Но ей нравилось это. Нравилось исполнять приказы, нравилось отдаваться на столе. Риск и разврат горячили кровь. И как бы она ни пыталась переубедить себя, она ничего не могла поделать с тем, что хотела этого. И Харт вполне понимал ее.
Понимание помогло ему собраться с силами и поправить ее юбки. Быстрый взгляд на пол – и он поднял розовые панталоны.
Эмма пришла в себя. Она села и так быстро соскользнула со стола на пол, что Харт последовал за ней. Он упал на спину, и внезапно увидел себя со стороны: герцог, лежащий в неудобной позе на полу, растрепанный и красный, с женскими панталонами в руке. Довольно смешно. Недопустимо. Позор. Харт не мог удержаться от улыбки.
Его любовница, казалось, не оценила юмора ситуации. Она взглянула на него, обжигая взором потемневших глаз, затем потянулась и взяла у него деликатный предмет женского туалета, пробормотав что-то неразборчивое.
Харт разобрал лишь одно слово – «несносно».
Она выглядела рассерженной, когда, повернувшись спиной, приводила себя в порядок.
– Ты вся дрожишь, моя дорогая Эмма.
– Вы что, хотели замучить меня до смерти?
– Нет. Просто спровоцировать на что-то импульсивное.
– Ах вот как! Вы… – Она повернулась и обожгла его взглядом. – Вам не стоит так радоваться. Не только потому, что это полнейший абсурд, учитывая ваше герцогское высокомерие, но вы так наивны в своей радости. Я не буду вашей любовницей. Ваши усилия тщетны.
– Возможно. Но не твои, я надеюсь. Кажется, ты получила то, что хотела?
Она изобразила на лице отвращение.
– Вам-то какое дело? Вы, несомненно… – Она описала рукой круг. – Это не смешно.
– Нет. – Харт покачал головой и наконец встал на ноги. – Это не смешно, разумеется. – Он обнял ее, прежде чем она успела возразить. Звук замер на ее губах, когда он прикоснулся к ним своим ртом. Он целовал ее. И когда позволил ей уйти, она заморгала и прижала пальцы к губам.
– Я все-таки не буду вашей любовницей, – прошептала она.
Харт наклонил голову.
– Я верю, что ты можешь отказать мне, Эмма. Но не верю, что ты сможешь отказать своей собственной натуре.
Ее розовые щеки побледнели в ответ на его слова.
– Мне кажется, ты сегодня не завтракала. Позволь проводить тебя в столовую?
Эмма покачала головой. Повернувшись, чтобы собрать свой выигрыш, она прошла мимо него, не говоря ни слова. Он проводил ее до дверей, но когда ее рука легла на дверную ручку, дверь внезапно открылась.
– Ох! – Удивленная горничная ахнула и присела в реверансе так быстро, что едва не упала. – Извините. Мадам! Сэр!
– О, ради Бога, – пробормотала Эмма, и девушка попятилась. Но Эмма не смотрела на горничную. Она посмотрела на дверь и потом на Харта. – Больше не осуждайте меня за неблагоразумие, Харт. Вы превзошли меня.
– Согласен, – хмыкнул он, чувствуя себя легко и свободно, так, словно сбросил несколько лет.
Толстый ковер лишал ее возможности получить разрядку, которую она хотела обрести, ходя из угла в угол своей комнаты. Ее шаги, как назло, звучали слишком тихо, и она готова была запустить чем угодно в стену, лишь бы поднять шум. И каждый ее шаг напоминал о новом ощущении между ногами. О болезненном удовлетворении, которое растекалось внутри.
Господи! Она хотела большего… Большего, большего… И это было именно то, чего она боялась. Она сознавала всю необузданность желания, кипевшего в ней. Он пробудил чувственность, которая скрывалась внутри ее. Она хотела его опять, сейчас же. А потом остаться в его постели, томная, голая… Ожидая его возвращения с ужина. Дать ему все, что он потребует. Спать с ним, просыпаться с ним. Она хотела испытать блаженство от слияния их тел.
Эмма прижала руку к воспаленному лбу и прикрыла глаза. Ей нужно взять себя в руки. Но она никогда не думала, что его прикосновения могут быть такими потрясающими. А его рот…
– О Боже, его рот… – простонала она.
Ей следует уехать. Да, уехать. Бежать прочь до захода солнца и вернуться назад в холодный маленький дом в Лондоне. Но джентльмены потеряли деньги, так же как она потеряла свою волю. Она выиграла почти триста фунтов за два дня. Уехать – значит потерять столь выгодную возможность увеличить свой капитал. Она не может позволить себе подобную роскошь. Она должна остаться еще на один день и продолжить игру.
Она думала, что была жесткой с ним в это утро. И высокомерной, какой только могла быть. Получая удовольствие оттого, что сводила его с ума, флиртуя с другими мужчинами, раздражая его своей дерзостью. И он был так зол, что ей это нравилось – его испепеляющий взгляд и грубые требования.
