Но с бриллиантами все иначе. При виде их всегда перехватывает дыхание.
Я слышу приближающийся вой сирен. Али спускается навстречу полицейским. Я не думаю, что в доме остались отпечатки пальцев или какие-то другие улики, но у нас все равно возьмут показания и снимут отпечатки. Джо до сих пор не понимает, как выкуп оказался у Али. Я вкратце рассказываю ему всю историю.
Не могу не восхититься его умению концентрироваться на самом главном. Вместо того, чтобы пугаться или сердиться, он садится на кровать Али и изучает то, что осталось от свертков: светло-оранжевый полиэтилен, белый пенопласт и куски изоленты, передатчик размером со спичечный коробок, два проводка, ранее присоединявшиеся к батарейке…
– Почему они были так упакованы?
– Думаю, они должны были плыть.
– Значит, вы отвезли бриллианты к реке?
– Не знаю. Этот передатчик каждые десять секунд посылает сигнал, который принимает станция. В отличие от спутниковой системы слежения, он действует на ограниченном расстоянии: около трех миль в черте города и в пределах шести миль за городом.
– Насколько он точен?
– Плюс-минус пятьдесят ярдов.
Если Рэйчел выступала курьером, а я поехал с ней, я должен был устроить так, чтобы за нами кто-то следовал, ориентируясь по сигналу. Алексей являлся наиболее заинтересованным лицом. Речь шла о его дочери и его бриллиантах.
Джо взвешивает передатчик на руке.
– Но как выкуп оказался в вашем шкафу? Видимо, что-то пошло не так?
– Это не у меня надо спрашивать. Я-то получил пулю.
– Нет, рассудите логически. Вы десять дней пролежали в больнице. Если бы Алексей знал, что бриллианты у вас, он мог бы забрать их в любое время. А он предпочел ждать.
– Возможно, он хотел, чтобы их нашел кто-то другой – например, Кибел.
Еще не закончив фразы, я уже пытаюсь отогнать эту мысль. Я не верю в заговоры и ничего не имею против Кибела, кроме разве что его профессиональных обязанностей – шпионить за своими же коллегами, – но ведь кто-то намекнул ему о бриллиантах. Это мог быть только Алексей. Интересно, эти двое работают вместе или у каждого из них своя цель?
Профессор все еще изучает свертки, словно пытается восстановить их первоначальный вид.
– И что делаем теперь? – спрашивает Али, поднявшись в комнату.
– Воспользуемся вот этим. – Я протягиваю ей передатчик.
Она улыбается. Теперь мы понимаем друг друга с полуслова.
– Как насчет междугородного экспресса?
– Слишком быстро. – Я смотрю на часы. – В Уоппинге только что заработали печатные станки. Некоторые из грузовиков, развозящих газеты, ездят аж до Корнуолла.
В добрый путь!
13
Капли влаги мерно стекают по окну мансарды, и на подоконнике появляются маленькие радуги. Какой сегодня день? Четверг? Нет, пятница. Лежа в постели, я слушаю гул грузовиков, вой пневматических дрелей и крики рабочих. Обычный лондонский утренний хорал.
Вопреки моим благим намерениям, я позволил Али привезти меня вчера сюда – в дом ее родителей в Миллуолл. Нельзя было оставаться в ее квартире после всего, что случилось.
Когда мы приехали, родители Али уже спали. От усталости я еле держался на ногах, и Али провела меня в комнату для гостей, положив полотенце и кусок мыла в ногах кровати, как будто играла в гостиницу.
Наверное, это бывшая комната Али. На полках и шкафах громоздятся слоны всех видов: от маленьких стеклянных фигурок до огромного пушистого мамонта, охраняющего деревянный комод возле кровати.
В дверь комнаты тихонько стучат.
– Я принесла вам чашку чаю, – говорит Али, открывая дверь бедром. – И еще мне надо сменить вам повязку.
На ней халат, подвязанный шнуром с кистями, на кармане вышит слон. Она идет босиком, слегка покачивая бедрами, что почему-то наводит меня на мысль о пингвине – странная ассоциация, если учесть, как изящно она двигается.
– Как спали?
– Прекрасно.
Али знает, что я лгу. Присев рядом со мной, она достает ножницы, бинты и пластырь. Следующие пятнадцать минут я молча наблюдаю, как она освобождает, а потом вновь забинтовывает мое бедро.
– Швы скоро можно будет снять.
– Где ты научилась медицинским навыкам?
– У меня четыре брата.
– Я думал, что индийские мальчишки очень миролюбивы.
– Это не они начинают драки.
Отрезав последний кусок пластыря, она обматывает его вокруг моей ноги.
– Сегодня болит?
– Уже не так сильно.
Она хочет спросить о морфине, но воздерживается.
Когда она наклоняется, чтобы убрать ножницы, ее халат распахивается, и я вижу в вырезе ее груди с темными сосками. Почувствовав укол совести, я отворачиваюсь.
– Итак, что вы собираетесь делать с бриллиантами? – спрашивает она.
– Спрятать их в надежном месте. – Я окидываю взглядом комнату. – Видимо, ты любишь слонов.
