек, я достаю три двадцатки. Она пересчитывает их взглядом.
– В Тоттенхэме есть клиника. Ее взяли туда. Там дорого. Но тихо.
Я кладу в стопку еще две двадцатки. Она хватает деньги, и они исчезают у нее под халатом, как по волшебству. Потом она наклоняет голову, словно прислушиваясь к шуму дождя.
– А ведь я вас знаю. Вы цыган. – Мое удивление ей льстит. – Говорили, что у вашей матери есть дар.
– Откуда вы ее знаете?
– А вы не узнаете свое племя? – Она грубо кудахчет, давая понять, что и сама цыганка. – Однажды ваша мать предсказывала мне судьбу. Она сказала, что я всегда буду красавицей и смогу получить любого мужчину, какого захочу.
Почему-то мне кажется, что мама имела в виду не количество.
У Даж и правда был дар: дар спокойно вникать в ситуацию и предсказывать очевидное. Она брала у людей деньги и заводила в них пружинку вечной надежды. А потом, вытолкав их за дверь, бежала в местный бар и покупала себе водки.
Наверху что-то падает. Миссис Уайльд испуганно смотрит на потолок.
– Это одна из моих старых девочек. Она иногда у меня остается.
Но ее бледно-голубые глаза выдают ее, и она вытягивает руку, чтобы удержать меня на месте.
– Я сейчас дам вам адрес клиники. Там могут знать, где она сейчас.
Я отталкиваю ее руку и поднимаюсь по лестнице, заглядывая через перила наверх. На первой площадке три двери, две открыты, одна закрыта. Я тихо стучу и поворачиваю ручку. Заперто.
– Не трогайте меня! Оставьте меня в покое!
Это детский голос – тот самый, который я слышал по телефону в ночь передачи выкупа. Я отступаю на шаг назад, упираюсь спиной в стену, и в проеме двери остается только моя протянутая рука.
Первая пуля проходит в шести дюймах справа от ручки на уровне живота. Я тяжело опускаюсь на пол, ударяюсь ногами о противоположную стену и испускаю низкий стон.
Миссис Уайльд кричит снизу:
– Это моя дверь? Если это моя дверь, черт возьми, вы за это заплатите.
Вторая пуля пронзает дерево в футе от пола. Снова раздается голос миссис Уайльд:
– Да, это она! Теперь я открываю вам счет, черт возьми!
Я сижу тихо и прислушиваюсь к собственному дыханию.
– Эй вы, там, – раздается голос, чуть громче шепота. – Вы мертвы?
– Нет.
– Ранены?
– Нет.
Женщина за дверью чертыхается.
– Это я, Винсент Руиз. Я пришел вам помочь.
Долгое молчание.
– Пожалуйста, впустите меня. Я пришел один.
– Не приближайтесь. Прошу вас, уходите. – Теперь я узнаю голос Кирстен, просто он охрип от мокроты и страха.
– Не могу.
Снова долгое молчание.
– Как ваша нога?
– На полдюйма короче.
Миссис Уайльд кричит снизу:
– Я позвоню в полицию, если за мою дверь не заплатят!
Глубоко вздохнув, я говорю Кирстен:
– Можете оставить оружие, если пристрелите свою хозяйку.
Она смеется, но сразу заходится резким кашлем.
– Я вхожу.
– Тогда мне придется вас застрелить.
– Не придется.
Я поднимаюсь и подхожу к двери.
– Может, откроете?
Долгое ожидание – потом два металлических щелчка. Я поворачиваю ручку и толкаю дверь.
Тяжелые шторы опущены, и комната в полутьме. Высокие потолки, на двух стенах зеркала. Центр комнаты занимает большая железная кровать, и на ней среди покрывал устроилась Кирстен, согнув колени и положив на них револьвер. Она подстриглась и перекрасилась в блондинку. Теперь волосы, завившиеся от пота, спадают ей на лоб мелкими кудряшками.
