Ах, как он был интригующе порочен! Эта порочность ощущалась в его голосе, манере говорить, самоуверенности, подчас – в нечаянно проскользнувшей скабрезности или в привычке постоянно поминать черта. И все же он притягивал ее. У нее было чувство, словно ее пригласили на поиски приключений и открытий, неизмеримо далеких от жизни, которую она вела прежде.Он нахмурился, а потом улыбнулся, провел рукой по прилизанным седеющим волосам и посмотрел на нее прищурившись, отчего в уголках его глаз появились едва заметные морщинки.– Вы разыгрываете меня, да? Гувернанткой? Вы?– Почему бы и нет? – Кэтрин выпрямилась на стуле, лихорадочно пытаясь найти веские аргументы. – Ведь в честном труде не может быть ничего унизительного. И я надеялась, что вы рекомендуете меня какой-нибудь достойной особе, которая ищет гувернантку. Мне необходимо обеспечить свое существование, и кроме того, я не могу больше оставаться здесь, ведь этот дом предоставляют вместе с работой.Седрик откинулся на спинку кресла и, спросив позволения, зажег сигару и глубоко затянулся.– Но ведь отец постарался вас обеспечить, не так ли?– Папу не заботили подобные вещи. Он был выше меркантильных соображений, – отвечала Кэтрин, чувствуя, что подобное признание собственной бедности унижает и может быть поставлено в упрек ее отцу.– Так, значит, денег у вас нет? – Седрик вытянул под столом ноги, не сводя глаз с ее лица, которое теперь проступало, словно в полутьме, подобно некоей драгоценной камее.– Нет, – прошептала Кэтрин, прикусив губу и потупив взгляд.– Значит, вы будете жить у меня, как моя подопечная, – с чувством произнес он.– Нет, – повторила она, вскинув голову, и его поразила решимость, вспыхнувшая в глубине ее глаз.– Почему? – «Боже, как я одинок, – с изумлением подумал он. – Прожито больше половины жизни, и в ней образовалась пустота, которую необходимо заполнить».– Я не желаю никому быть обязанной.– Кэтрин, послушайте меня. Вам ни в чем не будет отказа, – с трудом начал он, спотыкаясь на каждом слове. – Быть обязанной – ну что за глупость! Да это вы сделаете мне одолжение. С годами я стал чувствителен. Позволив мне заботиться о вас, вы поможете утолить мой душевный голод.– Я не нуждаюсь в том, чтобы обо мне заботились. – Ее улыбка потеплела, и она склонилась поближе, всматриваясь в его лицо. – Я бы хотела учиться – может быть, даже закончить колледж, ведь сейчас женщины могут себе позволить такое. Мне кажется, что я могла бы откладывать деньги со своего жалованья, например, для вечерних классов. И продолжить образование.– Вы хотите превратиться в синий чулок? Да зачем же? – возразил он, подавшись вперед и накрыв ладонью ее руку. – Коль вам так угодно, вы можете сделать это, но позвольте мне хотя бы представить вас ко двору? Устроить в вашу честь бал? Ввести вас в общество?– Представить меня королеве Виктории? – Ее смех зазвенел в темной зале, вспугивая сумрак по углам. – Не думаю, что это возможно. Вы не забыли, что я дочь викария? Да я же буду просто белой вороной.– Я так не думаю, – горячо воскликнул он, пораженный тем, как от смеха преобразился ее облик. Да, у нее весьма живая, переменчивая натура, в отличие от Деборы – и все же она с избытком унаследовала очарование своей матери. – А вам известно, что ваша матушка была принята при дворе? Она получила разрешение и прошла все необходимые церемонии…– …которые закончились ее обручением со священником. Да, я все знаю. Папа не придавал этому особого значения. – И она неожиданно помрачнела, словно новый приступ грусти осушил источник ее жизнерадостности.Седрик вскочил, отпихнул стул и приблизился к ней. Подхватив со спинки стула черную кружевную шаль, он заботливо укутал ее плечи. Его руки оказались так близко от нежной шеи и затылка, укрытого под тяжелым узлом волос! Он наклонился и поцеловал ее в щеку, но она сидела неподвижно, словно статуя.– Кэтрин, что бы вы ни думали, вы прирожденная леди. Позвольте мне сделать это хотя бы в память вашего отца и вашей очаровательной матери.Она обернулась и посмотрела на него снизу вверх, неожиданно для себя подумав, что он высок, элегантен, что от него пахнет дорогим мылом и помадой для волос. И она поняла, что все это ей нравится, и оттого перспектива прожить жизнь гувернанткой – ни слугой, ни членом семьи в чужом доме – показалась ей еще более мрачной.– Вы так добры, – произнесла она.– И вы доверитесь мне?– А почему нет?«Черт, она же совершенно невинна, а я старый развратник, – подумал он. – Но если она согласится на мое покровительство, я полностью изменю свою жизнь. Уоллер будет в восторге!»