В дверь негромко постучали, и тихий женский голос произнес:
– Сэр, уже звонили к заутрене.
Хью приподнялся на локте, отчего кровать скрипнула под ним. Голос казался знакомым, но он не узнал его, во всяком случае, признал не сразу. В комнате было темно, свечи догорели, оставив на подсвечниках потеки воска. Он спустил длинные ноги с кровати, сел и огляделся.
Спящая девушка зашевелилась, но не проснулась. Хью нашарил в темноте башмаки, сунул в них ноги и потянулся за рубахой.
– Сэр, может, принести свечу? – прошелестел голос за дверью.
Хью был уже на ногах и надевал рубаху. Он ворчливо ответил, что свеча не нужна, и начал искать, расхаживая по комнате, кожаную сумку со своими вещами. Еще недавно она была где-то здесь, но теперь, в темноте, он никак не мог ее обнаружить.
Дверь, скрипнув, отворилась, и мрак спальни рассеял свет свечи. Хью увидел свою сумку на лавке под распахнутым окном, подошел, чтобы взять ее, и понял: на улице дождь. Он слышал его шум, жадно вдыхал влажный воздух.
Отвернувшись от окна, он увидел в круге света от свечи круглое лицо Алисы Вотсдаутер.
– Как ты очутилась здесь? – удивился Хью, ничего не понимая спросонья, и взялся за камзол, но вместо привычной кожи ощутил под пальцами мягкий бархат.
– Мартин привез меня ночью, – ответила Алиса, смущенно избегая его взгляда.
Хью продолжал рыться в сумке. Наконец он нашел перчатки.
– Ты была здесь этой ночью? – негромко спросил он, надевая перчатку на левую руку и стараясь делать это осторожно, чтобы не задеть глубокую рану на пальце. Правую перчатку он не стал надевать, а просто взял ее в левую руку.
– Да, милорд, была, – кивнула Алиса. – Мне разбудить миледи? Там уже пришли женщины, чтобы одеть ее. Я сказала им, чтобы они не беспокоились, но одна из них, самая толстая, настаивает, что должна увидеть вашу супругу.
– Да, буди, – ответил Хью. В висках у него стучало, голова раскалывалась, под веки словно попал песок.
В дверях возникли силуэты нескольких женщин, следом появилась еще одна, с масляной лампой. Комнату залил желтый свет.
Позади всех, с оловянной чашкой в руках, в спальню вплыла толстая Дельфина, верная прислужница Суинфорда.
Санча проснулась и увидела склоненные над нею лица. Она испуганно вскрикнула и резко села в постели, прижимая одеяло к груди.
– Пора пить эликсир, миледи, – прозвучал голос, и Санча оглянулась. Дельфина сунула ей в руки оловянную чашку и скомандовала грубым, решительным голосом: – Пейте, миледи, не раздумывайте!
Санча мельком увидела мужа, прошедшего по спальне. От одного его вида она смущенно зарделась, ибо, хотя ее воспоминания о минувшей ночи были смутными и разрозненными, она не забыла его невыразимо страстный поцелуй, который он запечатлел на ее губах на виду у гостей, и это воспоминание заставило ее вздрогнуть. Столь же живо вспомнились ей его обнаженные мускулистые плечи, прикосновение его ладоней и незнакомое волнующее ощущение, которое пронзило ее, когда она оказалась в его объятиях.
К счастью, ей тут же пришлось отвлечься от этих мыслей. Окруженная суетящимися женщинами, среди которых была и строгая Дельфина, она поднесла чашку к губам и выпила приторно пахнущую микстуру. Тут же чья-то рука бесцеремонно выхватила у нее пустую чашку, кто-то через голову стянул с нее сорочку, кто-то еще упорно втискивал ее ноги в туфельки.
Резкий голос – похоже, то была Дельфина – приказал причесать ее. Не говоря Санче ни слова, служанки сноровисто делали свое дело. Ее прекрасные черные волосы расчесали, разделили пробором и заплели в две незатейливых косы.
Служанки сновали по спальне, невнятно переговариваясь приглушенными голосами. Крепко сбитая невысокая девушка с деревенским румянцем на круглых щеках решительно подошла к Санче и сказала:
– Миледи, меня зовут Алиса, я ваша новая служанка.
Санча слушала рассеянно, словно это не касалось ее, и ничего не ответила Алисе, которая держала в руках длинное темно-зеленое платье. С Санчей обращались словно с безвольной куклой, но у нее не было ни сил, ни желания возражать против этого. Ее поставили на ноги, и в тот же миг шелковая сорочка с рукавами, скользнув через голову, облегла ее тело, за ней последовало зеленое платье.
Пока его зашнуровывали, пожилая женщина с проседью в волосах сняла с постели белье. Взгляд Санчи нечаянно упал на простыню, на которой темнели красные пятна.
У Санчи екнуло сердце. Щеки ее заалели от стыда, в животе все сжалось, когда она поняла, что эти алые пятна означают. Она почувствовала неожиданную слабость. «Нет, – ошеломленно уверяла она себя, – этого не может быть!» Иначе она обязательно помнила бы об этом. Санча лихорадочно перебирала события минувшей ночи. Но ничего не могла припомнить, кроме слез отчаяния, волнующего прикосновения его рук, умиротворяющего тепла его объятий.