Ни один мужчина никогда не воздействовал на нее так. Откуда Харт мог знать, как к ней подступиться? Или другие леди тоже таяли от вожделения, когда им приказывали поднять юбки? Эмма задрожала при мысли, куда бы все это могло ее увести, – она бросила бы свои планы на ветер, и это было бы началом ее конца.
Если она и сомневалась, что развратная кровь отца течет в ее венах, то сейчас получила неопровержимое доказательство.
Ее единственное спасение заключалось в ее лжи, говорила она себе. Именно ее желание избежать разоблачения заставит ее покинуть Лондон, прежде чем греховная жизнь войдет в привычку. Но до начала сезона, когда большинство представителей высшей знати, в том числе и представители ее графства, вернутся в город на сессию парламента, еще слишком далеко, и она не сможет так долго избегать его постели, поэтому у нее нет другого выбора, как уехать, исчезнуть до того, как ее обман раскроется. Но может быть… Пока еще… Если бы она могла попросить его еще разочек прикоснуться к ней… там…
Безумие, шипел ее мозг, и она знала, что это правда. Безумие. Не говоря о глупости. И она не сделает этого. Никогда.
Но это счастливое вожделение в его улыбке, когда они были в игровой комнате… оно будет преследовать ее во сне и наяву, потому что если он выглядит так после того, как доставил ей удовольствие, то, что же будет, когда он сам обретет его?
Она не позволит себе узнать это.
Глава 7
Ее противник, лорд Честершир, поднял свои маленькие глазки и, глядя на нее, усмехнулся с триумфом. Марш тоже посматривал на нее, облизывая губы. Эмма хотела, чтобы Сомерхарт стоял за ее спиной, но он ушел часом раньше.
Марш наклонился ближе и проговорил, глядя на ее грудь:
– Похоже, удача изменила вам, леди Денмор. Могу я предложить вам мою руку, чтобы прогуляться по комнате?
Вот идиот… Даже Честершир бросил на него удивленный взгляд. Если и оставались какие-то сомнения по поводу ее отношений с Сомерхартом, то все они испарились во время обеда. Они сидели на противоположных концах стола, но расстояние не останавливало Сомерхарта от своих притязаний. Он то и дело бросал на нее многозначительные взгляды, не говоря уж об улыбках. Кое-кто из гостей смотрел на нее с нескрываемым любопытством. Герцог по прозвищу Холодное Сердце никогда не позволял себе столь открытого проявления чувств.
Но лорд Марш, очевидно, не собирался открыто ухаживать за любовницей герцога. Скорее всего он обдумывал другую стратегию. И был прав относительно одной вещи – удача не могла постоянно сопутствовать Эмме. Она была не в себе. Она потеряла сто восемнадцать фунтов стерлингов только за последний час. Марш понимал, что пришло время усилить атаку.
– Итак? – спросил он, почти прикасаясь лицом к ее ключицам. – Вы не хотите немного отвлечься?..
– Лорд Марш, – проговорила она сквозь зубы, хотя только что улыбалась публике. – Вы не отодвинете ваше лицо от моей груди?
Он повиновался, но окинул ее суровым взглядом.
– Утром вы не были так холодны.
Замечание Марша привлекло всеобщее внимание, так как было произнесено слишком громко, и разговоры за столом прекратились. Эмма прикусила губу.
– Утром у меня шла игра, Марш. Я могла себе позволить быть снисходительнее с менее удачливыми игроками. Извините меня, джентльмены.
– Глупо! – услышала она шепот Честершира, когда отошла. – Вы могли бы по крайней мере помолчать об этом.
Марш что-то пробормотал в ответ, но Эмма уже вышла из комнаты.
Весь день напряжение не покидало ее. И не только из-за мыслей о Сомерхарте и искушении, но и из-за поведения мужской половины гостей. Джентльмены начали вести себя с ней более сдержанно. За ленчем некоторые леди попытались прекратить разговор при ее появлении. Они снисходительно улыбались, но было очевидно, что разговор касался ее, или Сомерхарта, или их обоих.
А к обеду и мужчины странно поглядывали на нее и бросали косые взгляды, когда она проходила мимо. Эмма все больше беспокоилась, думая, что кто-то подсмотрел за ними утром, когда они были в игровой комнате. Но нет, говорила она себе, этого не может быть, они бы обязательно услышали, если бы кто-то подглядывал за ними.
Ее раздражение перешло в злость, в течение часа она переходила от одного стола к другому, затем направилась на застекленную террасу, которую отделяли от музыкального салона стеклянные двери с мягкими бархатными шторами. Из салона раздавались звуки музыки. Кто-то играл на рояле, по-видимому, там собралось общество леди. Настоящих леди. Эмма спряталась посреди изумрудно-зеленых листьев апельсиновых деревьев и орхидей. Двери салона были закрыты, поэтому она подняла защелку и приоткрыла дверь на дюйм, не больше. Звуки музыки наполняли воздух, смешиваясь с приглушенным гулом женских голосов.