– И вы переедете ко мне? – Казалось, все его будущее счастье подвешено на тонком волоске ее решения, и он затаил дыхание, едва справляясь с бурей нахлынувших на него чувств: он вряд ли смог бы сейчас в них разобраться, но был уверен в одном: его порыв был совершенно бескорыстен.Прежде чем ответить, она поднялась с места и прошла вместе с ним в гостиную – более уютное помещение, которое обставила сама сообразно своим вкусам и материальным возможностям. Кретоновые драпировки, глубокие удобные кресла, сосуды с благовониями, мерцавшие медной оплеткой, репродукции прерафаэлитов в резных рамках, множество книг, турецкие ковры приглушенных оттенков, а также очаровательные старинные безделушки, приобретенные по случаю или на распродажах.– Присядьте, пожалуйста. Позвольте налить вам бренди? – предложила она, отыскивая в буфете графин.Он кивнул, и вскоре Кэтрин уселась подле него на мягкий диван, держа бокал обеими руками.– Вы поедете в Бристоль вместе со мной? – повторил он.– Сперва давайте поговорим о мистере Бизли. Вы слышали когда-нибудь о чем-то подобном?– Мы отправимся к нему вместе. – Седрик был упоен новой для себя ответственной ролью и с каждой секундой проникался все большей привязанностью к Кэтрин. – Напишите ему сейчас же. Если хотите, я помогу вам составить ответ. А завтра в Бристоле мы сможем отправить его. Соберем кое-какой багаж, подождем у меня, пока от него придет ответ, и тут же сядем на поезд до Паддингтона.– Спасибо вам, дядя, – с огромным облегчением сказала Кэтрин. Хотя она и впрямь была девушкой не робкого десятка, ее угнетала мысль о том, что придется в одиночку ехать в огромный город, который хоть и был ее родиной, но оставался до сей поры совершенно чужим.– Спасибо вам, Кэтрин. – Он с улыбкой посмотрел на нее поверх бокала. – Больше всего на свете я люблю загадки и сейчас заинтригован. Мы обложим этого мистера Бизли в его собственной берлоге и заставим дать объяснения!Она радостно встрепенулась, тоска и беспросветность последних дней понемногу отступали. Прежняя жизнь кончилась, кончилось время взросления, формирования взглядов и характера, и теперь настала пора использовать на деле полученный багаж.Жизнь не стоит на месте, говорил ей отец, и надо бесстрашно смотреть вперед. Ей придется быть достаточно стойкой, чтобы суметь справиться со всем, что встретится на ее пути. Эти мысли словно боевое знамя развевались в ее мозгу, когда позднее она вернулась к себе в комнату, чересчур возбужденная, чтобы как следует выспаться. На следующее утро чуть свет она уже была на ногах и укладывала необходимые вещи в небольшой ковровый саквояж.В тех редких случаях, когда они с отцом ездили в Бристоль, им приходилось пользоваться общественным транспортом. Это был видавший виды омнибус, раз в неделю влекомый лошадьми через их деревню, – неудобные деревянные скамейки и открытая платформа наверху, где вынуждены были путешествовать те несчастные, у которых не хватало денег на билет в салоне.На этот раз все обстояло иначе. Черная полированная карета Седрика с восхитительно мягкими сиденьями легко катилась на смазанных колесах мимо рощ и белоснежных коттеджей, минуя ухоженные поля и охваченные весенним цветением живые изгороди. Наконец они подъехали к морскому порту, и дорога пошла под уклон. Город был погружен в туман, и лишь шпили церквей устремлялись высоко в небеса. Шлейфы дыма тянулись от высоких фабричных труб и смешивались со смогом, застилавшим людные извилистые улицы. Высокие силуэты кораблей маячили у входа в гавань, и отдаленные гудки сливались с городским шумом.Но когда они подъехали к Клифтонскому мосту, все изменилось, словно из непроглядного тумана они выбрались на солнечную горную лужайку. По прямым, широким аллеям они проезжали мимо роскошных магазинов, ухоженных скверов, изысканных особняков, приближаясь к тому месту, где располагался дом Седрика. Так началось превращение Кэтрин из простой деревенской девушки в светскую леди, и нельзя сказать, что оно было легким. Прежде всего ее смутило обилие ждущих ее приказаний слуг, чьи лица и имена слились в невообразимую мешанину.– Вам необходима служанка, – провозгласил Седрик, когда они оказались в роскошной гостиной с черно-белым изразцовым полом, высокими кожаными креслами и изящной лестницей в дальнем углу: казалось, ее изогнутые, украшенные затейливыми перилами пролеты парят в воздухе, а не опираются на каменные колонны. Свет проникал сюда через стеклянные витражи, расцвечивая двери в соседние помещения, украшенные резными архитравами. Многочисленные ниши были заняты пальмами в огромных жардиньерках и греческими статуями.– Но у меня никогда не было служанки. – Сама эта мысль показалась Кэтрин абсурдной. – Я со всем управлюсь сама.