Симон уже слышал эту историю раз шесть, но каждый раз безудержно хохотал, довольный тем, как они обвели вокруг пальца этого выскочку де Фонтена. Сеньор Гайяра не только пропустил в замок «послушников», но даже распорядился об ужине!
С каждым разом добавлялись новые детали. А чем больше было выпито вина, тем краше становился рассказ. Вскоре все были пьяны. Но описание Жаном горящей часовни вызвало новый прилив энергии. Рассказ сопровождали грубые шутки. Мужчины смеялись, как одержимые, все больше накачиваясь вином.
Снаружи ледяной ветер гулял по заснеженным крышам, гоняя комья снега по скатам сараев. Во дворе буря вздымала белые вихри. Запертая в темной комнате над залом, Николетт слышала каждое слово Карла и Жана. Тысяча ужасных мыслей проносились в ее голове. Упоминания о Лэре заставляли ныть сердце. Но все же… Люди в зале ни разу не сказали о том, что им удалось убить де Фонтена. Если бы они это сделали, то похвалялись бы еще сильнее. Смех сотрясал деревянный пол – потолок зала. Взрывы хохота были громче, чем завывания ветра. Если они напьются, неизвестно, что придет им в голову. Сердце Николетт не покидала тревога. Хорошо, если они напьются до смерти.
Шло время, в зале продолжал гореть свет. Николетт лежала, прислушиваясь к каждому слову внизу. И неожиданно, неведомо почему, ей вспомнились гуси, которых она видела на ярмарке в Жизоре. Белые жирные гуси с блестящими желтыми клювами, запертые в клетке, терпеливо ждущие, когда им отрубят головы. Сейчас она чувствовала себя таким гусем.
Звук шагов за дверью заставил ее насторожиться. Николетт поняла, что спорят три человека. Узкая полоска света просочилась через щель под дверью. Николетт услышала странные звуки, напоминающие стоны. Кажется, там дерутся мужчины. Потом послышался стук падающего тела. Кто-то доказал, что он сильнее.
– Послушай! – пробормотал пьяный голос. – Кажется, мы оба можем развлечься.
Сердце Николетт остановилось, когда она поняла, что речь идет о ней.
ГЛАВА 20
Пьяные солдаты пытались удержаться на ногах. Один, шатаясь, уцепился за дверь.
– Мы должны быть осторожными. Надо поддерживать друг друга и предупреждать, если кто-нибудь поднимется по лестнице. Я пойду первым. А вы оставайтесь здесь и наблюдайте.
– Но… я… я… – запротестовал второй. По крайней мере, это казалось протестом, если судить по тону. Речь была столь невнятна, что разобрать слова было просто невозможно.
– Когда я получу свое, то покараулю вас, – сказал самый трезвый из троих. За этим последовало бормотание, выражающее несогласие. Двое были пьяны вдрызг. Особенно один, который ничего не соображал, а только невнятно мычал. Николетт услышала, как кто-то, спотыкаясь, вошел в комнату.
Николетт вскочила при лязге засова и скрипе двери. Охваченная страхом, она бросилась под кровать и плюхнулась на пыльный, грязный пол. Темная комната озарилась желтым светом. Перед ее глазами показались сапоги, когда мужчина, шатаясь, прошел по комнате мимо нее. Он был сильно пьян. Николетт почувствовала сильный, резкий запах перегара.
Но солдат был не настолько пьян, чтобы поверить – ее нет в комнате. Он начал говорить что-то неразборчивое – хм-хм-ага, потом прикрепил фонарь к груди и, продолжая невнятно бормотать, внезапно встал на четвереньки, и заглянул под кровать. На лице появилась злобная торжествующая улыбка.
Это был Жан. Николетт пронзительно закричала и с силой бросила в него ночной горшок. Тот опрокинулся, содержимое разлилось по полу и запачкало его руки.
Жан непристойно выругался, вскочил на ноги и схватился за деревянную спинку кровати. С силой безумца он поднял кровать и опрокинул ее набок. Николетт проползла под грязными досками.
Крича от ярости, он пополз за ней, пытаясь схватить. Николетт ударила его по лицу, сбив с головы большую шапку, вырвалась из цепких рук. Она сумела высвободить ногу и лягнула его изо всех сил. Они раскачивались из стороны в сторону. Наконец Жану удалось схватить ее за ногу. Вспотевшие пальцы зажали лодыжку, как стальная мышеловка. Николетт изо всех сил ударила его другой ногой, больно стукнувшись голенью об кровать. Жан продолжал тащить девушку за ногу. Николетт ухватилась за решетку для матраца, но он чуть не вывихнул ей лодыжку. Николетт чуть не задохнулась от боли, и решетка выскользнула из рук. Жан схватил за другую ногу и потащил из-под кровати, а она боролась и визжала.
Жан зажал рукой ее рот. Николетт почувствовала, как его ногти впились ей в щеку. Она яростно отбивалась руками и ногами. Когда он попытался взобраться на нее, Николетт с силой ударила его коленом в пах.
