— Я был вчера… я не знаю, я плохо переношу лекарства, которые мне приходится принимать. Мне бы хотелось, ну, в общем, мое разрешение… переделать в запрет.
Тойер молчал.
— Пожалуйста, — тихо проговорил Зельтманн. — Возможно, я ошибался в первые годы нашей совместной работы, но теперь… Ведь мы давно работаем вместе, тянем одну лямку, вытаскиваем телегу из грязи, мы вчетвером, даже впятером, если считать меня, осел идет позади… все эти совместно проработанные годы…
— Двадцать лет, — твердо заявил Тойер. — Сожалею, господин Зельтманн. Эксперт, который будет допрашивать гориллу, уже в пути.
— А Момзен? — отчаянно всхлипнул директор.
— Санкционировал опрос свидетеля, если вы дадите добро.
— Он дал на это согласие? На опрос обезьяны?
— Надо ли говорить каждому встречному про все подробности операции? — Гаупткомиссар мысленно допустил, что он рискует работой.
— Вы ужасный человек! Я болен!
— Я вам не лгал, — сказал Тойер. — До того как оказаться в Гейдельберге, в Вене этот самец гориллы входил в небольшую группу, с которой велись исследования по языковой программе. Он обучен жестам языка глухонемых. Его учитель едет сюда, чтобы быть переводчиком.
Но Зельтманн, вчера вечером без возражений проглотивший сообщение о говорящей горилле, теперь не мог успокоиться:
— Но если он лжет, этот самец? Ему нечего терять! Его никогда не выведут на чистую воду! Вы это понимаете? — Его голос напоминал по звуку струю, ударяющую в гофрированный стальной лист.
— Мы это сделаем, — сказал Тойер и уже тише добавил: — Я очень сожалею, но мы это сделаем.
Зельтманн растерянно посмотрел на него:
— А если я попрошу вас вместо этого опросить другую обезьяну?
Все промолчали, и он ушел.
— Хреновые дела, — сказал Хафнер. — Мне его почти что жалко. Правда, совсем немного, чуточку.
— Пошли поедим, — предложил Зенф. — Мне надо отвлечься, я слишком разволновался…
— У них теперь, кажется, новая система оплаты — по карточкам, — сказал Хафнер по дороге вниз.
— Ничего себе «новая», ей уже два года, — возразил Тойер и вынул в подтверждение своих слов изрядно захватанную пластиковую карточку.
— Это еще что такое? — удивился Хафнер. — Я еще недавно платил наличными.
— Ты был единственным, — засмеялся Лейдиг. — Старушка Броммер питала к тебе слабость и всегда приносила из Шпарда-банка корзиночку с мелкими купюрами.
— Неужели? — Хафнер был удивлен. — Из Шпарда-банка? — переспросил он и угрюмо добавил: — Какую-то пластиковую карточку мне, конечно, тут тоже давали…
— Теперь она ушла на пенсию, твоя Броммерша, даже я об этом знаю, — сказал Тойер. — У тебя достаточно денег на карточке, Хафнер? Карточку нужно заряжать в автомате.
— Логично, — буркнул Хафнер. — Да и я не вчера родился.
При взвешивании тарелок выяснилось, что на карточке Хафнера не хватает сорока центов.
— Нет, коллега не может заплатить за вас, сумма уже пробита, — с непроницаемым видом заявила дама на кассе.
— Как пробита? — зашипел Хафнер. — Сейчас я отнесу назад одну порцию маульташе, и вы пробейте еще раз!
— Не пойдет. Оставьте тут тарелку и зарядите карточку внизу в автомате.
— Почему этот идиотский автомат стоит внизу, а не здесь? — заорал Хафнер. — Что это за система? Ведь так неудобно! С этим надо что-то делать!
