И вы все равно приходите сюда со своими вопросами, как будто я возвеличена до положения шлюхи герцога. Мой Бог, вы такой гордый. Вы ужасно высокомерный.
Сомерхарт повернулся и пронзил ее враждебным взглядом.
– Так ты поэтому пришла прошлой ночью? Из-за моей гордости? Хотела унизить меня?
Эмма вздохнула так быстро, что на мгновение голова закружилась. Как сквозь пелену тумана, она видела, как Харт скрестил руки на груди. Она еще раз вздохнула.
– Ч-что?
– Думала сбросить меня с пьедестала?
– Я… нет. – Она была настолько шокирована его словами, чувством собственной ранимости, что даже забыла, что хотела выпроводить его за дверь. – Да. Конечно, вы ужасно высокомерный, это так. И я хотела видеть это. Ваше тело. Вашу гордость и силу. Но я не могла… я просто хотела видеть то, что не могу иметь. Я не могу ничего поделать с этим, но хотела…
Его скрещенные руки опустились. Эмма покачала головой и отвела глаза, глядя на свои поношенные туфли, которые когда-то имели цвет слоновой кости и были такими мягкими, а сейчас стали старыми и твердыми на ощупь, как ее собственные чувства.
Она подняла глаза, когда его рука коснулась ее волос.
– Иногда ты выглядишь такой юной и говоришь мне такие чудесные вещи.
Нет. Она не была юной. Она была такой старой, как сама земля, и решила, что лучше, если никто не будет знать ее.
– Почему ты решила отказать мне, Эмма? – Подушечки его пальцев снова коснулись ее головы, распространяя тепло по щеке, по подбородку. Она снова отвернулась.
– Мы не можем провести вместе и четверть часа, чтобы не поругаться. Мы гораздо чаще обмениваемся шпильками, чем комплиментами. Поэтому зачем так настаивать, чтобы я уступила?
Он криво улыбнулся.
– Между нами существует страсть. Иррациональная страсть. Если бы мы признали это, то не спорили бы так много.
– Если мы не будем видеть друг друга, мы вообще не будем спорить.
Его улыбка была все та же.
– Мы спорим всякий раз, когда я спрашиваю тебя о причине твоего упрямства. Ты заметила это? И я хотел бы знать, что за нелепая идея засела в твоей голове? Ты говоришь, что не хочешь иметь любовника, но это ничего общего не имеет с моралью. Или с твоей репутацией. И то и другое уже изорвано в клочья.
– Это можно сказать не только обо мне, но и…
– И как ты утверждала не раз, ты не хочешь выходить замуж, поэтому тебе нечего делать с каким-то благородным джентльменом. Но ты хочешь этого, хочешь настолько, что творишь немыслимые вещи со мной в публичных местах. Может быть, я тупой… нет, не говори ничего, но я не могу объяснить себе твое поведение.
Эмма не торопилась с ответом. Она подошла прямо к маленькому окну.
– Мне нужен ответ, – настаивал Харт. – И я не думаю, что самонадеянно с моей стороны заявлять, что тебе не следует отказывать мне раз и навсегда. Ты хочешь этого. Ты хочешь меня. И я не уйду, пока ты не расскажешь мне, в чем причина твоего отказа.
Нет, она не могла сопротивляться бесконечно. Она с трудом делала это, надеясь, что он поразит ее и она сдастся без слов. Эмма прижала руки к холодному стеклу. Может быть, ей следует сказать ему, что у нее сифилис? Это бы сразу остудило его страсть. Но нет. Ее щеки залились краской при этой мысли. Она еще не настолько отчаялась, хотя близка к этому.
Затем простой ответ пришел ей в голову. Чуждый условностям, он все еще оставался тем молодым человеком, который пришел ей на помощь, когда она была ребенком. Человеком, который воспитывал свою младшую сестру. Несмотря на его холодный внешний лоск, он не нашел бы привлекательной бессердечную, эгоистичную женщину.