Жан взревел от боли и опрокинулся навзничь. Николетт попыталась отползти в сторону и тут почувствовала, что зацепилась прядью волос за кровать. Жан выругался и снова схватил ее. Николетт отбивалась, но он вцепился ей в волосы, запрокинув голову назад. Она ударилась головой об пол.
От удара в глазах заплясали искры, сознание помутилось. Сопротивление на мгновение прекратилось, и мужчина бросился на нее. Николетт хотела закричать, но, придавленная к полу, не смогла издать ни звука. Ослепленная ужасом, она отбивалась, стараясь столкнуть его с себя.
Жан схватил ее за горло. Николетт яростно отталкивала его руками, пытаясь вырваться. Вдруг пальцы скользнули по краю горшка. Она ухватила его и изо всех сил ударила насильника по голове. Раздался глухой звук, Жан дернулся и обмяк, чуть на раздавив ее своей тяжестью. Горшок откатился далеко в сторону. С возгласом отвращения Николетт столкнула с себя неподвижное тело и отползла подальше от него.
Мужчина застонал и попытался приподняться. Николетт похолодела от ужаса, схватила горшок, на этот раз обеими руками, и с силой ударила по голове мужчины, как дубиной. После этого он больше не шевелился.
Минуту Николетт прислушивалась, дрожа, пытаясь определить, что делать дальше. Наверное, страх обострил ум, у нее появилась смелая мысль. Если она переоденется и ее примут за Жана, может быть, тогда удастся выбраться через окно в коридоре и пройти мимо стражей в башне.
Николетт быстро сняла одежду с Жана, все еще находящегося без сознания. Хотя это было неприятно, сбросила с себя некогда красивое изумрудно-зеленое платье и поспешно напялила грязные бриджи, рубашку и камзол. Одежда была ей слишком велика, особенно сапоги, но выбирать не приходилось. Она натянула на голову большую шапку и выглянула за дверь.
В коридоре было темно, как в брюхе у коровы. Ничего не видя, Николетт выскользнула из комнаты и закрыла засов на двери. Человека, который должен был дожидаться Жана, не было видно. Николетт недоумевала, куда тот запропастился. Пробираясь сквозь кромешную тьму, она ощупью нашла окно. Ставень долго не открывался, и в отчаянии она решила, что ничего не получится, но наконец ей это удалось.
Окно располагалось очень высоко, и Николетт растерялась. Снизу доносились пьяные возгласы и грубый смех, слышимый на лестнице и в коридоре. Она знала, что люди в зале пьяны, как крысы, и почти ослепли от вина, но обманет ли их одежда Жана? И где его сообщник?
Николетт прокралась по коридору, едва осмеливаясь дышать. На верхней площадке лестницы она увидела Гюи. Тот уселся на ступеньке, где его сморило, и оглушительно храпел. Отсвет горящего камина достигал лестницы, освещая путь. В зале возле огня, спинами к ней, сидели мужчины, выпивая и куражась. Некоторые нестройно пели, в то время, как другие руками отбивали такт по крышке стола. Она не заметила слуг, за исключением двух мальчишек, которые спали, прислонившись спиной к стене. Другие, очевидно, разошлись по своим постелям.
Двери зала были не более, чем в двадцати шагах от подножия лестницы, но Николетт никак не могла набраться храбрости. Нужно пройти мимо солдат, и они наверняка заметят ее. Направо от лестницы – арочный проем в какой-то коридор. Наверное, проход в кухню, но куда повернуть – направо или налево? Она выбрала направление налево, и, крадучись, двинулась в темноте, все время держась спиной к стене.
Николетт шла на ощупь, стараясь двигаться быстрее. Сердце билось так сильно, что она едва могла дышать. Вскоре обозначились темные контуры печи. Это кухня. Николетт перевела дух. Было тихо. Увидев еще одну дверь в глубине комнаты, пошла к ней.
Огромные неудобные сапоги, казалось, двигались сами по себе, и наткнулись на что-то мягкое. Она упала на большую бесформенную груду, от которой несло вином и рвотой, и которая издавала приглушенное хрюканье. Из темноты возникла огромная жирная рука, и Николетт отшатнулась. Пьяный мужчина. Она вскочила, удерживая крик, застрявший в горле.
Убегая, больно ударилась бедром об угол стола, но не остановилась, а, задыхаясь от ужаса, бросилась к двери. Двумя руками схватилась за деревянную ручку и толкнула изо всех сил. Темнота. Запах полусгнившей прогорклой еды ударил в нос. Кладовая. Позади слышалось недовольное ворчание пьяного, пытающегося подняться. Обезумев, Николетт закрыла за собой дверь и оперлась на нее. Глаза блуждали по темной комнате в поисках выхода. Наконец она заметила очертания другой двери и бросилась к ней.
В это время за спиной послышалось бормотание. Дверь, в которую вбежала Николетт, распахнулась. На пороге показался пьяный. Николетт закусила губу, чтобы не закричать. Тот сделал несколько неуверенных шагов, протягивая к ней руки, но качнулся вперед, упал лицом вниз и больше не двигался. Она стояла, окаменев. Но слышался лишь отдаленный шум из зала, где бражничали пьяные.