Дама на кассе явно привыкла к вспышкам раздражения у клиентов, крики Хафнера ее не напугали, к тому же она обладала соответствующей комплекцией. Поэтому она откинула назад свои крашеные рыжие волосы и спокойно ответила:
— Это вы спрашивайте с города. Я часто удивляюсь тому, как тут у вас в Гейдельберге все устроено.
— Вы только послушайте! Нет, это надо же! — Хафнер попытался склонить на свою сторону очередь, которая между тем все увеличивалась. — Сама явно не из Гейдельберга и катит бочку на нашу родину! Словесно оскорбила наш город!
— Хафнер, ступай заряжать карточку, — прошипел Тойер. — Это приказ!
Борец за честь города с большой неохотой удалился, Тойер сунул в щель свою карточку, и на дисплее вместо имеющейся суммы появилось странное сообщение «eF5 — iii».
— Ну вот, опять поломка, вставайте к моей коллеге, вон туда. Давайте, давайте. — Властным жестом сотрудника автоинспекции кассирша направила всех направо к другой кассе.
Вернулся Хафнер:
— Как поломка? Где поломка, послушайте, фрау…
— Гриммель.
— Фрау Гриммель, давайте поступим следующим образом… — Спокойно и сдержанно Хафнер извлек из портмоне старую банкноту в сто марок. — Этой суммы, пожалуй, хватит, за меня и моих троих коллег. Сдачу оставьте себе. Только вам придется съездить в «Бундесбанк», в Берлин. Ха!
Без дальнейших слов он направился со своей тарелкой к свободному столику у окна. Остальные ошеломленно последовали за ним.
— Сыграл я ей марш! — Он сиял. — Мы ведь боевой отряд, а?! Если еще завтра вечером выгорит это дело, тогда мы станем первыми, кто смог использовать зверя как свидетеля!
— Да, — вяло отозвался Тойер. — Должно получиться.
Доктор Хамилькар, в белом костюме, с коричневым шарфом на шее, завязанном бантом, важно вошел в кабинет, эскортируемый Лейдигом, и, привстав на цыпочки, огляделся. Лицом он напоминал одного венского поэта, которого Тойер не любил: острые черты лица, короткие бакенбарды, водянистые голубые глаза. Тойер попытался перебороть зарождавшуюся неприязнь.
— Ну, господа, ваши владения выглядят не лучше, чем у нас в университете.
— Никто и не утверждал, что они лучше. Добрый вечер. — Тойер тяжело поднялся и протянул руку.
— Приветствую вас, господин Тойер! Мы говорили с вами по телефону. А вы, видимо, господин…
— Зенф.
— И вам тоже прекрасного доброго вечера! А вы четвертый в связке, господин…
— Хафнер. Томас Хафнер.
— Хафнер… Теперь мы познакомились. Чудесно!
После пустых фраз о взаимной радости, оттого что группа скоро познакомится с результатами научной деятельности Хамилькара, Тойер представил свой план.
— …Ваше участие ограничится исключительно переводом. Сейчас мне не хотелось бы называть детали, чтобы вы могли без всякого постороннего влияния передать нам, что сообщит Богумил.
— Я правильно вас понял, дражайший господин Тойер, — доктор то и дело вставлял в свою речь недоступные пониманию сыщиков словечки из провинциального австрийского диалекта, — что вы хотите выяснить, не имеет ли какой-нибудь негодяй отношения к убийству? Или к двум убийствам? Либо он, I soags amol soa, невинен как ягненок?
— Да, точно. — Тойер кивнул. — Вы ведь сказали, что гориллы почти такие же сложные, как и мы…
— Ну да. — Хамилькар улыбнулся и свел вместе свои растопыренные пальцы. — Они похожи на нас. Но, господин Тойер, горилла не обладает коммунинетом «этика», вы слишком на многое надеялись, когда ожидали, что Богумил способен как-то вам помочь…
— Теперь, пожалуйста, послушайте вы, — перебил его Тойер, объятый внезапным подозрением. — Ведь мы вас спрашивали, можете ли вы помочь, так? И вы согласились приехать сюда.