Она с улыбкой признает это:
– Они приносят удачу. Видите: у них подняты хоботы.
– А что с этим? – Я указываю на мехового мамонта, опустившего хобот.
– Мне его подарил бывший парень. А потом тоже вымер.
Она собирает обрезки бинта и поправляет кружевную салфетку на тумбочке.
– Сегодня утром мне позвонили насчет Рэйчел Карлайл. – Она медлит, и во мне зарождается надежда. – С ней случилось что-то вроде нервного приступа. Ее нашел ночной сторож: она сидела в угнанной машине на каком-то пустыре в Килберне.
– Когда это было?
– В то самое утро, когда вас выловили из реки. Полицейские отвезли ее в больницу Ройал-Фри в Хэмпстеде.
Я чувствую не столько радость, сколько облегчение. До сих пор я пытался отогнать от себя мысли о том, кто же мог быть на той лодке. И чем дольше Рэйчел не находилась, тем труднее было верить в то, что она жива.
– Ее допросили?
– Нет. С ней даже не беседовали.
Это дело рук Кэмпбелла. Он не хочет расследовать ничего, что связано с Микки Карлайл, поскольку боится, что последствия окажутся непредсказуемыми. Нет, он ничего не замалчивает, он просто закрывает глаза на сомнительные вещи. Умелая аргументация – лучшая защита труса.
– Они обыскали квартиру Рэйчел и обнаружили ваши сообщения у нее на автоответчике. И еще ваш костюм. Они не хотят, чтобы вы добрались до нее – особенно теперь, перед апелляцией Говарда.
– Где сейчас Рэйчел?
– Выписалась восемь дней назад.
Кто-то из людей Кэмпбелла передал Али эти сведения, какой-то детектив, участвовавший в расследовании с самого начала. Вероятно, это был «новичок» Дэйв Кинг, которому она всегда нравилась. Мы зовем его «новичком», потому что он последним пришел в отдел тяжких преступлений, хотя это и было уже восемь лет назад.
– И как твой приятель?
Али морщит нос:
– Это вас не касается.
– Он хороший парень, этот Дэйв. Парень что надо. Думаю, у него есть шансы.
Она не отвечает.
– Конечно, он не первый после Бога, но далеко не последний.
– Он мне не подходит, сэр.
– Почему?
– Видите ли, его ноги тоньше моих. Если он влезает в мои трусики, как он может залезть в них?
И почти пятнадцать секунд она сидит с совершенно каменным лицом. Бедный Дэйв. Она для него слишком остра на язык.
Внизу, на кухне, я знакомлюсь с мамой Али. Эта женщина не больше пяти футов ростом, и в своем ярко-зеленом сари она похожа на елочную игрушку.
– Доброе утро, инспектор, добро пожаловать в наш дом. – Она улыбается мне своими темными глазами и выговаривает каждое слово так тщательно, словно я важная персона. А ведь она меня даже не знает. – Надеюсь, вы хорошо спали.
– Прекрасно, спасибо.
– Я приготовила вам завтрак.
– Обычно я завтракаю ближе к обеду.
Разочарованное выражение лица заставляет меня пожалеть о сказанном. Но, похоже, мой отказ не доставил ей особых хлопот. Она уже прибирает стол после первой группы едоков. Братья Али еще живут в этом доме. Двое из них владеют гаражом в Майл-энде, третий работает бухгалтером, еще один учится в университете.
Слышен звук спускаемой в туалете воды, и вскоре появляется отец Али. На нем форма железнодорожника, его голову украшает ярко-голубой тюрбан, а в бороде пробивается седина. Пожимая мне руку, он слегка кланяется:
– Добро пожаловать, инспектор.
Входит Али в джинсах и джемпере. Отец с трудом удерживается от замечания.
– Мы теперь в Британии, бабба, – говорит она, целуя его в лоб.
– За этими стенами – да, – отвечает он. – Но здесь ты – моя дочь. Достаточно того, что ты подстригла волосы.
В доме родителей Али должна носить сари. Однажды я видел, как она шла на свадьбу к двоюродной сестре: торжественно-прекрасная, облаченная в оранжевый и зеленый шелк. Тогда я почему-то ей позавидовал. Она не разрывается между культурами, а соединяет их.
– Спасибо, что разрешили у вас остаться, – говорю я, пытаясь сменить тему.
Мистер Барба качает головой:
– Все в порядке, инспектор. Моя дочь все нам рассказала.
Почему-то я в этом сомневаюсь.
– Мы очень рады принимать вас. Садитесь. Угощайтесь. Я должен принести свои извинения и уйти.
Он берет со стола коробку с ланчем и термос. Миссис Барба провожает его до двери и целует в щеку. Из чайника начинает со свистом валить пар, и Али принимается заваривать свежий чай.
– Вам придется извинить моих родителей, – говорит она. – И я должна предупредить вас о расспросах.
– О расспросах?
– Моя мама очень любопытна.
Из прихожей доносится голос:
– Я все слышу.
– И слух у нее, как у летучей мыши, – шепчет Али.
– И это тоже слышу. – Миссис Барба снова появляется на кухне. – Уверена, что вы так со своей мамой не разговариваете, инспектор.