– Я думала, что вы умерли, – говорит она.
– То же могу сказать о вас.
Она кладет подбородок на ствол и потерянно смотрит в угол. Дешевая люстра у нее над головой ловит лучики света, проникающие из-за штор, а зеркала отражают происходящее – каждое под своим углом.
Я присаживаюсь на подоконник, прижимая спиной шторы, и слушаю, как капли дождя стучат по стеклу.
Кирстен слегка шевелится и морщится от боли. На полу вокруг кровати валяются коробочки с обезболивающими средствами и обрывки фольги.
– Могу я осмотреть рану?
Не ответив, она поднимает рубашку, так что мне видна пожелтевшая повязка, заскорузлая от крови и пота.
– Вам нужно в больницу.
Она опускает рубашку, но не отвечает.
– Вас многие ищут.
– И вы всех обскакали.
– Можно вызвать «скорую»?
– Нет.
– Хорошо, тогда просто поговорим. Расскажите мне, что случилось.
Кирстен пожимает плечами и опускает револьвер, положив руки между бедер.
– Я увидела для себя удачную возможность.
– Поиграть с огнем.
– Начать новую жизнь. – Она недоговаривает. Облизывает губы, собирается с мыслями и начинает заново: – Сначала это была просто шутка, знаете, такая игра «что если», которой развлекаются от нечего делать. Рэй обеспечивал техническую сторону дела. Он раньше работал в канализации. А я следила за мелкими деталями. Поначалу я даже думала, что Рэйчел могла бы нам подыграть. Мы все удачно провернули бы, и она наконец получила бы то, чего заслуживала, от отца или бывшего мужа. Они были перед ней в большом долгу.
– Но она не стала подыгрывать?
– Я не спрашивала. Я знала ответ.
Я оглядываю комнату. На обоях рисунок в виде пчелиных сот, и в каждой восьмиугольной ячейке – очертание женской фигуры в новой сексуальной позе.
– Что случилось с Микки?
Кажется, Кирстен меня не слышит. Она рассказывает историю в своем темпе.
– Все было бы прекрасно, если бы не Джерри Брандт. Микки вернулась бы домой. Рэй был бы жив. Джерри не должен был ее отпускать… одну. Он должен был отвести ее домой.
– Я не понимаю. О чем вы говорите?
На ее лице появляется слабая улыбка, но губы не раздвигаются.
– Бедный инспектор. Вы так до сих пор и не поняли, да?
Истина растет во мне, как опухоль, клетки которой удваиваются, заполняя пустоты в моей памяти. Джерри сказал, что отпустил ее. Это были его последние слова.
– Мы держали ее всего несколько дней, – говорит Кирстен, грызя ноготь. – А потом он заплатил выкуп.
– Выкуп?
– Первый.
– То есть как это «первый»?
– Мы не собирались причинять ей вред. Получив выкуп, мы сразу велели Джерри отвести ее домой. Он должен был оставить девочку в конце улицы, но запаниковал и бросил ее у станции метро. Чертов придурок! Он всегда был слабым звеном. С первого дня все только портил. Должен был присматривать за Микки, но не смог устоять перед тем, чтобы вернуться на Рэндольф-авеню и полюбоваться на телевизионщиков и полицейских. Мы никогда не взяли бы его, да только нам нужен был кто-то, кто присматривал бы за Микки и кого она не смогла бы опознать. Говорю же, мы собирались ее отпустить. Она сказала Джерри, что знает дорогу домой. Сказала, что сделает пересадку на «Пиккадилли-серкус» и сядет на линию Бейкерлоо.
Эта информация, подобно тепловатой тошноте, переполняет мой желудок. Рассудок пожирает детали. Мистер и миссис Бёрд видели Микки на станции «Лестер-сквер». Это за одну остановку до «Пиккадилли-серкус».
– Но раз вы ее отпустили, что случилось?