— Да-да, но… вы постарайтесь вспомнить точно, что я вам сказал, господин комиссар… Вы спросили, могу ли я при попытке коммуникации с моим Богумилом помочь вам в раскрытии преступления, и я сказал «да».
— Так мы только этого и хотим. — Лейдиг привстал и схватился за сердце.
— Ну… — Хамилькар потупился. — Определенный обмен на общем уровне…
Тойер почуял недоброе.
— Ах так, — устало проговорил он. — Вы думали, что мы зададим общие вопросы, и вы просто сообщите, что горилла сделала то или иное многозначительное замечание. Что-то вроде: я видел сознавшегося убийцу, он действительно похож на злодея… Чтобы и нам понравилось, и внимание прессы на вас обратило! Тогда вы снова сможете привлечь ее на сторону своего проекта.
— Да нет же! — фальшиво воскликнул Хамилькар. — Но я все-таки должен немножко представлять, что вы хотите услышать от обезьяны.
Не успел Тойер осознать масштабы катастрофы, грозившей перерасти в публичный скандал, как открылась дверь.
В кабинет вошла Ильдирим в сопровождении молодой блондинки. Ах, да что там! — она грозно вступила в него, как вступает полководец в захваченный город, отдавая приказ — пленных не щадить.
— Добрый вечер, господа. Тойер, не смотри так обалдело, тебе это не идет, верни свой обычный, пустой и идиотский взгляд. Ты хитро придумал — разместить за свой счет гостя, о приезде которого не хочешь объявлять официально. И очень хорошо, что ты дал в отеле свой домашний телефон на случай возможных проблем. Хорошо, но уже не так хитро!
— Это Зенф, — простонал самый несчастный из гаупткомиссаров. — Зенф, ты дурак!
— Я ведь давал номер вашего мобильного… нет, пожалуй, все-таки домашнего.
У Тойера промелькнула мысль, что Зенф уже год с лишним работает вместе с ними, и только теперь совершил свою первую действительно глупейшую ошибку. После этого гаупткомиссар предпочел опять ни о чем не думать — по возможности абсолютно ни о чем.
— Увы, господин Хамилькар, — продолжала Ильдирим, — «Белый бык» просит прощения, там нет ни одного номера с окнами во двор. Придется вам ночевать на улице.
Хамилькар изобразил легкий поклон и ответил: это ничего, он благодарит фройляйн, однако по его лицу разлилась бледность, не благородная, а скорее восковая. Он вновь и вновь бросал украдкой испуганные взгляды на ее спутницу.
— Это Мария Весселс, — сообщила Ильдирим. — Ты помнишь, Йокельхен, на той единственной прогулке на море, когда мы почувствовали нечто похожее на отпускное настроение, я рассказывала тебе про нее? Что молчишь? Ты вообще-то помнишь, кто я такая? А?
Тойер кивнул:
— Ты Ильдирим, а мне ты рассказывала про…
— Глухую, — договорила за него Весселс. — Я читаю по вашим губам, не удивляйтесь.
Ее речь звучала чуточку жестче, чем надо, иногда она не выговаривала шипящие, но все легко ее понимали. К сожалению для Хамилькара. Весселс работала учителем в школе для слабослышащих и глухих в Нойенгейме, кроме того, вела курс языка жестов в Педагогическом институте. Свои обширные знания в этой области она и изложила теперь в краткой лекции.
Тойер и его коллеги узнали о давнем конфликте между оралистами и мануалистами, о злосчастном Миланском конгрессе, который много лет назад изгнал жесты из педагогики, лишив примерно один процент глухих, у которых даже частично нельзя восстановить слух, возможности общения.
Весселс зло сверкнула глазами на Хамилькара — тот в легкой истерике теребил бахрому на шарфе.