Я чувствую укол совести.
– Она в пансионате для престарелых.
– Я уверена, он очень уютный.
Она хотела сказать «дорогой»? Миссис Барба обнимает Али за талию.
– Моя дочь считает, что я за ней шпионю, только потому, что я раз в неделю прихожу прибраться у нее в квартире.
– Мне не нужны эти уборки.
– Вот как? Если ты королева и я королева, то кто будет воду носить?
Али закатывает глаза. Миссис Барба спрашивает у меня:
– У вас есть дети, инспектор?
– Двое.
– Вы ведь разведены, верно?
– Дважды. И хочу попытать удачи в третий раз.
– Как печально. Вам недостает жены?
– Еще как недостает: никто не достает.
Она не улыбается моей шутке. Наливает новую чашку чаю и садится напротив меня.
– Почему вам не повезло в браке?
Али в ужасе смотрит на нее:
– Мама, о таком не спрашивают!
– Все в порядке, – говорю я. – Только я не знаю, что ответить.
– Почему? Моя дочь говорит, что вы очень умны.
– Только не в сердечных делах.
– Любить жену совсем не трудно.
– Я любил одну, просто не смог ее удержать.
Не поняв даже, как это произошло, я рассказываю ей, что моя первая жена, Лора, умерла от рака в тридцать восемь лет, что моя вторая жена, Джесси, бросила меня, как только поняла, что брак – это не только на выходные, но на всю жизнь. Теперь она в Аргентине, снимает документальный фильм об игроках в поло и, вполне вероятно, спит с одним из них. А моя нынешняя жена, Миранда, собрала свои вещи, потому что я проводил больше времени на работе, чем дома. Мой рассказ похож на мыльную оперу.
Мы с Лорой должны были встретиться и полюбить друг друга в детстве, тогда я прожил бы с ней больше тех пятнадцати лет, что подарила нам судьба. Мы заслуживали большего. Она заслуживала большего.
Одна тема цепляется за другую, и вскоре я уже рассказываю о близнецах: что Клэр танцует в Нью-Йорке и что каждый раз, когда я вижу ее деформированные пальцы, мне хочется арестовать весь нью-йоркский балет; что, по последней имеющейся у меня информации, Майкл работает на чартерных яхтах в Карибском море.
Миссис Барба улавливает меланхолическую нотку в моем голосе.
– Вы их нечасто видите.
– Да, нечасто.
Она качает головой, и я жду лекции о родительской ответственности. Но она только наливает еще одну чашку и принимается рассказывать о своих детях и о своей вере. Она не видит различий между расами, полами и религиями. Люди везде одинаковы, за исключением некоторых стран, где к жизни относятся не так серьезно и где оправдывают ненависть. Когда мы уходим, Али снова извиняется за свою мать.
– Почему? Она очень мила.
– Она сводит меня с ума.
– Хочешь, поменяемся?
Сегодня у нас другой транспорт. Али взяла машину в гараже своих братьев. Я знаю, что это входит в ее подготовку: никогда не использовать одно и то же транспортное средство и не ездить по одному маршруту два дня подряд. Подобным вещам людей обучают годами. Интересно, что с этими людьми случается потом? Они начинают бояться окружающего мира, как Микки Карлайл?
Пока мы маневрируем между машинами, двигаясь на север по Эджвер-роуд, я пребываю в предвкушении разгадки. Сегодня моим сомнениям придет конец. Как только я найду Рэйчел, она расскажет мне, что произошло. Пусть я не вспомню, но, по крайней мере, буду знать .
Мы переезжаем через железнодорожный мост и поворачиваем направо, в промышленный район, полный автомобильных мастерских, бульдозеров, уличных рисовальщиков и инженерных контор. Голуби суетятся на помойках за кафе.
– Вот здесь нашли Рэйчел. Она сидела на пассажирском сиденье угнанной машины, – говорит Али, изучая карту, разложенную у нее на коленях. – Об угоне машины сообщили накануне вечером, она пропала из многоэтажного гаража в Сохо.
Небо очистилось, и солнце светит ярко, отражаясь в лужах. Выбравшись из машины, я иду к промышленному морозильнику, осторожно ступая по неровной земле. Ближайший завод или склад находится в пятидесяти ярдах. В Лондоне полно таких мест. Люди думают, что здесь живут очень тесно, используя каждый свободный квадратный фут, но здесь тысячи пустых складов, нежилых кварталов и пустырей.
Я не знаю, что надеюсь найти. Ответы. Свидетелей. Что-нибудь знакомое. Каждый человек оставляет след. Забавно – я не могу смотреть на пустующую землю, не прикидывая при этом, что на ней можно вырастить.
Я нахожусь посреди огромного города и думаю о ячмене и рапсе.
– Почему я ничего здесь не помню?
– Может, вы здесь никогда не были, – говорит Али. – Рэйчел бросила свою машину в трех милях отсюда.
– Но я пошел бы за ней.
– Как?
– Не знаю.
Отыскав самую ровную дорожку среди сорняков и мусора, мы доходим по ней до забора. За ним железнодорожное полотно линии метро Бейкерлоо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44