– Моя мать смертельно заболела после родов, – прошептала она. От ее слов запотело стекло.
– Что?
Эмма повернулась к нему и заставила себя улыбнуться. Одними губами.
– Моя мать. Она потеряла здоровье из-за того, что произвела на свет детей для моего отца. Только двух детей, но в каждом случае это обернулось трагедией. Первые роды испортили ее внешность, на что часто указывал мой отец. Она растолстела, потеряла былую привлекательность. А вторые доконали ее. В течение года она угасала, и я думала, уж лучше бы она умерла в родах. Она стала нервной, некрасивой, больной… Полный крах семейных отношений. Поэтому я не хочу рисковать, имея детей, ваша светлость, и поэтому не буду вступать в связь с вами или с кем-то еще.
Его лицо стало белым от шока.
– Но есть способы… Ты была замужем и должна…
Эмма нанесла последний удар.
– Да, я делала все, что могла, как вы понимаете. Включая молитву и отказ. Я решила не превращаться в толстую матрону, обремененную сопливым отродьем. – Она улыбнулась, наблюдая, как его глаза становились все более отрешенными.
– Ты молодая. Ты…
– Да. Я молодая. И думаю воспользоваться этим в полной мере.
– Жить как монашка?
– Как вы заметили, я вряд ли живу как монашка.
Его напряжение росло, пока шли секунды.
– Но есть много способов, чтобы избежать…
– Ни один из них не подходит мне. Я не то что хочу подождать с детьми, я вообще не хочу иметь детей. Очевидно, вы любите рисковать? Я нет.
– Я бы придерживался…
– И выносили бы за меня ребенка? Стали бы толстым и обрюзгшим, прошли бы через кровь и боль? Превратили бы свою грудь в нечто схожее с выменем? Стали бы рабом каждого желания ребенка? – Она передернула плечами. – Нет, увольте.
– Я понимаю, – просто сказал он. Он снова изучал ее, как делал это много раз прежде. Изучал и нашел ее желанной. Он медленно кивнул. – Что ж, спасибо за объяснение. Ты, должно быть, устала после такого утра. Я оставлю тебя, чтобы ты отдохнула.
– Спасибо, ваша светлость.
Его карета не вернулась, но ее не интересовало, на чем он поедет. Дверь открылась и закрылась, и порыв свежего воздуха остудил слезы, которые стояли в ее глазах.
Она сказала правду, почти правду, и боль этой правды пригвоздила ее к этому месту. Она стояла, онемевшая и молчаливая, тупо уставившись на порванные обои на дальней стене.
Нет, она не хотела детей. Даже мысль об этом была невыносима ей. И не потому, что ее мать подурнела. И даже не из-за медленного угасания матери и ее смерти после рождения Уилла.
Эмма не хотела мужа, и поэтому ей не хотелось думать о детях. Но когда она произнесла это вслух, правда этого факта занозой застряла в ее сердце. У нее уже был ребенок. Уилл. Она любила его и растила. Угадывала его желания. Успокаивала его, когда ему снился плохой сон. Обнимала его маленькое тело, когда ему было больно. Она брала его с собой повсюду, даже учила его читать, когда его няня была занята в постели их отца. И потом он умер.
Еще вчера он заполнял для нее весь мир, а сегодня его положили в черную дыру и засыпали землей. Мир пошатнулся, и она осталась стоять там, глядя на осыпавшуюся землю.
Она любила этого ребенка, и ей хватит этой боли не на одну – на две жизни.
Эмма заставила себя подойти к лестнице. Она тяжело поднялась на второй этаж, залезла в постель и свернулась под холодными простынями. Она слишком устала, чтобы готовить ужин, и знала, что Бесс тоже.
Небо постепенно темнело, и Эмма закрыла глаза.
– Она ушла. Ты должен забыть ее.