Ее отчаяние достигло предела.
– Говард!
Я не понимаю.
– Случился Говард, – повторяет она. – Микки пришла домой, но наткнулась на Говарда.
Боже мой, нет! Только не это! Это был вечер среды. Рэйчел не было дома. Она выступала в десятичасовых новостях и обращалась за помощью. Я помню, как видел ее по телевизору в участке. Там показали кадры с пресс-конференции, состоявшейся днем.
– Говорю вам, мы не собирались ее обижать. Мы ее отпустили. А потом вы нашли полотенце в крови и арестовали Говарда. Я хотела умереть.
Картинка возникает сама собой. Я вижу маленькую, перепуганную девочку, которая боится выходить на улицу, но которой пришлось одной идти по городу. Она почти справилась. Остались только ступеньки – даже не все восемьдесят пять. Говард нашел ее на лестнице.
Мои ноги слабеют, и я с трудом встаю. Словно все внутренности стали жидкими и хотят вылиться на пол, пузырясь и блестя. Боже мой, что я наделал! Я не мог ошибаться больше. Али, Рэйчел, Микки – я всех их подвел.
– Вы не представляете, сколько раз мне хотелось все изменить, – говорит Кирстен. – Я сама привела бы Микки домой. Я подвела бы ее к самой двери. Поверьте мне!
– Вы же были подругой Рэйчел! Как вы могли так с ней поступить?
На какой-то момент ее печаль сменяется злостью, но это отнимает слишком много сил. Она шепчет:
– Я не хотела причинять им боль… ни Микки, ни Рэйчел.
– Тогда почему?
– Мы крали у самого главного вора, мы брали деньги у Алексея Кузнеца, настоящего чудовища. Он же убил собственного брата, боже мой!
– Вы хотели сразиться с самым большим задирой на детской площадке.
– Мы живем в феодальный век, инспектор. Мы воюем за нефть и предлагаем программы реконструкции в обмен на политические выгоды. У нас больше охранников на парковках, чем полицейских…
– Ради бога, избавьте меня от речей.
– Мы никому не хотели причинять зла.
– Рэйчел пострадала бы в любом случае.
Она поднимает на меня мокрые глаза, в которых кажется, видна соль.
– Я не хотела… мы отпустили Микки. Я никогда бы… – Она роняет руку с револьвером на одеяло, потом опускает голову и, качая ею, бормочет: – Мне жаль… Мне так жаль…
Эта жалость к себе раздражает меня. Я вытягиваю из нее остаток истории. Кирстен не смотрит на меня, описывая подвал и подземную реку. Рэй Мерфи пригнал туда под землей лодку и нарисовал для Джерри Брандта карту. Тому надо было пройти только несколько сотен футов, а потом передать Микки через сточный люк.
– Рэй знал место, где ее можно было спрятать. Я там никогда не была. В мою задачу входило послать письмо с требованием выкупа.
– И кому вы его послали?
– Алексею.
– А как же купальник?
– Джерри его придержал.
– Во что она была одета, когда вы ее отпустили?
– Точно не знаю.
– А у нее было полотенце?
– Джерри сказал, что оно было для нее почти талисманом. Она не выпускала его из рук.
Я напряженно раздумываю. Из всех возможных сценариев я упустил Говарда, будучи убежден в его невиновности. Я взвесил все улики и возможности и решил, что его осудили несправедливо. Кэмпбелл кричал, что я закрываю глаза на очевидное. А я думал, что это он не видит ничего, кроме собственных предрассудков.
– Но почему, скажите ради бога, вы попытались получить выкуп второй раз? Как вы могли снова заставить Рэйчел пройти через все это? Вы убедили ее, что Микки еще жива.
Ее лицо морщится, словно я задел ее больное место.
– Я не хотела. Вы не понимаете.
– Так объясните мне.