– Глупости, дитя, – кратко возразил Седрик, скинув пальто, шляпу и трость с серебряным набалдашником на руки облаченному в ливрею сумрачному лакею. – Вы могли управляться сами лишь потому, что до сегодняшнего дня у вас были мизерные запросы.– Они и сейчас таковы, – отрезала она, напуская на себя более, чем обычно, неприступный вид в толпе слуг. Ей казалось, что они потешаются над ней и ее простым черным платьем, шляпкой и плащом. Впервые она подумала о своем трауре без боли: может быть, сердца их тронет жалость, и они будут более снисходительны к ее внешности.– Только до поры, моя милая, только до поры, – сказал Седрик, увлекая вверх по лестнице после того, как отдал приказание перенести ее багаж в лучшую комнату для гостей.Кэтрин стояла, в замешательстве едва управляясь с перчатками, которые почему-то никак не снимались с рук. Ее поразило великолепие отведенных ей апартаментов. Изысканно пропорциональная комната казалась просторной и полной воздуха и света, стены ее были затянуты белым шелком и украшены резными карнизами, а с высокого потолка свисал вычурный газовый светильник из меди. Кроме этого новомодного светильника, Седрик, редко посещавший эту часть дома, ничем пока не успел обновить ее обстановки. Поэтому вместо удобных мягких диванов взору Кэтрин предстали монументальных размеров мрачные буфеты и прочие не менее роскошные предметы старины в стиле чиппендейл, украшенные резными восточными орнаментами, современниками самого дома.Заложив руки за спину, он встал на коврике возле камина и взглянул на Кэтрин из-под полуопущенных век.– Как вы предпочитаете провести сегодняшний день? Отправиться в зоологический сад или посетить «камеру обскура»?Кэтрин взяла шляпку, водрузила ее на голову и, взглянув в одно из множества висевших здесь зеркал в роскошных рамах, решила, что совершенно не подходит к этой обстановке. Она подумала, что, явившись сюда, сделала глупость и приуныла. Лучше уж было одной отправиться к мистеру Бизли. Она обернулась к Седрику, не в силах скрыть правды.– Я была бы рада пойти куда угодно, но мне не стоит показываться на улице вместе с вами. Взгляните на меня! Я же просто ужасно одета!Седрик пришел в восторг. Для него даже в этом нелепом платье она была игрушкой – юная, свежая и неискушенная! Он, всегда окруженный такими дамами, которые и помыслить не могли о подобном целомудрии, был очарован. Какое счастье, что удалось вырвать ее из кельи викария! Кэтрин создана для иной жизни. Взяв Кэтрин под руку, он повел ее на Куинз-Роуд в маленький уютный магазин. Здесь им предложили чашку чая.В такое мгновение он наслаждался своей ролью опекуна, хотя прекрасно сознавал, что она может затянуться и даже положить конец нынешней интрижке с актрисой и даже продолжительной, перемежавшейся то ссорами, то примирениями, связи с супругой одного известного политика. В какой-то момент он едва не пожалел о своем порыве и утраченной свободе, но уже следующий взгляд на Кэтрин развеял в прах эти малодушные соображения. Она была прелестна, и он не пожалеет о потраченном времени.– Мое дорогое дитя, вам не следует недооценивать себя, – ослепительно улыбнулся он Кэтрин. – В вашем наряде нет ничего ужасного. И я польщен оказанной мне честью стать вашим гидом. А теперь вернемся домой, вы освежитесь перед ланчем, и мы отправимся в город.Он дернул за шнурок колокольчика, и в комнате для гостей возникла горничная. Миловидная, бойкая девушка – ведь, как известно, горничные все до одной миловидны, – она тут же предложила распаковать багаж Кэтрин, но та стеснялась своего потрепанного саквояжа и его жалкого содержимого. «Я словно бедная родственница», – подумала Кэтрин, снова оставшись одна, и вошла в просторную ванную. Здесь были и расписанный цветами рукомойник, и уборная, и массивная ванна с ножками в виде птичьих лап, с золочеными кранами, из которых шла и холодная, и горячая вода.Она осторожно исследовала всю эту роскошь, но вымыла лишь лицо и руки. «Интересно, смогу ли я принять вечером ванну, – зачарованно размышляла она. – Надеюсь, дядя мне позволит ею воспользоваться».Она и не подозревала, что лившуюся из горячего крана воду никто не греет в ведрах и не таскает потом на верхний этаж. Она могла принимать ванну, когда ей вздумается, а не только вечером по понедельникам: газовая горелка под баком с горячей водой пылала постоянно, и воду отсюда брали для повседневных нужд – хоть бы и для стирки. Как чудесно было погружаться в эту удивительную ванну, отделанную восточной керамической плиткой, в окружении резных деревянных панелей на стенах! Кэтрин всякий раз испытывала истинное блаженство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60