Николетт быстро двинулась к двери. Темная комната казалась бесконечной. Наконец, пальцы ухватились за ручку. Она толкнула дверь и, споткнувшись в огромных сапогах, почти вывалилась в снег. Закрыв дверь, на мгновение застыла. Голова кружилась.
Казалось, до этого Николетт забыла, что надо дышать, и теперь упивалась большими глотками воздуха. Умирая от страха, побежала по заснеженной земле к теням от строений. Порыв ледяного ветра ударил в лицо, на мгновение остановил дыхание.
Николетт вырвалась от людей в зале, но впереди была безнадежная попытка достичь леса. Оглядевшись, она не заметила никаких признаков жизни. Впереди была единственная сторожевая башня. Очевидно, стражники укрылись в ней от пронизывающего ветра. Она увидела клубы дыма, выбивающиеся через бойницы, и слабый свет, не более, чем мерцание, исходящее от жаровни.
Николетт замерла, прижавшись к стене и собираясь с силами. Открытое пространство заснеженной земли лежало между нею и низкой оградой палисадника. Она побежала, но, услышав хруст снега, застыла на мгновение. Этот звук, приглушенный постройками, казалось, шел со всех сторон. Порыв ветра заложил уши, наполнил их шумом. Убедившись, что это только ветер и ее собственное воображение, она побежала дальше к углу сарая. Затем шло длинное низкое здание, чья тень и заснеженные изгороди могли бы укрыть ее от тех, кто находился в сторожевой башне.
Пригнувшись, Николетт бросилась вперед. В это мгновение ее схватили сильные руки, подняв в воздух. Ноги повисли, несоразмерно большие сапоги готовы были свалиться. Она сделала глубокий вдох, чтобы закричать, когда что-то холодное и пахнущее кожей закрыло ей рот – мужская рука в перчатке.
Знакомый голос, мягче, чем шелест ветра, прошептал в самое ухо:
– Ш-ш-ш, это я, моя милая. Сначала я не был уверен, что это ты, и боялся испугать тебя. Ты могла закричать.
– Лэр! – произнесла она с тихим рыданием в голосе и крепко прижалась к нему.
Быстрым взволнованным шепотом Николетт начала задавать вопросы. Он прижал к ее губам палец в перчатке и пообещал:
– Позже. Сначала нужно добраться до леса так, чтобы нас не заметили.
Де Фонтен взял ее за руку и, пригнувшись, они побежали. В тишине хруст снега под ногами был опасно громким. Они продвигались короткими перебежками, пригибаясь к земле, прислушивались, потом снова бежали.
В башне послышались голоса, сопровождаемые громким стуком. Лэр остановился, толкнул Николетт в снег возле себя. Чей-то силуэт, черный на фоне белого снега, спустился по ступеням башни. Через минуту человек уже поднимался с охапкой хвороста. Они немного помедлили, пока клубы дыма повалили из башни.
– Пошли, – прошептал Лэр, поднимая девушку и бросаясь к палисаднику. Спустя мгновение они перебрались через ограду и были уже на другой стороне. Они бежали к рвам, скользя и спотыкаясь. У последней канавы остановились, оглянувшись назад. Кругом было тихо, не было заметно никакого движения. Лэр и Николетт сделали еще один рывок вперед, перебегая открытое пространство, покрытое снегом, к спасительной темноте леса.
Там их окружили люди. Риго протянул Николетт руку:
– Одетта!
– Во имя Христа! – провозгласил другой голос. Николетт подняла глаза и увидела широкое лицо Жюдо, рассеченную бровь под шапкой. Он и Лэр обменялись фразами, к ним присоединились другие, пока холодный воздух не задрожал от голосов. Кто-то набросил на плечи Николетт накидку. Ее с головы до ног пробирал озноб. В полной темноте лошадей повели вперед.
Прерывающимся голосом Николетт рассказала, как ее связали, заткнули рот и затолкали в гроб. О приезде де Конше и словах, которые она подслушала, о Карле и его людях, о том, как они напились и о своем бегстве.
– Один из них, по имени Жан, вошел в комнату… Он был пьян… Я ударила его ночным горшком, – она перевела дыхание и, глядя на Лэра и на лица окружавших ее людей, сказала: – Они отправляются в Клермон, чтобы убить короля! Они говорили, что произойдет несчастный случай на охоте.
Никто не произнес ни слова. Но о мыслях легко было догадаться по выражению лиц. Сама Николетт не испытывала симпатии к старому королю, но ее мольба, произнесенная шепотом, была полна чувства.
– Мы должны остановить их! Изабелла хуже Сатаны!
Младший сын Риго тронул Лэра за плечо.
– Огни! – сообщил он, показывая на замок. На их глазах свет появился в дверных проемах и окнах. В морозном воздухе зазвенели голоса, солдаты выбегали из замка. Видимо, они были в полной растерянности. Крики и проклятия сливались с шумом ветра, двери распахивались настежь и с грохотом закрывались, а лошади неохотно давали седлать себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35