– Когда вы арестовали Говарда за убийство Микки, Джерри потерял голову. Он все твердил, что помог ее убить. Он сказал, что не может снова вернуться в тюрьму – только не за убийство ребенка. Он знал, как в тюрьме поступают с убийцами детей. Я сразу же поняла, что у нас проблема. Нам надо было или заставить Джерри замолчать, или помочь ему исчезнуть.
– И вы отправили его за границу.
– Мы дали ему вдвое больше, чем он заслуживал: четыреста штук. Мы думали, что он испарится, но он спустил все деньги на игровых автоматах или наркоте.
– Он купил бар в Таиланде.
– Какая разница.
– И вот он вернулся.
– Я впервые узнала о выкупе уже после того, как Рэйчел получила открытку. Джерри сам додумался до этого. Тело Микки не нашли. У него оставались ее купальник и прядка волос. Я была вне себя от злости. Его жадность и глупость угрожали всем нам. Рэй сказал, что остановит Джерри, пока он всех нас не выдал.
– Но вы могли отойти от дела. И никто не узнал бы.
– Я хотела его убить – честное слово.
– И отчего же вы передумали?
– Никто из нас не ожидал, что Алексей согласится – после того, как уже выплатил один выкуп, – но он согласился сразу же. Я тогда чуть не пожалела его. Наверное, ему очень хотелось верить, что Микки жива.
– У него не было выбора. Отцы должны верить.
– Нет, ему нужна была месть. Ему было наплевать, сколько она стоит. Ему было наплевать на Микки и на Рэйчел. Он хотел, чтобы мы умерли, – и это его истинный мотив.
Возможно, она права. Алексей всегда предпочитал вершить собственный вариант правосудия.
Возле тюрьмы «Уормвуд-Скрабз», а потом еще раз в участке он сказал: «Я не плачу дважды». Так вот что он имел в виду. Он уже заплатил выкуп за Микки и не расстался бы со вторым.
– Почему вы воспользовались той же схемой?
– У нас не было времени придумать новую. Видимо, Алексей обо всем догадался. Я же сказала, мы не предполагали, что он согласится. Нам пришлось готовить все в спешке. Я не хотела в это ввязываться, но Рэю требовались деньги, и он сказал, что во второй раз все пройдет легче.
– Вы знали, что я был в машине с Рэйчел?
– Нет, пока мы не заставили ее пересесть в другую машину. Но вот чего мы точно не ожидали, так это того, что кто-то окажется настолько глуп, чтобы последовать за выкупом в канализацию.
– Во время процедуры я слышал детский голос. Это ведь были вы?
– Да.
В комнате стемнело, и Кирстен превращается в тень. Пространство между нами стало шире и холоднее.
– Когда началась стрельба, я поначалу решила, что это полиция. Но они все стреляли.
– Вы видели снайпера?
– Нет.
– Вы вообще кого-нибудь видели?
Она мотает головой.
Выговорившись, она чувствует себя лучше, несмотря на то, что устала. Она не помнит, сколько времени провела в воде. Течение пронесло ее мимо Вестминстера. Она выбралась на ступеньки Банковской пристани возле театра «Глобус». Влезла в аптеку и украла бинты и лекарства. Остаток ночи провела в магазине, закрытом на ремонт, где спала под малярными простынями.
Она не могла сбежать или пойти в больницу. Алексей нашел бы ее. Как только он узнал, кто похитил Микки, его уже ничто не могло остановить.
– И с тех пор вы прячетесь?
– Жду смерти. – Ее голос звучит так тихо, словно она в соседней комнате.
Сладковатый запах пота и гниения сгустился в воздухе. Либо все, что рассказала мне Кирстен, правда, либо это тщательно продуманная ложь.
– Пожалуйста, отойдите от окна, – говорит она.
– Почему?
– Мне все время мерещатся красные точки. Они въелись мне в глаза.
Я понимаю, о чем она говорит. Поставив стул у кровати, я наливаю ей стакан воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44