Мэтью взглянул на отца.
– Как ты можешь говорить такое?
Отец состроил гримасу и поднял руки.
– Как я могу? Она ушла, Мэтью, я готов согласиться, что она была тебе подходящей парой, когда была здесь. Но девушка ясно дала понять, что не собирается связывать себя узами брака. Ты столько раз делал ей предложение, и она каждый раз отвечала отказом. И в конце концов сбежала. Используй свои мозги на что-то более полезное, чем молитва.
Мэтью вскочил как ужаленный и уперся руками в стол.
– Как ты смеешь? Я уважаю тебя, как положено сыну, но не потерплю твоих насмешек над церковью.
– Наша церковь – это англиканская, а твой викарий католик.
– Преподобный Уиттир прекрасный человек! Он и подобные ему как раз решили вернуть народ назад к Богу. Он помогает церкви найти ее душу, как помогает и мне найти мою.
Отец пригладил седые волосы.
– Твоя душа здесь, и с ней не происходит ничего плохого. И ничего плохого нет в вере. Но те люди, о которых ты говоришь, вскоре будут изгнаны из нашей церкви как преступники, кем они и являются. И если ты планируешь присоединиться к ним, то тебя постигнет та же участь.
– Ты ничего не понимаешь в этом, – отрезал Мэтью.
– Церковь достаточно ясно изложила свою позицию в отношении католиков и их папистских ритуалов.
– Не хочу даже слышать это. Как только я женюсь, отец Уиттир благословит меня на посвящение в сан. Я буду просветлять души людей. Наставлять их на путь истинный. Я верну их в лоно церкви. Но я не могу сделать это, пока в моей душе грех неутоленного вожделения.
Отец лишь покачал головой. Подобный разговор они вели не в первый раз. Мэтью смотрел на его волосы, на их пушистые завитки, и на его розовое лицо. Отец слаб, всегда добр и готов все простить. И всегда был под каблуком своей жены, властной и сильной. Мэтью произнес короткую молитву благодарности, которую унаследовал от матери.
– Ты обещал, что я женюсь на ней. Обещал помочь.
– Я думал, что она тоже хочет этого. Она…
– Она сделала свой выбор, когда сбила меня с пути. Она играла с моим сердцем и запятнала мою душу, а сейчас пожинает плоды. Я женюсь на ней, отец. Я должен.
Отец обхватил голову руками.
– Ты даже не знаешь, где она. Ты только и делал последние несколько месяцев, что искал ее, исколесив половину страны. Я отказываюсь поддерживать тебя и дальше. Я просто не могу позволить это.
Печаль побудила его к брани и гневу, но Мэтью удалось мыслить логично. Когда придет время, отец все сделает, он не сомневался в этом. Поэтому постарался выбрать примирительный тон.
– Я понял тебя, отец, но я молюсь каждый день, чтобы получить ответ… Если Богу будет угодно и он укажет мне, где найти ее, ты дашь мне последний шанс?
Отец долго не произносил ни слова, понурив голову.
– Я люблю ее, – прошептал Мэтью.
Наконец отец кивнул.
– Если ты узнаешь, где она, я помогу тебе увидеться с ней. Но не сделаю ничего, чтобы вернуть ее силой. Ты понял?
Мэтью был вполне удовлетворен. Да. Он понял, но это не имеет никакого значения. Ему не понадобится помощь, чтобы заставить ее вернуться. Мэтью улыбнулся, глядя на поникшую голову отца.
– Конечно. Спасибо тебе, отец. – И он отправился в церковь, чтобы еще истовее помолиться за благополучный исход дела.
Глава 11
Солнце грело ее спину, даря то же приятное ощущение, что и ладонь Ланкастера, лежащая на ее руке. Она улыбалась, глядя на сверкающую солнечными бликами воду Темзы, и чуть замедлила шаг. Прогулка подходила к концу, но она не хотела прекращать ее. Ланкастер был так мил и обаятелен. Какая женщина отказалась бы иметь такого друга? А он был именно друг, так как не претендовал на особое внимание с ее стороны. И день, казалось, выдался совсем весенний.