Санча похолодела. Учащенно дыша, она пыталась вспомнить хоть что-то определенное, но в памяти зиял черный провал. Посмел ли он? Позволила ли она? Нет, она ничего не помнила! Пол поплыл у нее из-под ног. Она почувствовала, как ее бросило в жар, вдруг стало нечем дышать, к горлу подкатила тошнота, и, как ни старалась она сдержаться, мерзкое снадобье исторглось из нее.
Служанки отпрянули от нее. Вскоре в спальне появились женщины и занялись уборкой, тогда как остальные суетились вокруг, успокаивающе похлопывали ее по рукам и переговаривались между собою, считая, что внезапный приступ тошноты – верный признак того, что она этой ночью зачала. Глубокомысленные замечания женщин привели дрожавшую Санчу в еще больший ужас.
Ее усадили на скамью и, торопливо всыпав в чашку порошок, приготовили новую порцию снадобья. Дельфина, нависая над Санчей, проследила, чтобы она выпила все до дна.
Выходя из гардеробной, Хью слышал суматоху в спальне, но прошел мимо, увидя, что там полно суетящихся женщин.
В коридоре было светло: кто-то зажег настенные канделябры, а в прихожей Хью увидел бездельничающего отцовского юного пажа, подпиравшего стену.
Он еще был в дверях, когда в прихожей появился Мартин, его оруженосец. С плаща Мартина стекала дождевая вода, оставляя лужи на полу, где уже успели наследить слуги. Он почтительно поздоровался с Хью, стащил с головы мокрую шляпу и доложил, что коляска готова и стоит во дворе замка. Отряд и повозки ждут на дороге, мальчишка-слуга послан за конем Хью.
– Какие еще будут распоряжения? – спросил Мартин.
– Жди здесь, – приказал Хью. – Проводишь мою жену и Алису до коляски. Ах да, в спальне остался сундук с ее одеждой, проследи, чтобы его спустили вниз и тоже погрузили.
Мартин кивнул и отступил в сторону, пропуская двух служанок, которые спешили в спальню с кувшинами воды.
Отца и Томаса Суинфорда Хью нашел в верхней гостиной, ярко освещенной свечами. Уильям Кенби сидел на скамье у стены и грузно качнулся навстречу Хью.
– Будь здоров, сын! – сказал он и пьяно ухмыльнулся. – Как чувствуешь себя после этой ночки? А твоя милая супруга?
– Хорошо, – ответил Хью и перевел взгляд на Суинфорда, который сидел, развалясь, на скамье возле погасшего камина.
– Ты излишне скромен, – проговорил Суинфорд, добродушно посмеиваясь. Поднял кубок, приветствуя Хью, и пробормотал: – Бедная девочка.
Уильям Кенби, продолжая пьяно хихикать, похлопал себя по карманам камзола, расшитого серебром, сунул руку внутрь и наконец извлек связку бумаг:
– Это рекомендательные письма моим друзьям, которые с радостью приютят тебя и твою жену по дороге на север.
Хью принял поданный сверток и сунул во внутренний карман.
– Дорога туда очень опасна, – предупредил Уильям Кенби, положив руку на плечо сыну, и задумчиво проговорил: – Мне было бы куда спокойней, если б в твоем отряде было больше людей. Места вокруг Ноттингема пользуются дурной славой. – И он поведал жуткую историю об убийстве шестерых путников.
Хью слушал отца вполуха, ибо давно уже понял, что никто лучше его самого не защитит его интересы. Он открыто не выказывал своего неуважения, но забота о его благополучии, которую проявлял этот человек, этот «отец», для кого он еще несколько дней назад значил не больше, чем пыль под ногами, порядком его раздражала. Уж не принимает ли он его за дурака? Хью прожил без его глубокомысленных советов двадцать три года, и неплохо прожил.
В коридоре послышались шаги и оживленные голоса. Хью повернулся к раскрытой двери и увидел, как прошли укутанная в плащ жена, Алиса и Мартин; за ними следовали двое молодых слуг, неся сундук с одеждой, четверо или пятеро служанок с подушками и узлами. Суинфорд тоже повернул голову и проводил их взглядом.
Уильям Кенби быстро завершил отцовские наставления.
– Не стоит заставлять жену ждать тебя, – сказал он.
– Вы правы, – согласился Хью и собрался идти.
В этот момент Суинфорд отставил кубок и встал.
– Сомневаюсь, чтобы мы еще когда-нибудь встретились, – сказал он, приближаясь к Хью и протягивая ему руку. – Здоровья тебе и удачи.
– Благодарю вас, милорд, – произнес Хью, откланиваясь и с отвращением думая про себя, какая влажная и липкая ладонь у Суинфорда – словно снулая рыба. Он повернулся к двери, но остановился и как бы невзначай спросил: – Милорд, когда следует ждать вашего курьера?
Губы Суинфорда растянулись в улыбке.