В поместье Моултеров присутствовало не так уж много женщин, большинство были женами почтенных джентльменов. Хотя были приглашены еще две состоятельные вдовы и одна вдовствующая графиня. Графиня обожала игру в пикет и сплетни. Ее голос перекрывал все остальные голоса.
– Я просто представить не могла, что она на такое способна!
Глухой мужской голос перебил:
– Именно об этом я думаю весь вечер.
– Что ж, – продолжала графиня, – видимо, в ней что-то есть, хотя она кажется такой простенькой. А герцог! Он же недаром носит прозвище Холодное Сердце, и вот, пожалуйста, растаял как первый снег на весеннем солнце!
Другая леди кашлянула, прочищая горло.
– И это еще не все… Я заметила незнакомый блеск в его голубых глазах и видела, как он снял женский волос со своих брюк и вышел, не говоря ни слова.
Графиня разразилась смехом. Эмма была уверена, что она слышит, как другая леди вскипела.
– Это так грубо! – выпалила она.
– О, моя бедная леди Уорстер! Простите! – Несмотря на извинения, графиня продолжала смеяться еще несколько секунд. – Я как-то слышала, как герцог сказал, что если и найдется в графстве хоть одна леди, которая не обсуждала бы цвет его глаз, то он вырвет их и подарит ей.
– Эти грубые выражения… их просто немыслимо слышать!
– Но придется. Вы слышали, что он приобрел еще одну железную дорогу? Теперь их у него уже три.
Мужчина покашлял.
– Да, видимо, в ней что-то есть. Герцог, оказывается, не лишен человеческих чувств.
Графиня усмехнулась:
– Ха! Он был «не лишен человеческих чувств», когда я была графиней Шрусбери. Или нет… скорее в нем есть что-то от сатира.
Старческий женский голос задребезжал от смеха:
– Да, козел с копытами. Письмо… одним словом.
– Письмо! Вы видели его?
– О, я видела.
Эмма прижалась к двери, закусив губу. Письмо. Она слышала, как шептались о нем, до нее доходили скудные обрывки информации. Уже стало легендой послание, которое Сомерхарт написал своей любовнице.
Она была уверена, что история была придумана, несмотря на утверждение очередного «очевидца», что он «видел записку собственными глазами». Мужчина по прозвищу Холодное Сердце действительно был высокомерным и сдержанным. И Эмма с трудом верила, что такие слова, как «вожделение» и «пронзить божественные бедра», могли быть написаны его рукой. Конечно, он никогда не стал бы возводить похоть в ранг поэзии. Даже после их утреннего общения она не могла бы поверить, что этот мужчина когда-то сделал предложение женщине на десять лет старше его, которая к тому же была любовницей полдюжины пэров.
Несмотря на все усилия Эммы, слухи о его прошлом доказывали обратное. Голоса за дверью стали глуше, так как никто не хотел рисковать и заслужить неодобрение герцога. Он слишком ясно продемонстрировал свой характер за последние десять лет.
Он никого не подпускал близко к себе. Никого. Но даже шапочное знакомство с Сомерхартом было предпочтительнее холодного отчуждения или открытой враждебности с его стороны. Сомерхарт скупал чужие долги, когда слышал особенно резкие комментарии в адрес своей скандально известной сестры. Долги были тут же востребованы, и прежние условия договора менялись на глазах должников непостижимым образом. Одни просто предпочитали не ссориться с герцогом… другие, не имея ничего, ничего не теряли.
Эмма прислонилась головой к косяку двери. Подслушивание – дело никчемное, но она не хотела уходить, не подведя итог своему ночному представлению. Сдержанное изумление, чуть приподнятые брови и влажные губы… И тут же другая уловка – притворство, что она любовница Сомерхарта.
Эмма прижала пальцы к глазам, словно это могло унять то болезненное напряжение, которое в них было.
Притворяться его любовницей было тяжело – все равно что бороться с собой. Бороться против того, чего она хотела так сильно, против вожделения и радости, против чего-то недопустимого и вместе с тем необычайно притягательного.
И внезапно Эмма поняла невероятное: Харт шептал ей слова, которые никогда, никогда не могли прежде сойти с его губ.
Но разве он уже не сделал невероятные вещи – они осветили его глаза радостью, – приказав ей поднять юбки и раздвинуть ноги, целуя, лаская, рискуя всем? О, он наслаждался этим, погружался в это с той же отдачей, как и она. Он, всегда такой холодный и замкнутый. Развратный и недоступный. Чувственный и абсолютно закрытый. Словно две взаимоисключающие половинки двух разных людей.
Уйдя в свои мысли, Эмма глубоко вдыхала дивный запах деревьев и душный аромат цветов. Комната освещалась только рассеянным светом канделябров, тяжелые шторы отделяли ее от холодной ночи. Место было уютное и безопасное. Дивное уединение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33