Эта мысль отозвалась тревогой в ее сердце, и Эмма поспешила прогнать ее прочь. У нее в запасе еще почти месяц, пока представители высшего общества начнут возвращаться в Лондон, и ее доходы растут с каждым днем. Несколько членов парламента уже появились в Лондоне, хотя оставили семьи за городом до марта. Мужчины жаждали развлечений, и игра велась каждый день. Распутничали тоже вволю, во всяком случае, она так полагала. Но это не интересовало ее, только игра – это все, что занимало ее мысли.
Как всегда бывает, в какой-то момент зима ушла, и все мрачные мысли ушли вместе с ней. Этот теплый день навевал воспоминания о дядюшкином саде, где она любила копаться в земле, или о том, как по утрам собирала еще теплые яйца в курятнике. Она до сих пор помнила приятное тепло в ладони.
Чайка пролетела мимо, и Эмма вспомнила, как радовалась ее мать, видя тюленя или пеликана, когда они совершали прогулки по пляжу.
– О чем вы задумались, леди Денмор?
Эмма улыбнулась:
– Вспоминаю, как в детстве гуляла с матушкой по пляжу.
– А… Я никогда не был в Брайтоне.
– Так же как и я, впрочем. Мы предпочитали Скарборо. Мама не хотела быть на виду. Она хотела покоя.
«Чего и я хочу для себя», – думала Эмма.
– У вас было такое умиротворенное выражение лица, когда вы говорили об этом.
– Это мое любимое место на земле, – продолжала она, не подумав как следует. «Ах, Боже мой, зачем я это сказала?» Когда она исчезнет, никто не должен знать, где она. Она видела, что Ланкастер хочет продолжить, и поспешила сменить тему. – Я была удивлена, узнав, что здесь пройдут соревнования по парусному спорту. Почему так рано? Вода еще очень холодная.
– Когда сойдет лед, не раньше. Это самое подходящее время для регаты. Я думаю, зрители собираются заключать пари, – он не без сарказма взглянул на нее, – и поэтому с нетерпением ожидают открытия регаты.
– Кое-кого из мужчин просто уговорить.
– Ха! Когда вы делаете ставку, я уверен, что вы ставите правильнее всех нас.
Эмма похлопала его по руке и рассмеялась, но его слова напомнили ей о Сомерхарте и о том, как она в конце концов убедила его уйти. Три недели прошло с того дня, и ни одного слова. Она видела его на нескольких вечеринках, но он не удостаивал ее своим вниманием, разве что кланялся или бросал беглый взгляд. Он не подходил к ней, и она не смела приблизиться к нему после того, как снова дала понять, что ему лучше держаться подальше. Это обязательно. Мучительно, но обязательно.
Ланкастер прервал ее мысли:
– Лорд Осборн говорит, что в последние месяцы вам особенно везет. Он гордится вашим искусством.
Эмма рассмеялась, хотя на сердце скребли кошки. Осборны пригласили ее, так как она была их дальней родственницей. В юности они дружили с ее дядей и с удовольствием слушали истории о нем и его садовых подвигах, но с еще большей радостью переходили к рассказам о их общей счастливой юности. Если они узнают о ее искусной лжи, то будут не только обижены, но и оскорблены.
– Лорд Осборн, – искренне сказала она, – добрая душа.
– Он также упоминал, что Сомерхарт отсутствовал на большинстве вечеринок, которые вы посещали в последние дни.
Она увидела, что Ланкастер не без сарказма наблюдает за ней, ироничная улыбка приподняла уголки его губ. Он был интересный мужчина, не раз заставлял ее смеяться, и ей, несомненно, льстило бы его внимание, если бы не ее вынужденная ложь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33