– Жди неожиданного, ибо оно там, где не ждешь, – глубокомысленно заметил он.
– Вы, как какой-нибудь хитрован монах, любите выражаться туманно, – рассмеялся Уильям Кенби. – Поверь, – воскликнул он, хлопнув Хью по мускулистому плечу, – мне будет не хватать тебя! – Он проводил сына до двери. – Когда парламент кончит заседать, я собираюсь отправиться в Кале. Меня там ждут дела и молодая жена, такая же хорошенькая, как твоя. Ну, храни тебя Бог! Остерегайся, когда будешь во владениях графа Нортумберленда. Он натравит на тебя братьев, а их, Бог свидетель, не нужно особо поощрять, они без того ненавидят тебя.
Хью решил было, что отец собирается провожать его до лошади, пичкая бесконечными советами, но тот не пошел дальше прихожей.
Мелкий дождь продолжал сыпаться со свинцового неба. Хью быстрым шагом пересек двор, направляясь к коню. Случайно его взгляд упал на окошко коляски. Он увидел тонкий профиль жены, потом чья-то рука, наверное рука Алисы, задернула занавеску. Ему и не нужно было видеть Санчу, и без того ее образ – ослепительная белизна тела, аромат кожи, свежесть волос – был реальным, как эти мокрые камни под его ботфортами. Он вскочил в седло и направил коня к воротам; Мартин ехал рядом, не отставая от господина ни на шаг.
10
Нанятые им люди дожидались в том месте, где королевская дорога сворачивала на север, к Оксфорду. Повозки и всадники сгрудились в предрассветной мгле; люди кутались в плащи, пытаясь защититься от надоедливого дождя. Заслышав цокот копыт приближающихся всадников, старший кучер, шлепая по лужам, вышел вперед и принялся размахивать фонарем. Не теряя времени, Хью приказал отряду выстроиться на манер военной колонны: впереди и сзади – вооруженные верховые, в середине – повозки и коляска с женщинами. Заскрипели колеса, и повозки стали выстраиваться друг за другом; всадники, разбрызгивая грязь и сталкиваясь в темноте, занимали свои места.
Крики людей и лошадиное ржание врывались в глухую тьму, царившую в коляске, перекрывая немолчный шум дождя, барабанившего по деревянной крыше. Все эти звуки болезненно отдавались в голове, и Санча заткнула уши, чтобы ничего не слышать. В ее глазах стояли слезы, но она не позволяла себе расплакаться. Она неподвижно сидела на обитом красной кожей сиденье, терзаемая стыдом за то, что случилось ночью, ошеломленная, не понимающая, что с ней происходит.
Она тщилась разобраться в нагромождении тех невероятных событий, которые столь круто изменили ее жизнь. Если бы она только могла все вспомнить, сокрушалась Санча. Тысячи вопросов, на которые не находилось ответа, роились в ее измученной голове. Она чувствовала себя потерянной, одинокой, преданной всеми, не способной полагаться даже на собственные чувства. Она пребывала в полном замешательстве, и ни на минуту ее не отпускал леденящий страх.
Коляска неожиданно дернулась, заставив обеих молодых женщин откинуться на спинки сидений.
– Ох! – удивленно воскликнула Алиса, ударившись затылком о мягкую кожаную спинку. – Пресвятая Дева! – И тут же, вспомнив о своих обязанностях, заботливо осведомилась: – Вы не ушиблись, миледи?
– Нет, – заставила себя ответить Санча, понимая, что упорное молчание ничем не поможет ей.
Ей отчаянно хотелось схватить пухлую руку добродушной служанки и поведать о всех своих несчастьях. Но как она могла открыть душу девушке, которую приставил к ней он , после его бесчестного поведения прошлой ночью? Как признаться в удручающем неведении того, что происходит между мужчиной и женщиной в брачную ночь? «Нет, – решила она, – лучше молчать обо всем».
– Скоро рассвет, миледи, – весело сказала Алиса, желая приободрить госпожу. Помолчав немного, девушка улыбнулась в темноту и доверительно сообщила: – Ох, и не люблю я, когда темно!
– Я тоже, – отозвалась Санча негромко и сухо.
Алиса ждала, что госпожа продолжит разговор, поскольку казалось, что она расположена поговорить, но Санча опять погрузилась в молчание. Немного погодя, когда начал заниматься рассвет и в коляске стало чуть светлей, Алиса увидела, что госпожа спит глубоким сном и голова ее безвольно качается в такт движению коляски.
Прошло довольно много времени, и заскучавшая Алиса решила раздернуть шторы, чтобы наблюдать за дорогой. В окна коляски хлынул серенький, водянистый свет дождливого утра, но госпожа по-прежнему крепко спала.
Внутри поскрипывающего кузова было сумрачно; зелень полей, мимо которых они проезжали, потеряла свою изумрудную свежесть в тусклом свете, лившемся с низкого хмурого неба. Казалось, мертвенное оцепенение ненастной погоды охватило все видимое пространство: мокрые поля, деревья с потемневшими стволами, затопленные водой придорожные канавы. Давно уже стоял день, а леди все так же крепко спала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41