— Мы с вами ведь уже знакомы, господин Хамилькар?
— Да, весьма возможно, четыре года назад или…
— На Миланском конгрессе вы были самым слабым «жестовиком» и своим непрофессионализмом навредили нашей репутации.
Она перешла на язык жестов. Тойер воспринимал их разговор как непонятную игру пальцев, ладоней и рук. Хамилькар отвечал медленно и неуклюже.
— Жестовый сленг, — презрительно констатировала Весселс. — Представьте себе, вы спрашиваете у кого-нибудь, который час, а он называет вам день недели. Белиберду с коммунинетом он тогда и выдумал, чтобы выдать за язык то, что показывали его гориллы.
— Между прочим, я благодаря…
— Говорите в мою сторону, тогда я смогу понимать вас по губам.
— Между прочим, на основании того, что вы только что назвали белибердой, я получил ученую степень.
— Когда мне позвонила фрау Ильдирим, я… Не смотрите на меня так — уже продаются телефоны с программами перевода звука на текст, — сказала Весселс; Хафнер махнул рукой — все нормально. — Так вот, я сообщила ей, что Хамилькар заметно преувеличил свои заслуги, да и докторскую степень он получил в небольшом и мало кому известном университете в Южной Америке.
Тойер не знал, как ему вмешаться, и в конце концов поднял кверху руку (чуть не прищелкнув пальцами по рассеянности).
— Да? — обратила на него внимание Весселс.
— Так, значит, по вашему мнению, невозможно, чтобы горилла идентифицировала убийцу языком жестов?
Весселс улыбнулась не без сострадания:
— Если вам повезет, горилла может в лучшем случае сообщить, что хочет резинового медвежонка или отказывается от кочанного салата.
Ответом было озадаченное молчание в исполнении группы Тойера.
— Но я считаю, — пролепетал Хамилькар, — что это уже достижение, я хочу сказать, что это все-таки не…
— Вы сами оплатите отель, — ледяным тоном распорядился Тойер, — включая салат и резинового медвежонка.
— Да, — согласился Хамилькар, — всенепременно.
— А теперь вон! — заревел расстроенный шеф группы. — Вон, фашист лингвистический!
— Браво! — прохрипел Хафнер. — Защищайте основы нации!
— Ну почему ты предварительно не поговорил со мной? — устало спросила Ильдирим. — Почему?
У Тойера заболела голова, чуть заметная пока пульсация предвещала приступ мигрени. Ну и ладно, хуже уже не будет.
— Я весьма признателен за помощь, — медленно проговорил он. — Но сейчас хотел бы остаться с коллегами.
Его подружка кивнула:
— Тогда не буду мешать. — Не прощаясь, она двинулась к двери.
Поднялась со стула и Весселс. Тойер успел только махнуть ей на прощание рукой и попросить:
— Оставьте, пожалуйста, ваш телефон, возможно…
Боль пульсировала в виске и в левом глазу, но это была еще атака средней интенсивности.
— С тех пор как у меня возникла идея с гориллой… — Тойер был вынужден сделать небольшую паузу, чтобы справиться с захлестнувшей его волной стыда, и продолжал с почти закрытыми глазами: — Я просто помешался на ней. Прямо хоть в клетку садись рядом с Богумилом.
Снова — в который раз? — они проглядели все материалы. Мигрень скреблась уже в темени.
Было почти восемь вечера, когда Тойер опять взял слово:
— Мы пока еще не отменили опрос свидетеля в зоопарке. Так давайте попробуем, если Весселс согласится помочь. Ничего другого мне сейчас не приходит в голову. Кто-нибудь против? Нет? Значит, так и сделаем.
Весселс была дома. Тойер быстро привык к тому, что после его фразы возникала недолгая заминка — на дисплей выводились его слова. Смирился он и с мыслью, поразившей его как удар тока: он нуждался в этой женщине, которая, вероятнее всего, считала его глупцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26